Чтение 27–й страницы книги ~Алмазная колесница (том 2)~

- Ничего не хочу знать! - быстро перебил капитан-лейтенант и даже сделал вид, что зажимает уши. - Никаких деталей. Сами заварили кашу - сами расхлебывайте. Терять вам и вправду нечего. Всё, что могу сделать, - задержать свой рапорт на двадцать четыре часа. Но знайте, Фандорин: эту бумагу я направлю не нашему добрейшему посланнику, а прямиком в Санкт-Петербург. Итак, господа консулы, у вас ровно сутки. Или вы предъявляете мне фигуранта, на которого можно свалить вину за всё произошедшее, или - не обессудьте. - Мстислав Николаевич подержал внушительную паузу и закончил, уже обращаясь непосредственно к Фандорину. - Только запомните: никаких поединков с Булкоксом!

- Да как я могу отказаться! Это же б-бесчестье!

- Даже не знаю, что будет большей катастрофой при теперешней накаленности русско-британских отношений: если вы убьете Булкокса или если он вас. - Мстислав Николаевич призадумался, но развел руками. - Нет, это исключено. Когда на карту поставлена честь страны, Фандорин, нужно уметь поступаться личной честью.

Титулярный советник посмотрел на агента исподлобья:

- Личной честью, капитан-лейтенант, нельзя поступаться никогда и ни по каким резонам.

И снова, встретив отпор, Бухарцев сменил тон - оставил пафос, перешел к задушевности:

- Ах, бросьте, Эраст Петрович. Что наши мелкие самолюбия и амбиции перед лицом Истории? А ведь мы с вами тут именно ею, матушкой, и занимаемся. Стоим на передовой позиции всей европейской культуры. Да-да, не удивляйтесь. Я много об этом в последнее время размышляю. Вот я давеча с вами, Всеволод Витальевич, спорил, насмехался над японской военной угрозой. Но после подумал хорошенько и признаю: правы вы, тысячу раз правы. Только надобно шире смотреть. Не в маленькой Японии дело. Скоро на Европу двинется новый Чингис-хан. Шевелится, готовясь пробудиться, гигантский Китай. Когда сия желтая волна поднимется, ее гребень достигнет небес, увлечет за собою всякие там Кореи и Монголии, а на самой его пенной верхушке окажется задиристая островная империя с ее хищным дворянством и алчной нуворишеской буржуазией! - В голосе Мстислава Николаевича зазвенели пророческие нотки, взгляд загорелся огнем - должно быть, капитан-лейтенант уже представлял, как будет произносить эту речь перед высшими мужами империи. - Новый Монголизм или Желтая Опасность - вот как я это назову. Миллионы и миллионы свирепых, узкоглазых, кривоногих, желтолицых обрушатся несокрушимой волной на мирные просторы Старого Света. И на пути этого китайского исполина с японской головой снова, как во времена гуннов и татар, окажемся мы, славяне... Вот о чем нужно думать, Эраст Петрович, а не о собственном гоноре.

На этой во всех отношениях достойной реплике, произнесенной с превосходной товарищеской укоризной, капитан-лейтенант удалился. Более не произнес ни слова, чтобы не портить эффекта. Просто встал, по-военному кивнул, произнес одно-единственное слово ("Господа") и прошествовал к двери.

Доронин встал, но с места не двинулся.

- Сирота проводит, - сказал он негромко. А чуть погодя, когда агент уже был за воротами, с чувством прибавил:

- Мерррзавец! И ведь всё налгал. Не станет он ждать никаких двадцати четырех часов. Накатает ябеду прямо сейчас, в вагоне. И тут же отправит в министерство, а копию непременно в Третье отделение. Чтоб не выглядело обычным доносом, присовокупит всю эту чушь про Желтую Опасность, которую он сейчас перед нами репетировал. И самое гнусное, что в Петербурге это ужасно всем понравится. - Консул устало опустился в кресло. - Попрут меня в отставку, уж это самое меньшее... А и черт с ней, со службой, - вдруг весело тряхнул он головой. - Проживу и без нее. Но в Россию не вернусь. Натурализуюсь и превращусь в японца, а? Что вы на сей счет думаете? - и засмеялся, как бы давая понять, что, разумеется, шутит.

