бабочку или мотылька, - преображение, равного которому не сыщешь ни в одной
сказке. Но лишь в редких случаях увиденное поглощало и изумляло меня так,
как в ту ночь посередине Атлантики, когда появлялись на свет детеныши пипы.
Решив, что младенцам мешает резкий свет фонаря, я затенил его, и это
послужило сигналом к форсированию событий. В одном из карманов я увидел его
крошечного обитателя; он отчаянно барахтался и штопорообразно извивался, так
что вначале в отверстии показались его лапы, а потом голова. После этого он
на некоторое время затих, а отдохнув, принялся окончательно проталкивать
через отверстие голову и плечи. Затем он снова передохнул: выдираться из
стеснявшей его толстой, эластичной кожи мамаши было явно нелегко. Потом он
завихлялся, словно рыба, мотая головой из стороны в сторону, и его тело
стало медленно выбираться из кармана наподобие пробки, нехотя вылезающей из
горлышка бутылки под давлением газа, - и вот уже он лежит в изнеможении на
спине мамаши, лишь одной ногой увязая в ячейке, так долго служившей ему
колыбелью. Затем он прополз по шероховатой, изрытой кратерами спине матери,
скользнул в воду и замер на ее поверхности. Еще одна крохотная жизнь
вступила во вселенную. Он и его брат, плававший рядом с ним, свободно
уместились бы на шестипенсовике, но при всем том они были самые настоящие
маленькие пипы и с первой же минуты, как попали в воду, умели плавать и
нырять с поразительной энергией и быстротой.
присоединились два матроса экипажа. Возвращаясь со смены, они заметили огонь
в трюме и спустились проверить, не случилось ли чего неладного. Вид
человека, сидящего на корточках перед жестянкой из-под керосина в два часа
ночи, весьма их заинтересовал. Я коротко объяснил, что такое пипы, как они
брачуются и мечут икру и что сейчас я как раз наблюдаю последний акт драмы,
разыгрывающейся в недрах керосиновой жестянки. Матросы заглянули в банку. В
этот самый момент еще один детеныш начал выкарабкиваться на свет божий, и
они остались посмотреть. Вскоре явились еще три матроса - выяснить, почему
застряли в трюме их дружки, и на них тут же зашикали. Им шепотом разъяснили,
что тут происходит, и кружок наблюдателей пополнился еще на три человека.
другие представлялись мне в равной мере интересными. Маленькие плоские
земноводные в банке продирались сквозь узкие амбразуры в материнской коже,
всецело поглощенные своей микроскопической борьбой за существование; вокруг
сидели самые типичные матросы, ведущие не лишенную суровостей жизнь, - как
можно предполагать, люди отнюдь не сентиментального склада, предварявшие
каждую свою фразу неудобопечатаемым присловьем и чьи интересы в жизни (судя
по их разговорам) ограничивались исключительно выпивкой, азартными играми и
женщинами. И тем не менее эти огрубелые, отнюдь не нежные представители рода
человеческого сидели вокруг банки из-под керосина в два часа ночи в
холодном, неприютном трюме и с недоверчивым удивлением свидетельствовали
начало жизни маленьких жабят, время от времени обмениваясь замечаниями
приглушенным шепотом, словно все происходило в церкви. Каких-нибудь полчаса
назад они и знать не знали, что есть на свете такая штука - пипа, а теперь
переживали за маленьких жабят, словно за собственных детей. Озабоченно
следили они за тем, как малыши выворачиваются в своих карманах, прежде чем
начать выбираться на волю, а потом напряженно, с нетерпеливым ожиданием
смотрели, как они тужатся и извиваются, прокладывая себе путь наружу и время
от времени останавливаясь передохнуть. Один детеныш, слабее всех остальных,
выбирался на волю чудовищно долго, и матросы не на шутку... взволновались, а
один из них даже жалостно спросил меня, нельзя ли помочь ему спичкой. Я
ответил, что лапы жабенка тонки, как хлопковые волокна, а тело хрупко, как
мыльный пузырь, и при всякой попытке помочь ему можно жестоко его
покалечить. Когда отставший выкарабкался наконец из кармана, раздался
всеобщий вздох облегчения, а матрос, предлагавший помочь жабенку, повернулся
ко мне и с гордостью сказал:
успели мы оглянуться, как спустившийся над серым морем рассвет застал нас
все еще сгрудившимися вокруг банки с жабой. Мы поднялись, внезапно ощутив
боль в затекших руках и ногах, и отправились в камбуз за чаем. Весть об
удивительных жабах скоро облетела весь пароход, и следующие два дня в трюм
без конца шли люди поглядеть на них. В конце концов вокруг жестянки
образовалась такая давка, что я стал опасаться, как бы ее не опрокинули, а
потому заручился помощью тех пяти матросов, которые были со мной в ночь
рождения малюток. Они по очереди приходили дежурить возле банки, когда не
были на вахте, и следили за тем, чтобы жабам не причинили вреда. Без конца
бегая по трюму, занятый то чисткой клеток, то кормежкой животных, я слышал,
как эти стражи порядка сдерживали толпу.
