Чтение 27–й страницы книги ~Завтра была война~

-- Да, что мы будем говорить своим детям? -- как эхо,
повторила Искра.-- Прежде чем воспитывать, надо воспитать себя.

-- Я дура, девочки,-- с искренним отчаянием призналась
Лена.-- Я дура и трусиха ужасная. Я сказала так потому, что не
знаю, что нам теперь делать.

-- Все мы дуры,-- вздохнула Зина.-- Только умнеть
начинаем.

-- Наверное, все знает мама Артема.-- Искра приняла
решение и яростно тряхнула волосами.-- Она старенькая, и ей
наверняка приходилось... Приходилось хоронить. Зина, найди
ключи от квартиры... Мы запрем ее и пойдем к маме Артема и... И
я знаю только одно: Вику должны хоронить мы. Мы!

Мама Артема молча выслушала, что произошло в доме
Люберецких, горестно покачала седой головой:

-- Вы правильно рассудили, девочки, это ваша ноша. Мы
говорили с Мироном и знали, что так оно и будет.

Искра не очень поняла, что имела в виду мама Артема, но ей
сейчас было не до того. Ее пугало то, что ожидалось впереди:

Вика, которую надо было где-то получать, куда-то класть,
как-то везти. Она никогда не была на похоронах, не знала, как
это делается, и потому думала только об этим.

-- Мирон, ты пойдешь с девочками,--объявила мама.

-- Завтра в девять, девочки,-- сказал отец Артема.-- Утром
я схожу на завод и отпрошусь.

Эти дни Искра жила, не замечая ни времени, ни окружающих.
Не могла ни читать, ни заниматься, и, если оказывалась без
дела, бесцельно слонялась по комнате.

-- Пора брать себя в руки. Искра,-- сказала мать, наблюдая
за нею.

-- Конечно,-- тут же бесцветно согласилась Искра. Она не
оглянулась, и мать, украдкой вздохнув, с неудовольствием
покачала головой.

-- В жизни будет много трагедий. Я знаю, что первая --
всегда самая страшная, но надо готовиться жить, а не
тренироваться страдать.

-- Может быть, следует тренироваться жить?

-- Не язви, я говорю серьезно. И пытаюсь понять тебя.

-- Я очень загадочная?

-- Искра!

-- У меня имя -- как выстрел,--горько усмехнулась дочь.--
Прости мама, я больше не перебью.

Но мать уже была сбита неожиданными и так не похожими на
Искру выпадами. Сдержалась, судорожным усилием заглушив волну
раздражения, дважды прикурила горящую папиросу.

-- Самоубийство -- признак слабости, это известно тебе?
Поэтому человечество исстари не уважает самоубийц.

-- Даже Маяковского?

-- Прекратить!

Мать по-мужски, с силой ударила кулаком по столу.
Пепельница, пачка папирос, спички -- все полетело на пол. Искра
подняла, принесла веник, убрала пепел и окурок. Мать молчала.

-- Прости, мама.

-- Сядь. Ты, конечно, пойдешь на похороны и... и это
правильно. Друзьям надо отдавать последний долг. Но я
категорически запрещаю устраивать панихиду. Ты слышишь?
Категорически!

-- Я не очень понимаю, что такое панихида в данном случае.
Вика успела умереть комсомолкой, при чем же здесь панихида?

-- Искра, мы не хороним самоубийц за оградой кладбища, как
это делали в старину. Но мы не поощряем слабовольных и
слабонервных. Вот почему я настоятельно прошу... нет, требую,
чтобы никаких речей и тому подобного. Или ты даешь мне слово,
или я запру тебя в комнате и не пущу на похороны.

-- Неужели ты сможешь сделать это, мама? -- тихо спросила
Искра.

-- Да.--Мать твердо посмотрела ей в глаза.--Да. потому что
мне небезразлично твое будущее.

-- Мое будущее! -- горько усмехнулась дочь.-- Ах, мама,
мама! Не ты ли учила меня, что лучшее будущее--это чистая
совесть?

-- Совесть перед обществом, а не...

Мать вдруг запнулась. Искра молча смотрела на нее, молча
ждала, как закончится фраза, но пауза затягивалась. Мать
потушила папиросу, обняла дочь, крепко прижала к груди.