На сей счет титулярный советник ничего не думал, ему было над чем поломать свою (впрочем, и без того уже проломленную) голову.

- Так главный акунин в этой истории - Дон Цурумаки? - будто бы про себя прошептал он.

- Как вы сказали? Акунин?

- Ну да, главный злодей. Мне объясняли, что японские злодеи не похожи на прочих. То есть они, конечно, тоже негодяи и исчадия, но с п-принципами и не без благородства. Что-то в этом роде.

Всеволод Витальевич усмехнулся:

- Япония - страна благородных злодеев? Пожалуй. Уж Цурумаки-то - классический акунин.

- А я в этом не уверен... Видите ли, я неплохо знаю этого человека. - Фандорин не стал вдаваться в подробности. - Он... Он непохож на коварного интригана. И потом, так ли уж нужно верить предсмертному свидетельству? Я один раз уже совершил эту ошибку, поверил Суге. Тот же, как это теперь ясно, в последнюю минуту жизни думал лишь об одном: как бы послать нас по ложному пути.

- Онокодзи - не Суга. Тот был сильный, несгибаемый человек, не боявшийся смерти. А ваш японский декадент к категории акунинов никак не относится.

Замолчали, на сей раз думая об одном и том же.

Консул так ничего и не придумал, вопросительно посмотрел на поминутно хватающегося за виски помощника.

- Вы говорили, что знаете какой-то рискованный способ? Способ чего?

- Удостовериться в коварстве Дона Цурумаки. Либо же в его невиновности.

- Но как это сделать?

- Я ведь вызван на дуэль. Значит, понадобится секундант, верно? - Эраст Петрович хотел улыбнуться, но вместо этого скривился от нового спазма головной боли.

Самый верный друг,

Ты по-прежнему со мной,

Головная боль.

Тихий голос

Вечером в том же самом кабинете вновь состоялось совещание, но уже в несколько измененном составе. Морского агента не было, вместо него Всеволод Витальевич пригласил Сироту - должно быть, в виде компенсации за давешнее унизительное ожидание в коридоре.

Японец, однако, обиженным не выглядел, скорее задумчивым, будто его мысли витали где-то очень далеко. Но, как свидетельствовали время от времени вставляемые им реплики, рассказ вице-консула он слушал не менее внимательно, чем Доронин.

От Дона Цурумаки титулярный советник вернулся, так и не разрешив своих сомнений.

- Поскольку никаких доказательств вины этого человека у нас нет, я построил операцию исключительно на одной п-психологии. - Бледно-зеленый Эраст Петрович говорил неторопливо - то ли от нехорошего самочувствия, то ли желая еще раз проанализировать беседу с подозреваемым. - Если вкратце, я хотел напугать Цурумаки и заодно подсказать ему, как он может избавиться от опасности.

- Напугать Дона Цурумаки? - недоверчиво переспросил письмоводитель и покачал головой, будто Фандорин сказал несуразицу.