смерти испугать их?
сидели, аккуратно свернувшись клубочком. Эй! Не напирай! Ведь этак и
жестянку опрокинуть недолго.
когда я выгружался в Ливерпуле.
намерению Боба протралить один из самых незначительных и малоинтересных
ручейков во всем краю ручьев. Уверившись, что в его забитом листьями русле
не осталось больше ни одной пипы, мы перешли на другой, столь же невзрачный
ручей и прочесали его от начала до конца. Однако охотничья фортуна
улыбнулась нам один только раз и не собиралась баловать нас: мы не поймали
больше ни одной жабы, В конце концов, усталые и перемазавшиеся в грязи, мы
бережно подхватили нашу драгоценную добычу и вернулись к основному ручью.
Тут обнаружилось, что мы отсутствовали целый час; встревоженный Айвен искал
нас по всему берегу, думая, что мы стали жертвой ягуаров. Мы похвастались
перед ним своими сокровищами, сели в каноэ и отправились обратно в деревню.
неудач и разочарований, что поневоле начинаешь сомневаться, стоит ли вообще
заниматься этим делом. Но вот счастье вдруг улыбнется, ты выходишь на охоту,
как в ту ночь, и добываешь животное, о котором говорил и мечтал месяцами.
Все мигом оборачивается к тебе своей розовой стороной, мир снова кажется
прекрасным, а все прошлые неудачи и разочарования разом забываются. Ты
немедленно решаешь, что никакое другое занятие не даст тебе того
удовольствия и удовлетворения, как звероловство, к не можешь без сожалеющей
усмешки на губах думать о людях, занимающихся чем-нибудь другим. При этом
тебя охватывает такое упоение и блаженство, что ты готов простить не только
своих друзей за все неприятности, которые они тебе причинили, но даже всех
своих родственников.
отражавшей сверкающее звездами небо, что казалось, мы плывем в космосе среди
планет и светил. В тростнике всхрапывали кайманы, какие-то странные рыбы
поднимались к поверхности и ловили ртом мотыльков, во множестве плывших вниз
по течению. А на дне каноэ, распластавшись в банке, лежали жабы, гордость
этого вечера. Мы не могли налюбоваться на них и то и дело довольно
улыбались. Поимка невероятно уродливой жабы - из таких простых радостей
состоит жизнь зверолова.
на привязи сидели капуцин, обезьяны саймири и паки. Внутри во временных
клетках - агути, нервно цокавшие своими так похожими на оленьи ногами,
хрюкающие, точно свиньи, броненосцы, игуаны, кайманы, анаконды и пара
маленьких красивых тигровых кошек. В ящике с надписью "Опасно!" сидели три
куфии - чуть ли не самые ядовитые змеи во всей Южной Америке. На стенах
хижины рядами висели мешочки с лягушками, жабами, мелкими змеями и
ящерицами. Были у нас и блестящие колибри, с мягким гудением трепетно
порхающие вокруг своих кормушек, и попугаи макао в разгульно, карнавально
ярких нарядах, переговаривающиеся между собой низкими голосами, и
пронзительно кричащие, квохчущие попугаи помельче, и солнечные цапли в
оперении осенних тонов, на крыльях которых, когда птицы расправляли их,
появлялся пугающий узор в виде глаз. Все эти животные требовали ухода и
ухода. По совести говоря, мы уже достигли той степени насыщенности, когда
животных в лагере столько, что отправляться за новыми не имеет смысла. В
таком случае приходится упаковываться и переправлять пойманных животных на
основную базу. Ни я, ни Боб не жаждали сократить срок нашего пребывания в
краю ручьев: мы понимали, что совершить еще одно путешествие по Гвиане,
перед тем как покинуть страну, мы уже не успеем. Но как я уже сказал, с
приобретением каждого нового животного день нашего отъезда придвигался все
ближе.
участие и неустанно старавшийся пополнить наш зоопарк, посоветовал нам
съездить в небольшое индейское поселение в тех же краях. Он был уверен, что
там можно разжиться кое-какими животными, и мы с Бобом решили "под занавес"
наведаться туда, а уж потом окончательно упаковаться и вернуться в
Джорджтаун.
пристрастие к животным. В их поселениях всегда можно встретить самый
необычный набор обезьян, попугаев, туканов и других прирученных диких
животных. Большинство первобытных племен ведут шаткое, суровое существование
в джунглях или саванне, и, как правило, их интерес к животным диктуется
чисто кулинарными соображениями. Их нельзя за это винить, поскольку жизнь
для них - это постоянная суровая борьба за существование. Они отнюдь не
прохлаждаются в тропическом раю, срывая бананы с ближайшего куста. Я сильно
подозреваю, что битком набитые едой джунгли Тарзана существуют лишь в
голливудских фильмах. И тем более замечательно, что индейцы с таким
удовольствием держат животных, приручают их так легко и нежно и не всегда