-- Ты единственное, что есть у меня, доченька.
Единственное. Я плохая мать, но даже плохие матери мечтают о
том, чтобы их дети были счастливы. Оставим этот разговор: ты
умница, ты все поняла и... И иди спать. Иди, завтра у тебя
очень тяжелый день.

Завтрашнего дня Искра боялась настолько, что долго не
могла уснуть. Боялась не самих похорон: отец Артема и Андрей
Иванович Коваленко сделали все, что требовалось, только не
добились машины. Оформили документы, нашли место на кладбище,
договорились обо всем, но машины так и не дали...

-- Ладно,-- сказал Артем.-- Мы на руках ее понесем.

-- Далеко,-- вздохнула мама.

-- Ничего. Нас много.

Нет, Искра боялась не самих похорон: она боялась первого
свидания со смертью. Боялась мгновения, когда увидит мертвую
Вику, боялась, что не выдержит этого, что упадет или -- еще
ужаснее -- разрыдается. Разрыдается до крика, до воя, потому
что этот крик, этот звериный вой глухо ворочался в ней все эти
дни.

Утром за нею зашли Зиночка, Лена и Роза.

-- Так надо, мама сказала,-- строго пояснила Роза.-- Вы
девчонки еще сопливые, а там женщина нужна.

-- Спасибо, Роза,-- с облегчением вздохнула Искра.-- Вот
ты и командуй.

-- К мим пошли. Ключи у тебя? Ну, к Люберецким, чего ты на
меня смотришь? Надо же белье взять, платьице понаряднее.

-- Да, да.--Искра отдала ключи.--Знаешь, я об этом и не
подумала.

-- Я же говорю, здесь женщина нужна.

-- У нее розовое есть,-- сказала Зина.-- Очень красивое
платьице, я всегда завидовала.

Роза и девочки ушли к Люберецким. Искра побежала в школу:
ее тревожило, что народу будет мало, а гроб придется нести от
центра до окраины, и у ребят не хватит сил. Она собиралась
поговорить с Николаем Григорьевичем, чтобы он разрешил пойти на
похороны всему их классу, а не только ближайшим друзьям:
несмотря на многозначительные слова Валентины Андроновны на том
памятном собрании, никто пока директора от должности не
освобождал. Уроки к тому времени должны были бы начаться, но во
дворе школы народу было -- не пробиться. Младшие бегали, орали,
визжали, толкали девчонок; старшие стояли непривычно тихо,
стихийно собравшись по классам.

-- Что тут происходит?

-- Школа закрыта! -- с восторгом сообщил какой-то
пятиклассник.

Искра начала пробиваться вперед, когда дверь распахнулась
и на крыльцо вышли директор, Валентина Андроновна и несколько
преподавателей. Николай Григорьевич окинул глазами двор, поднял
руку, и сразу стало тихо.

-- Дети! -- крикнул директор.-- Сегодня не будет занятий.
Младшие могут идти по домам, а старшие... Старшие проводят в
последний путь своего товарища. Трагически погибшую ученицу
девятого "Б" Викторию Люберецкую.

Не было ни криков, ни гомона: даже самые маленькие
расходились чинно и неторопливо. А старшие не тронулись с
места, и в тишине ясно слышался захлебывающийся шепот Валентины
Андроновны:

-- Вы ответите за это. Вы ответите за это.

Старшие классы и по улицам шли молча. Прохожие
останавливались, долго глядели вслед странной процессии,
впереди которой шли директор, математик Семен Исакович и
несколько учительниц. У рынка Николай Григорьевич остановился:

-- Девочки, купите цветов.

Он выгреб из карманов все деньги и отдал их девочкам из 10
"А". И математик достал деньги, и учительницы защелкали
сумочками, и старшеклассники полезли в карманы, и все это -- и
директорская зарплата, и рубли преподавателей, и мелочь на
завтраки и кино,-- все ссыпалось в новенькую модную кепку
Сергея, которую он почему-то нес в руке.

Во двор морга пустили немногих, и остальные ждали у ворот,
запрудив улицу. А во дворе толпился весь 9 "Б", но Искра сразу
увидела Ландыса. У ног Жорки стоял обвязанный мешковиной куст
шиповника с яркими ягодами, а сам Ландыс курил одну папиросу за
другой, не замечая, что рядом остановился Николай Григорьевич.
И все молчали. Молчал 9 "Б" у входа в морг, молчали
старшеклассники на улице, молчали учительницы младших классов.