- Точнее, дать ему понять, что он в опасности. Для этого, изобразив п-потрясение от известных печальных событий (честно говоря, мне и притворяться для этого не пришлось), я пустился с ним в дружескую откровенность. - Вице-консул горько усмехнулся. - Мы же с ним д-друзья... Сказал, что всё это время вел самостоятельное расследование убийства Окубо. Главным подозреваемым считал Булкокса, как представителя державы, более всего заинтересованной в устранении министра. Не забыл упомянуть и о своих помощниках, и о ценном свидетеле, хорошо известном Дону князе Онокодзи. Как видите, всё это довольно близко к истине. Но далее я позволил себе некоторую импровизацию. Рассказывая о последних мгновениях умирающего свидетеля, я несколько изменил его финальную реплику. Мол, испуская дух, Онокодзи прошептал: "Это не Булкокс, я обманул вас. Это мой..." - и не договорил, скончался. Затем я довольно п-пространно рассуждал вслух, кого мог иметь в виду бедняга князь. Спросил мнения Дона - тот ведь хорошо знал покойного и весь круг его знакомств. "Мой" кто? Брат? Кузен? Дядя? Цурумаки озабоченно сказал: "Брата у князька не было. А вот двоюродных и троюродных полно, и многие на очень видных постах. Кого же из них он имел в виду?" Перечислил одного, другого, третьего. Тут я делаю следующий выпад. Рассуждаю вслух: а что, если он имел в виду не родственника? "Мой бывший вассал"? "Мой друг"? Мне показалось, что здесь Дон насторожился, но я мог и ошибиться... Сделал вид, что оставляю эту тему. Говорю: "Но пришел я к вам не только за этим". Рассказываю о вызове на дуэль, о том, что мне нужен секундант. "У меня серьезная просьба, с которой я могу обратиться только к д-другу".

Эраст Петрович вспомнил, как при этих словах Цурумаки улыбнулся - вроде бы полноценно, но в памяти сразу же всплыла фраза, некогда сказанная миллионером про Булкокса: "Разве вы не знаете, мой дорогой Фандорин-сан, что одно из самых больших удовольствий - чувство тайного превосходства над тем, кто считает себя выше, чем ты".

- Пришло время проявить эмоциональность - от такого сдержанного субъекта, как ваш покорный с-слуга, ее как-то не ждут. Тем сильнее впечатление. "Мне не к кому больше обратиться, - скорбно сказал я. - Консул не годится, ибо драться на дуэли мне запрещено начальством. А все мои друзья - доктор Твигс, сержант Локстон, инспектор Асагава - злодейски убиты. Да-да, убиты, я совершенно в этом уверен! Это дело рук проклятых ниндзя! Но они всего лишь исполнители, а подослал их человек, о котором хотел сообщить мне Онокодзи. Клянусь, я найду его, чего бы мне это ни стоило! Я выясню весь круг связей Онокодзи! Это кто-то очень к нему б-близкий, иначе он не назвал бы этого человека "мой"!" Ну, и еще минут пять покричал на ту же тему, чтобы Цурумаки как следует впечатлился. "Мой благодетель" или "мой покровитель" - это же так просто. Если я не додумался до этого сегодня, то обязательно додумаюсь завтра. Если Дон виновен, он не мог из-за этого не встревожиться.

Эраст Петрович задним числом попытался припомнить, с каким выражением слушал миллионщик его крики. Бородатое лицо Цурумаки было сосредоточенно и серьезно, густые брови сдвинуты. Что это - настороженность или обычное дружеское сочувствие? Черт его знает...

- Потом я "взял себя в руки", и заговорил спокойней. "Понимаете, дорогой друг, приди этот вызов еще вчера, я без колебаний убил бы Булкокса - не из-за женщины, а за все его п-предполагаемые злодейства. Но теперь получается, что я ошибался и никаких особенных злодейств он не совершал. Булкокс всего лишь оскорбленная мною сторона и по-своему совершенно прав. Я ворвался к нему в дом, затеял д-драку, насильно увез женщину, которую он любит... Нет, я не хочу, я не имею права его убить. Но и быть убитым тоже не желаю. Я молод, я счастлив в любви. Зачем мне умирать? Вот вам суть моей просьбы. Станьте моим секундантом и помогите назначить такие условия дуэли, при которых мне не пришлось бы ни убивать, ни умирать - разумеется, без ущерба для моей чести. Я пробовал придумать что-нибудь сам, но плохо работает голова". И в этом, господа, можете мне поверить, я нисколько не солгал. - Титулярный советник сжал ладонями виски, закрыл глаза и позволил себе сделать небольшую паузу. - Как видите, расчет мой прост. Если Дон - тот, кого я ищу, он непременно ухватится за удобную возможность избавиться от докучного и опасного расследователя чужими руками. Он надолго задумался, я терпеливо ждал...

