это просто лучи заходящего солнца.
лучей хлынул в нее и залил багряным светом сидевшего в глубине путника.
минуту.
колесу прикрепили тормозной башмак, и карета, поднимая облака пыли и
распространяя едкий запах гари, покатила вниз; красные отблески заката уже
догорали; солнце с маркизом вместе катились вниз, и когда тормоз отцепили,
никаких отблесков уже не осталось и следа.
холмами, деревушка у подножья горы, широкая ложбина, - а затем дорога снова
уходила вверх по склону холма, вдали виднелась церковь, ветряная мельница,
еще дальше - лес, где охотились за дичью, - а надо всем этим - скалистый
утес и на самой его вершине крепость, ныне служившая тюрьмой. Надвигались
сумерки, и господин маркиз смотрел на все это спокойными глазами человека,
который едет по хорошо знакомой ему дороге и видит, что он уже почти дома.
пивоварня, убогая сыромятня, убогий трактир и при нем конный двор для
почтовых лошадей, убогий колодец с водоемом - словом, все, без чего нельзя
обойтись и в самом убогом деревенском обиходе. И ютился здесь такой же
убогий люд. Все в деревне были бедняки; многие из них сейчас сидели на
порогах хижин и крошили себе на ужин луковицы или какие-нибудь коренья,
другие толклись у водоема, мыли всякую съедобную зелень, которую породила
земля. О причинах этой бедности нечего было спрашивать, о них красноречиво
свидетельствовали развешенные по деревне указы с длинным перечнем налогов и
податей - государственных, церковных, господских, местных, окружных, и за
что только не взимали с этой маленькой деревушки, - право, можно было
удивляться, как она до сих пор сама-то уцелела и ее еще не съели все эти
поборы.
население - мужчины и женщины - волей-неволей мирилось со своим уделом - так
уж им было на роду написано жить в этой деревушке у мельницы, еле-еле
перебиваясь со дня на день, пока душа в теле держится, или подыхать в тюрьме
на скалистом утесе.
разносилось щелканье кнутов, которыми форейторы, погоняя лошадей,
размахивали с такой яростью, что бичи их напоминали разъяренных змей над
головами фурий *. Карета маркиза подкатила к конному двору; тут же рядом был
водоем, и люди, толпившиеся возле него, побросали свое мытье и уставились на
маркиза. Он смотрел на них и видел то, что он, разумеется, не находил нужным
замечать - медленную неумолимую работу голода, точившего эти изможденные
лица и тела, - недаром худоба французов вошла в поговорку у англичан и
внушала им суеверный страх чуть ли не на протяжении всего столетия.
подобно тому, как он и другие, равные ему, склонялись перед всесильным
монсеньером, с той лишь разницей, что эти ни о чем не просили, а склонялись
с терпеливым смирением, - и в эту минуту к толпе присоединился весь серый от
пыли батрак-каменщик, которого поставили чинить дорогу.
другие олухи подошли посмотреть, послушать, - точь-в-точь как те бедняки в
предместье Парижа у фонтана.
изволили ехать.
кареты. Другие тоже нагнулись и поглядели туда.
всех здесь знаешь. Кто это такой?
глаза никогда не видал.
него, ваша Светлость, голова вот так свесилась.
потом выпрямился и, комкая картуз в руках, почтительно поклонился в пояс.
белый, сущее привиденье, и длинный, как привиденье.
переглянулся, не покосился на соседа, все глаза были устремлены на маркиза.
Может быть, они пытались прочесть по его лицу, нет ли у него на совести
такого привиденья?
бедняги, он не удостоил разгневаться на такую букашку), - видел, как вор
прицепился к моей карете и даже не потрудился раскрыть рот и крикнуть! Эх,
ты! Отпустите его, мосье Габелль!
полномочиями, связанными со взиманием налогов. Он почел своим долгом
присутствовать при допросе и весьма внушительно держал допрашиваемого за
рукав.
буркнул: - Проваливай!
в деревне, и выясните, зачем его сюда занесло.
его закадычных приятелей; он тыкал своим синим картузом, показывая на
тормозную цепь. Пять-шесть других закадычных приятелей поспешно выволокли
его из-под кареты, и он, помертвев от страха, снова предстал перед маркизом.
прицеплять тормоз?
головой вперед, прямо как в воду.
все еще торчали между колес, сбившись, как овцы, в кучу; лошади взяли с
места так внезапно, что они едва-едва успели отскочить и унести в целости
кожу и кости, - больше спасать было нечего, а то, пожалуй, им так не
посчастливилось бы!
вскоре шум колес и топот копыт стихли - дорога круто пошла вверх. Лошади
постепенно перешли на шаг, и карета, тихо покачиваясь, медленно поднималась
в темноте, насыщенной чудесным ароматом теплой летней ночи. Форейторы, над
которыми уже не метались змеи фурий, а кружила легким роем тонкокрылая
мошкара, спокойно скручивали свои плетеные ремни; лакей шагал рядом с
лошадьми, а верховой скрылся в темноте впереди, и оттуда доносился мерный
стук подков.
изображение распятого Христа; Это была убогая фигура, неумело вырезанная из
дерева каким-нибудь деревенским мастером-самоучкой, но он делал ее с натуры,
может быть с самого себя, - и поэтому она получилась у него такая
изможденная, тощая.
пор не переставали множиться и все еще не достигли предела, стояла
коленопреклоненная женщина.
поднялась и бросилась к дверце кареты.
выглянул в окошко кареты.
не уплатил чего-нибудь?
холмиком, едва прикрыт дерном.
то исступленно стискивала худые, жилистые руки, то умоляюще робко
прикладывала руку к дверце кареты, словно это была не дверца, а грудь, в
которой бьется человеческое сердце, способное услышать ее мольбу.
Столько народу умирает от голода. И сколько еще перемрет!
Корнев Павел
Флинт Эрик
Конюшевский Владислав
Лондон Джек
Посняков Андрей
Прозоров Александр