смеялись и искрились как свет на воде. В нарядах господствовало самое
обворожительное сумасбродство. Короткие, дерзкие алые жакетки; чопорные
старинные нагрудники, соблазнительнее самых затейливых корсажей; польские
шубки, тесно схватывающие стан и готовые лопнуть, как спелый крыжовник:
крошечные греческие шапочки, надетые набекрень и бог весть каким чудом не
спадавшие с темных волос; любая необузданная, причудливая, дерзкая, робкая,
своенравная и взбалмошная фантазия проявила себя в этих нарядах; и любая из
них тут же забывалась в вихре веселья - и так основательно, точно три
сохранившихся акведука доставили в тот день в Рим на своих прочных арках
воду из самой Леты *.
четыре; иногда они подолгу стояли, и все были сплошной массой ярких красок,
и сами казались на фоне цветочного ливня цветами больших размеров. Лошади
были покрыты нарядными попонами или украшены от головы до хвоста
развевающимися лентами. У некоторых кучеров было два огромных лица: одно
косило глаза на лошадей, другое заглядывало в экипаж с самым уморительным
выражением; и по каждой из этих масок барабанил град леденцов. Другие кучера
были в женских нарядах; у них были длинные кудри и непокрытые головы, и,
когда возникали какие-нибудь серьезные затруднения с лошадьми (а в такой
тесноте их возникало великое множество), эти возницы-женщины выглядели
такими смешными, что об этом ни рассказать, ни пером описать.
видеть и себя показать, располагаются в эти часы всяческих и всеобщих
вольностей на откидном верхе своих ландо, поставив ножки на сиденье - и как
же они прелестны: развевающиеся платья, тонкие талии, роскошные формы и
смеющиеся лица - непосредственвые, веселые, праздничные! Были тут и большие
фуры, полные миловидных девушек - в каждой по тридцать, а то и поболее;
когда шел обстрел этих волшебных брандеров *, цветы и конфеты летали в
воздухе по десять минут подряд. Экипажи, застряв надолго ни одном месте,
завязывали бой с соседними экипажами или зрителями в нижних окнах домов, а
публика, расположившаяся на верхних балконах или смотревшая из верхних окон,
вмешивалась в схватку и, нападая на обе стороны, высыпала на них леденцы из
больших мешков, которые опускались как облако и в мгновение ока делали
противников белыми, как мельников. И опять экипажи за экипажами, наряды за
нарядами, краски за красками, толпы за толпами, и так без конца. Мужчины и
мальчишки хватались за колеса экипажей, прицеплялись к ним сзади или бежали
следом, ныряя под ноги лошадей, чтобы подобрать брошенные цветы и снова
пустить их в продажу. Пешие маски (обычно самые забавные) в
фантастически-карикатурных придворных костюмах рассматривали толпу через
огромнейшие лорнеты и неизменно загорались пылкою страстью, завидев в окне
какую-нибудь весьма престарелую даму. Длинные вереницы polici-nelli {Паяцев
(итал.)}, колотивших всех встречных надутыми бычьими пузырями, привязанными
к палкам; телега, полная сумасшедших, вопивших и метавшихся, как настоящие:
коляска, битком набитая суровыми мамелюками с бунчуком, воткнутым
посередине; группа цыганок в яростной перебранке с командой матросов;
человек-обезьяна, восседавший на шесте среди невиданных животных со свиными
рылами и львиными хвостами, которые они либо держали под мышкой либо
небрежно перебрасывали через плечо; экипажи за экипажами, наряды за
нарядами, краски за красками, толпы за толпами, и так без конца. По
сравнению с общим числом ряженых здесь, пожалуй, немного костюмов,
выдержанных в одном стиле, но главное очарование этого зрелища - в
неизменном добродушии; в бесконечном ярком разнообразии; в том, как все
отдаются праздничному настроению - и так самозабвенно, с такой заразительной
веселостью, что самый солидный иностранец сражается, стоя по пояс в цветах и
леденцах, не хуже самого неистового из римлян, и забывает все на свете до
половины пятого, когда трубный сигнал и драгуны, начинающие очищать улицы,
заставляют его очнуться и с сожалением вспомнить, что в жизни есть еще и
другие дела.
здесь в пять часов вечера, и как лошади умудряются не давить при этом народ,
мне решительно не по силам. Экипажи разъезжаются по боковым улицам или
собираются на Piazza del Popolo; кое-кто рассаживается там на трибунах,
тогда как десятки тысяч людей выстраиваются по обе стороны Корсо; а лошадей
выводят на Piazza, к подножью той самой колонны, которая столько веков
взирала на игры и состязания колесниц в Circus Maximus *.
всему Корсо, как ветер, летят без наездников, о чем знает весь свет; на их
спинах и в заплетенных гривах сверкают украшения, а на боках подвешены
тяжелые, утыканные шипами шарики, побуждающие их к резвости. Позвякивание
этих украшений и топот копыт по камням мостовой; стремительность и
неистовство их неудержимого бега по гулкой улице, даже пушечная пальба - все
эти шумы тонут в реве толпы, воплях и рукоплесканиях. Но все кончается очень
быстро, почти мгновенно. Еще раз пушечный залп сотрясает город. Лошади,
уткнулись в ковры, протянутые поперек улицы, чтобы преградить им дорогу; это
финиш. Раздаются призы (их частично поставляют горемыки-евреи в качестве
возмещения за то, что бегают не они, а лошади), и на этом дневная программа
кончается.