- И что же? - не выдержал Доронин. - Виновен или нет?

Эраст Петрович вздохнул:

- По-моему, нет. Впрочем, судите сами. Цурумаки спросил: "Фехтуете хорошо?" "Посредственно. Подростком увлекался и даже был первой шпагой г-гимназии, но потом забросил. Стреляю гораздо лучше". Он говорит: "Огнестрельное оружие слишком смертоносно, лучше холодное. Если вы умеете держать шпагу, этого вполне достаточно. Я отправлюсь к Булкоксу и скажу, что выбор сделан. Отказаться он не сможет, драться тоже. Дело в том, что не так давно он упал с лошади и переломил запястье. Кисть руки у него утратила всякую гибкость". Я ему: "Нет, ни за что! Это подлость!" Дон в ответ: "Это была бы подлость, если б вы собирались Булкокса заколоть. А вы просто выбьете у него шпагу, приставите клинок к горлу и в этой выигрышной позиции принесете свои извинения за то, что вторглись к нему в дом, - и только за одно это. Я же позабочусь о том, чтобы о дуэли узнала публика, так что в зрителях недостатка не будет. После того, как вы в присутствии публики обезоружите, а потом пощадите англичанина, он не сможет вызвать вас повторно". Такой вот план изобрел Цурумаки. Несколько отдает восточным к-коварством, но по-своему остроумно. Получается, что Онокодзи наврал. Дон невиновен.

- Виновен, еще как виновен! - воскликнул Всеволод Витальевич с азартом. - Браво, Фандорин, вам удалось вывести Дона на чистую воду! Он вас обманул. Во-первых, я что-то не помню, чтобы Булкокс в последнее время ходил с рукой на перевязи. А во-вторых, он превосходный фехтовальщик, о чем ваш "дорогой друг" умолчал, памятуя, что вы в Йокогаме совсем недавно и знать этого не можете. Я помню, как в прошлом году в Атлетическом клубе было состязание между европейскими и японскими фехтовальщиками. Первые сражались по выбору затупленной шпагой, рапирой или эспадроном, вторые - бамбуковым мечом. Наши потерпели сокрушительное поражение. Единственный, кто был на высоте, - Булкокс. В завершающем поединке он выстоял со шпагой в руке против лучшего туземного фехтовальщика. Знаете, кто им был?

- Цурумаки Дондзиро, - прошептал Сирота. - Да, я помню. Это был прекрасный бой!

- Вы превосходно отыграли свою роль, Эраст Петрович. Он поверил, что вы действуете втайне от меня, а стало быть, вам не от кого узнать правду.

- Значит, Онокодзи не солгал. Что и т-требовалось доказать, - с удовлетворением резюмировал титулярный советник. - То есть, собственно, сбор доказательств еще впереди, но правильный ответ на вопрос задачи нам известен.

- Что вы намерены делать? Дуэль уже назначена?

- Да. Цурумаки при мне отправился к Булкоксу и полчаса спустя вернулся с сообщением, что поединок состоится завтра в восемь утра на холме Китамура, над Блаффом.

- И вы полезете в эту ловушку?

- Разумеется. Не беспокойтесь, Всеволод Витальевич, на этот случай у меня подготовлен резервный план. Может быть, удастся обойтись и без сбора доказательств.

- А если он вас убьет?!

Фандорин небрежно дернул плечом - мол, подобный исход планом не предусматривается.

- Это будет очень красивая смерть, - внезапно сказал Сирота и отчего-то весь вспыхнул.

Кажется, в этом случае у меня будет шанс попасть в разряд "искренних людей", подумал Эраст Петрович, заметив, что глаза письмоводителя горят возбужденным блеском. Пожалуй, к портретам маршала Сайго и Александра Сергеевича прибавится еще один.

- Простите, господа. Я что-то устал. П-прилягу...

Он вышел, стараясь не шататься, но в коридоре был вынужден опереться о стену, а едва переступив порог квартиры, вдруг почувствовал, что пол превращается в подобие корабельной палубы - палубу повело вправо, потом вздыбило влево, и в конце концов она вовсе ушла из-под ног. Эраст Петрович упал.

На время он, видимо, потерял сознание, потому что открыл глаза уже лежа в постели, и Маса прикладывал ко лбу что-то холодное. Это было невыразимо приятно. Фандорин поблагодарил: "Аригато" - и снова провалился.

Приходили Асагава и доктор Твигс. Из-за их плеч выглядывал сержант Локстон, почему-то не в кепи, а в широкополой шляпе. Они смотрели на лежащего Эраста Петровича молча, переглядывались между собой.

А потом их сменило другое видение, сладостное - О-Юми. Ее лицо было не таким прекрасным, как наяву: бледное, осунувшееся, грустное, и растрепанные волосы свисали на щеки, но Фандорин всё равно ужасно обрадовался.

- Это ничего, что ты не очень красивая, - сказал он. - Только, пожалуйста, не исчезай.

Она улыбнулась - коротко, всего на мгновение и опять посерьезнела.

Подушка, на которой покоилась голова больного, вдруг сама собою приподнялась, перед губами Фандорина оказалась чашка.

- Пей, пей, - прошелестел милый голос, и Эраст Петрович, конечно же, выпил.

Питье было горьким и пахучим, но он смотрел на тонкую руку, которая держала чашку, и это помогало.

- Ну вот, а теперь спи.

Подушка опустилась обратно.

- Где ты была? - спросил Фандорин, лишь теперь поняв, что О-Юми ему не привиделась. - Я так ждал тебя!

- Далеко. На горе, где растет волшебная трава. Спи. Завтра голова заболит еще сильней. Это будут прочищаться протоки крови. Нужно потерпеть. А в полдень я дам тебе второй отвар, и тогда боль пройдет, и опасность минует. Засыпай, спи крепко-крепко. Я не уйду, пока ты не уснешь...

Тогда нужно как можно дольше не засыпать, подумал он. Что может быть лучше: лежать и слушать тихий голос.

Днем - нет, никогда.

Лишь ночью слышится мне

Твой тихий голос.

Радужными крылышками стрекоза

Фандорин проснулся вскоре после рассвета, терзаемый жесточайшей мигренью. Вчера боль была глухая, накатывавшая приступами, а теперь в висок будто ввинтили шуруп, и всё поворачивали, поворачивали, хотя он и так уже вошел по самую шляпку, дальше некуда. Однако неумолимая сила продолжала затягивать винт, и казалось, череп вот-вот не выдержит, треснет.

Но хуже было то, что снова исчезла О-Юми. Открыв глаза, Эраст Петрович увидел у кровати одного Масу, державшего наготове тазик со льдом и мокрое полотенце. Госпожа ушла, кое-как объяснил он. Перед полуночью. Накинула плащ и ушла. Сказала, что вернется. Велела приготовить лед.

Куда ушла? Зачем? И вернется ли?

Мысли были мучительны. Благодаря им и ледяным компрессам на время удалось забыть о шурупе.

Секундант прибыл в половине восьмого, одетый соответственно торжественности момента - в черный сюртук и черные брюки, вместо всегдашней фески - цилиндр, совершенно не шедший к щекастой физиономии Дона.

Титулярный советник был давно готов. Его измученное лицо белизной не уступало рубашке, но галстук был повязан аккуратно, пробор глянцево блестел, кончики усов являли образец симметрии.