последний день карнавала такой блестящий и яркий, полон такого кипения и
клокотания, такой забавной сумятицы, что при воспоминании обо всем этом у
меня и сейчас голова идет кругом. Те же развлечения, но еще более оживленные
и бурные, длятся вплоть до того же самого часа. Повторяются конские бега,
снова пушечная пальба, снова крики и рукоплескания, еще раз пушечная пальба,
бега закончены, и призы розданы.
цветов и пыли, что их трудно признать за те, какими они были часа три назад;
вместо того чтобы разъехаться во всех направлениях, они устремляются на
Корсо, где вскоре сбиваются в едва двигающеюся массу. Начинается потешная
игра в mocco {Свечки (итал.)}, последнее веселое карнавальное сумасбродство,
и продавцы маленьких свечек, похожих на английские рождественские свечи,
принимаются со всех сторон звонко выкрикивать: "Moccoli, moccoli! Ecco
moccoli!" Свечки, свечки! А вот свечки! (итал.) - новый возглас в общем
оглушительном шуме, сменяющий вчерашние выкрики: "Ecco fiori! Ecco
fiori-ri!" {А вот цветы! Вот цве-е-е-ты! (итал.)} -которые слышались с
небольшими перерывами в течение целого дня.
сумерках, то здесь, то там вспыхивают огоньки - в окнах, на крышах, на
балконах, в экипажах, в руках пешеходов - все чаще и чаще, пока вся улица не
сливается в одно сплошное сияние и полыхание. У всех одна всепоглощающая
забота: загасить свечи других и уберечь свою собственную: и всякий мужчина,
женщина или ребенок, кавалер или дама, князь или простой крестьянин, местный
уроженец или приезжий, истошно вопит и кричит, насмехаясь над побежденным:
"Senza moccolo! Senza moccolo!" ("Без огонька! Без огонька!") - и вот не
слышно уже ничего, кроме гигантского хора, повторяющего два эти слова
вперемежку со взрывами смеха.
какие только можно себе представить. Медленно двигается поток экипажей; все
едут, стоя на сидениях или даже на козлах, безопасности ради подняв свой
огонек на высоту вытянутой руки; некоторые держат его в бумажном картузике;
у некоторых - целая связка ничем не защищенных горящих свечек; у некоторых -
пылающие ярким пламенем факелы; у некоторых - маленькие, тоненькие свечки;
пешие рыщут между колесами экипажей, подстерегая какой-нибудь огонек, чтобы
погасить его; другие стараются вскочить в какую-нибудь коляску и погасить
там огни силою; или преследуют злосчастного обладателя свечи, гоняясь за ним
вокруг его экипажа, чтобы задуть его выпрошенный или похищенный у
кого-нибудь огонек, прежде чем он успеет присоединиться к своей компании и
донести до них огонек; иные, сняв шляпу и стоя у дверцы коляски, смиренно
умоляют какую-нибудь добросердечную даму дать им огонька для сигары и, когда
она начинает колебаться, удовлетворить ли их просьбу, задувают свечу,
которую она так заботливо оберегала маленькой, нежною ручкой; иные
забрасывают из окон бечевки с крюками и выуживают свечи или, опустив длинный
ивовый прут с подвязанным на конце платком, ловко накрывают им огонек, когда
несущий его уже торжествует победу; иные терпеливо дожидаются, притаившись
где-нибудь за углом с огромным, похожим на алебарду, гасителем и внезапно
опускают его на великолепный, гордо горящий факел; иные, собравшись вокруг
коляски, можно сказать, облепляют ее; иные обрушивают град апельсинов или
букетов на какой-нибудь упорствующий фонарик или ведут правильную осаду
целой пирамиды людей, в центре которой кто-нибудь поднимает над головою
маленький, тускло горящий огарок, как бы бросая вызов всем окружающим.
"Senza moccolo! Senza moccolo!" Красавицы, стоя во весь рост в экипажах,
насмешливо указывают пальцами на погасшие огоньки, хлопают в ладоши и громко
выкрикивают: "Senza moccolo! Senza moccolo!"; балконы нижнего этажа полны
оживленных нарядных женщин, отражающих нападение с улицы; иные сталкивают
осаждающих, иные чуточку приседают, иные наклоняются над перилами, иные
подаются назад - прелестные руки и плечи, тонкие талии, яркие огни,
развевающиеся платья. "Senza moccolo, senza moccolo, senza moc-o-lo-o-o-o!"
- и вдруг, в самый разгар этих неистовых возгласов, с церковных колоколен
доносятся звуки Ave Maria *, и карнавал мгновенно кончается - гаснет как
огарок, задутый одним дуновением.
как где-нибудь в Лондоне, и примечательный, пожалуй, лишь тем решительным
способом, каким здание было очищено в одиннадцать вечера; это было проделано
шеренгой солдат, выстроившейся вплотную от одной стены до другой и медленно
наступавшей со стороны сцены, выметая всех перед собою, наподобие огромной
метлы. Игра в moccoletli (единственное число этого слова - moccoletto -
представляет собою уменьшительное от moccolo, что означает "маленькая лампа"
или "светильня"), как думают некоторые, не что иное, как шуточные похороны
карнавала, - ведь свечи неотделимы от католической скорби. Так ли это, или
не так, или тут следует видеть пережиток древних сатурналий *, или
соединение того и другого, или она возникла из чего-нибудь третьего, - я