Сомневаясь в актерских способностях своего камердинера, Эраст Петрович не стал ему объяснять, что Цурумаки теперь определен в главные акунины, поэтому Маса встретил гостя со всей почтительностью. О цели раннего визита слуга, слава Богу, тоже не знал, иначе непременно увязался бы следом, а ему было велено оставаться дома и дожидаться О-Юми.

Сели в экипаж, поехали.

- Всё исполнено, - заговорщическим тоном сообщил Дон. - Слух пущен. Место для подглядывания удобное. Свидетели будут, можете не сомневаться.

Смотреть на румяное, улыбчивое лицо злодея было тягостно, но титулярный советник сделал над собой усилие, поблагодарил и заговорил о погоде. Погода для сезона дождей была просто чудо: пасмурно, но сухо, и бриз с моря.

Карета забиралась по шоссе все выше и выше. И набережная, и чопорные особняки Блаффа остались внизу. Вокруг были холмы, кустарники, песчаные дорожки для моциона.

- Они уже здесь, - показал Цурумаки.

В стороне от дороги, на круглой площадке, с трех сторон окруженной густыми зарослями, чернели три фигуры. Один из мужчин снял шляпу, чтоб вытереть лоб платком, - по рыжей шевелюре Фандорин узнал Булкокса. Второй был в алом мундире и при сабле, под мышкой держал длинный сверток. У третьего между ног стоял саквояж. Вероятно, врач.

- Эге, а вон и публика, - довольно хмыкнул японец. - Зрительный зал полон.

Место, действительно, было выбрано с расчетом. Хоть кусты вроде бы и прикрывали ристалище от чужих глаз, но впечатление приватности было обманчивым. Прямо над площадкой нависала скала, поверху тоже поросшая какой-то растительностью, и там, среди зелени торчали цилиндры, котелки, даже белела пара дамских зонтиков. Если б из-за туч выглянуло солнце, то наверняка блеснули бы и окуляры театральных биноклей.

Публика будет разочарована, подумал Фандорин, ступая по влажной от росы траве.

Секундант Булкокса сухо кивнул, назвался - майор Раскин. Назвался и врач - доктор Штайн.

- Мне нужно сказать нечто важное господину Булкоксу, - сказал титулярный советник, когда майор развернул перед ним шелковую тряпку, в которую были завернуты две шпаги.

"Резервный план" был элементарно прост.

Спросить у Булкокса, ломал ли он в недавнее время запястье. Тот ответит: нет, не ломал. Тогда публично, при свидетелях, разоблачить Цурумаки. Начать с подлого, немыслимого для секунданта обмана. Затем сразу перейти к главному - бросить обвинение в заговоре против Окубо. Доказательств нет, но вероломство, проявленное Доном, настроит свидетелей против японца и заставит их выслушать вице-консула до конца. Хоть Булкокс и вне себя от ревности, но он человек государственный и отлично поймет всю важность сделанного заявления. Мало того, что Цурумаки организовал политическое убийство, он еще и предпринял попытку бросить тень на Британию и на ее представителя. Тайное сделается явным, и тут уж станет не до дуэли. Зрителей ждет разочарование.

Если б не головная боль и тревога за О-Юми, титулярный советник несомненно придумал бы что-нибудь ненадежней. "Резервный план", хрупкое порождение мигрени, оказался никуда не годен и бесславно рассыпался в прах от первого же соприкосновения с реальностью.

- Достопочтенный предупредил меня, что вы на такое способны, - поморщился Раскин. - Нет-нет, никаких извинений. Поединок состоится в любом случае.

- Я не намерен извиняться, - холодно уверил его вице-консул. - Речь идет о вопросе государственного з-значения.

На лице майора застыло выражение туповатой непреклонности.

- Я получил ясную инструкцию. Никаких переговоров между противниками. Угодно вам выбрать шпагу?

- Эй, Раскин, что вы там тянете? - раздраженно крикнул Булкокс.

- Мне стало известно, что у вашего друга недавно был перелом правой руки, - поспешно сказал секунданту Фандорин, начиная волноваться. - Если это так, то дуэль на шпагах состояться не может. Об этом, собственно, я и собирался...

Англичанин брезгливо перебил:

- Чушь. Никакой руки Алджернон не ломал. Этот фокус у вас не пройдет. Мне говорили, что среди русских мало джентльменов, но всему есть границы!

- После Булкокса я займусь вами, - пообещал титулярный советник. - И заколочу эти слова обратно в вашу чугунную б-башку.

Постыдную несдержанность, проявленную Фандориным, можно было объяснить разве что досадой на самого себя - Эраст Петрович уже начинал догадываться, что из его плана ничего не выйдет. Достаточно было посмотреть на Цурумаки, тот не скрывал торжествующей ухмылки. Догадался о "плане"? И теперь, конечно, уверен, что переиграл русского.

Но оставалась еще одна надежда - рассказать всё Булкоксу, когда они встанут лицом к лицу.

Вице-консул, не глядя, вытянул одну из шпаг за обтянутую кожей рукоятку.

Сбросил наземь плащ, остался в одной рубашке.

Майор обнажил саблю.

- Займите позицию. Соедините клинки. Начинать по моему удару. Согласно условиям, бой продолжается до тех пор, пока один из противников способен держать оружие. Go!

Он звонко стукнул саблей по скрещенным шпагам и отскочил в сторону.

- Я должен вам что-то сообщить, - быстро и негромко, чтобы не вмешались секунданты, начал Фандорин.

- Ха! - выдохнул вместо ответа достопочтенный и обрушил на противника целый каскад яростных ударов.

Едва успевая прикрываться, вице-консул был вынужден отступить.

Сверху донеслись возгласы, шум аплодисментов, женский голос крикнул "Браво!"

- Да постойте вы, черт подери! Успеем еще подраться! Мы с вами стали жертвой политической интриги...

- Убью! Убью! Только не сразу. Сначала оскоплю, как барана, - прохрипел Булкокс и, скользнув клинком по шпаге Фандорина, сделал выпад, целя прямо в пах.

Эраст Петрович увернулся чудом, упал, вскочил на ноги, снова занял оборонительную позицию.

- Вы, идиот! - прошипел он. - Речь идет о чести Британии!

Но посмотрел в налитые кровью глаза достопочтенного и вдруг понял, что тот попросту не слышит, что ему сейчас нет дела ни до чести Британии, ни до вопросов государственного значения. Какой Окубо, какие интриги? Это был древний, как мир, бой самцов из-за самки, бой, важней и беспощадней которого нет ничего на свете. Умный Дон понимал это с самого начала. Знал, что нет силы, способной утихомирить жажду крови, одолевающую брошенного любовника.

И титулярному советнику стало страшно.

По тому, как Булкокс нападал, как уверенно отражал неуклюжие контрвыпады бывшего чемпиона Губернской гимназии, было совершенно ясно, что исход дуэли предрешен. Англичанин мог убить противника уже много раз, мешало только одно: он твердо вознамерился осуществить свою угрозу и нацеливал все свои атаки исключительно в область фандоринских чресел. Это отчасти облегчало задачу более слабого противника - ему достаточно было сосредоточиться на защите одной части тела, но сопротивление не могло продолжаться долго. Непривычная к фехтованию кисть онемела, парировать удары становилось всё трудней.

Неоднократно Эраст Петрович, не удержавшись на ногах, падал, и Булкокс ждал, пока он поднимется. Дважды пришлось отбивать пропущенный выпад голой левой рукой, а один раз острие пробороздило-таки бедро - Фандорин еле-еле вывернулся.

Рубаха была черной от грязи и зеленой от травяного сока; на рукаве расплывались алые пятна, по ноге тоже стекала кровь.

От безнадежности у титулярного советника возникла отрадная мысль - раз уж всё пропало, не подбежать ли к Дону, не пропороть ли ему напоследок толстое брюхо?

Попытки вразумить Булкокса вице-консул давно оставил - берег дыхание. Смотрел только в одну точку, на стремительный клинок врага. Контратаковать не пытался, какой там. Лишь бы отбить сталь сталью, а не получится - рукой.

Чувствовалось, что англичанин по утрам не бегает кругами вокруг крикетной площадки, не растягивает эспандер и не поднимает тяжелых гирь. Несмотря на всю искушенность и ловкость, Булкокс начинал уставать. По его багровому лицу ручьем стекал пот, огненные кудри слиплись, движения делались всё экономичней.

Вот он остановился, неаристократично вытер лоб рукавом. Процедил:

- Ладно, черт с тобой. Умри мужчиной.

За этим последовал бешеный натиск, загнавший Эраста Петровича в угол площадки, к самым кустам. Серия выпадов завершилась мощным рубящим ударом. Фандорин и на этот раз успел отскочить, но на том-то и строился расчет нападавшего: под каблуком вице-консула оказалась коряга, и он упал навзничь. Публика наверху заахала, увидев, что на сей раз достопочтенный уже не даст противнику подняться, - спектакль подошел к концу.

Булкокс придавил ногой правую руку Фандорина, занес клинок, чтобы пригвоздить русского к земле, - и вдруг будто задумался, даже, пожалуй, замечтался: глаза полуприкрылись веками, рот же, наоборот, наполовину открылся. С этим странным выражением лица достопочтенный секунду-другую покачался взад и вперед, а потом обмяк, рухнул прямо на задыхающегося Эраста Петровича.

Из травы, стрекоча радужными крылышками, взлетела перепуганная стрекоза.

Такие же, как

У ангелов и эльфов,

Крылья стрекозы.

Синяя звезда

Как переменилось все по сравнению с прошлой ночью! Мир не перестал быть опасным. Напротив, он стал еще непредсказуемей и хищнее. Откуда-то из мрака - Фандорин твердо знал это - за ним неотступно следили пристальные глаза человека со змеиной, холодной кровью. Но жизнь всё равно была прекрасна.

Эраст Петрович сидел в темноте, надвинув на глаза козырек форменной фуражки, и ждал условленного сигнала. Огонек сигары светился в темноте - его наверняка было видно с любой из соседних крыш.

Тело, сердце и разум титулярного советника блаженствовали.

Тело - потому что мигрень прошла, а ссадины и порезы совсем не ныли. Когда истекающего кровью дуэлянта привезли домой, первой навстречу выбежала О-Юми. Она не позволила Доронину вызвать доктора, занялась раненым сама. Смазала чем-то пахучим рубцы на руке и бедре - и кровотечение моментально прекратилось. Потом дала Эрасту Петровичу выпить травяной настой - и с черепа будто упал стальной обруч. Фандорин тряхнул головой, похлопал глазами, даже постучал себя ладонью по темени, но ни тошноты, ни боли, ни головокружения не было. Более того, куда-то исчезла усталость, мышцы наполнились упругой, звенящей силой, хоть снова хватай шпагу, и еще неизвестно, чья теперь возьмет. Новообретенная, волшебная легкость во всех членах за день не ослабела, а, пожалуй, даже окрепла. И это было очень кстати - ночь обещалась быть бурной.

Сердце блаженствовало, потому что в соседней комнате спала О-Юми. В конце концов, разве не это главное?

Разум же блаженствовал, потому что у Эраста Петровича снова был план, и на этот раз настоящий, отлично продуманный и подготовленный, не то что давешнее ублюдочное творение больного мозга, которое едва не стоило ему жизни. Просто чудо, что он уцелел!