Чтение 27–й страницы книги ~Американская трагедия~

- Но я могу сразу же заплатить пятьдесят долларов, если вы дадите мне
жакет.

- Очень хорошо. Но где гарантия, что я получу остальные шестьдесят
пять, и когда я их получу?

- Через неделю вы получите двадцать пять, еще через неделю следующие
двадцать пять и на третью неделю пятнадцать.

- Прекрасно. Но, предположим, вы возьмете у меня жакет, а на другой
день вас задавит автомобиль. Что тогда? Как я получу мои деньги?

На это трудно было возразить. В самом деле, как она докажет, что
кто-нибудь заплатит за ее жакет? И потом надо еще возиться с письменным
обязательством и найти солидного человека, - скажем, банкира, - который за
нее поручится. Нет, нет, в магазине Рубинстайна не торгуют в кредит. Здесь
надо платить наличными. Вот почему ей уступают жакет за сто пятнадцать
долларов, - но - ни на доллар меньше. Ни на доллар!

Мистер Рубинстайн вздыхал и говорил, говорил. В конце концов Гортензия
спросила: что, если она принесет ему семьдесят пять долларов наличными, а
остальные сорок обязуется уплатить через неделю? Отдаст ли он ей тогда
жакет, позволит ли забрать его?

- Но неделя... неделя... Ну что такое одна неделя? - убеждал мистер
Рубинстайн. - Раз вы можете принести мне семьдесят пять долларов на
следующей неделе или завтра, а следующие сорок через неделю или через
десять дней, так почему бы вам не подождать неделю и не принести сразу все
сто пятнадцать? Тогда жакет ваш - и никакого беспокойства. Оставьте жакет
за собой. Заплатите мне завтра двадцать пять - тридцать долларов в счет
суммы, и я сниму жакет с выставки и отложу его для вас. Никто даже не
увидит его. Через неделю или две принесите мне остальное - тогда он ваш.

Мистер Рубинстайн объяснил все это как некий сложный процесс, едва
доступный понимаю. Но его доводы были довольно основательны. Гортензии
нечего было возразить. И она совсем приуныла. Подумать только, что она не
может получить жакет сразу. Но, едва выйдя из магазина, она приободрилась.
В конце концов, это время пройдет быстро, и, если Клайд сдержит свое
обещание, жакет будет у нее. Главное теперь получить от Клайда эти
двадцать пять - тридцать долларов и тем самым скрепить замечательную
сделку с Рубинстайном. Только теперь ей к новому жакету нужна и новая
шляпа, поэтому она скажет Клайду, что жакет стоит не сто пятнадцать
долларов, а сто двадцать пять.

Результат разговора был сообщен Клайду, и он, обдумав эту сделку в
целом, нашел ее вполне благоразумной. Он сразу вздохнул с облегчением:
после предыдущего разговора с Гортензией он был серьезно озабочен, так как
не видел никакой возможности достать на первую неделю больше тридцати пяти
долларов. Следующая неделя будет несколько легче, уверял он себя, так как
он постарается занять двадцать или двадцать пять долларов у Ретерера, еще
двадцать или двадцать пять дадут ему чаевые, и в целом, этого будет
достаточно для второго платежа. А на третьей неделе он попробует занять
хотя бы десять или пятнадцать долларов у Хегленда, может быть, и больше, а
если этих денег не хватит, - заложит за пятнадцать долларов свои часы,
купленные несколько месяцев назад. За них, конечно, дадут не меньше
пятнадцати: они стоили пятьдесят.

Да, но ведь есть еще Эста, которая сидит в этой жалкой комнатенке и
ожидает несчастного исхода своего единственного романа. Как она справится
со всеми расходами, невольно спрашивал он себя, хоть и боялся, что его
втянут в денежные затруднения Эсты и всей семьи. Отец не способен помочь
матери в денежных делах, да и никогда не помогал. Что, если эту нелегкую
задачу попробуют взвалить на него, Клайда? Как он выпутается? И почему
отец вечно канителится с торговлей часами и ковриками и проповедует на
улицах? Почему родители не откажутся, по крайней мере, от затеи с миссией?

Но он знал, что семья не выпутается без его помощи. Подтверждение
явилось в конце второй недели его соглашения с Гортензией. Он как раз
одевался у себя в комнате, и в кармане у него лежали пятьдесят долларов,
которые он хотел передать Гортензии в воскресенье; в это время к нему
заглянула мать.

- Мне нужно поговорить с тобой, Клайд, прежде чем ты уйдешь, - сказала
она.

Он заметил, что она очень озабочена. Правда, последние дни он
чувствовал, что у нее какие-то серьезные огорчения. Однако в то же время
он говорил себе, что у него сейчас слишком много обязательств и ему нечем
помочь матери. Помочь ей - значит потерять Гортензию. Он не может на это
пойти!

Но какие разумные оправдания можно привести, отказывая матери в
небольшой помощи, тем более, что он так хорошо одет и так упорно исчезает
по вечерам из дому? Он постоянно ссылается на неотложную работу в отеле,
но, вероятно, мать не очень обманывается на этот счет. Правда, всего два
месяца назад он обязался платить в течение девяти недель по десять
долларов в неделю вместо пяти, и платит. Но это, наверно, только доказало
матери, что у него есть лишние деньги, хотя он и пытался объяснить ей
тогда, насколько этот расход для него стеснителен. А теперь он и хотел бы
пойти навстречу матери, но не может, - препятствует неодолимое влечение к
Гортензии.

Немного спустя Клайд вышел в гостиную, и мать, как обычно в таких
случаях, повела его в помещение миссии, холодное и мрачное в те дни, и они
сели на одну из скамей.

- Я не думала, что мне придется говорить с тобой об этом, Клайд, но у
меня нет другого выхода. Мне не на кого больше положиться, а ты теперь
взрослый мужчина. Только ты должен обещать, что никому ничего не скажешь,
- ни Фрэнку, ни Джулии, ни отцу. Я не хочу, чтобы они знали. Эста
вернулась в Канзас-Сити, она в очень печальном положении, и я просто не
знаю, как с ней быть. У меня так мало денег, а отец мне уже почти не
помощник.

Она устало и озабоченно провела рукой по лбу, и Клайд уже знал, что за
этим последует.

Сперва он хотел сделать вид, что не знает о возвращении Эсты, раз уж он
так долго притворялся. Но теперь, выслушав признание матери и зная, что,
если он хочет лгать и дальше, надо притвориться удивленным, он вдруг
сказал:

- Да, я знаю.

- Знаешь? - с удивлением переспросила мать.

- Да, знаю, - повторил Клайд. - Я видел, как ты раз утром зашла в дом
на Бодри-стрит, я случайно проходил там, - объяснил он довольно спокойно.
- А потом я увидел Эсту; она выглянула из окна. И когда ты ушла, я зашел к
ней.

- Когда же это было? - спросила миссис Грифитс просто для того, чтобы
выиграть время.

- Месяца полтора назад, если не ошибаюсь. Я потом еще раза два к ней
заходил. Но Эста не хотела, чтобы я об этом рассказывал.

Миссис Грифитс сокрушенно вздохнула.

- Значит, ты знаешь, в чем ее несчастье? - спросила она.

- Да, - ответил Клайд.

- Что ж, чему быть, того не миновать, - сказала она покорно. - Ты
ничего не говорил Фрэнку и Джулии?

- Нет, - успокоил ее Клайд, думая о том, как неудачно окончилась
попытка матери скрыть случившееся.

Она, как и отец, совсем не умела лгать. Клайд полагал, что сам он куда
хитрее их обоих.

- Ты и не говори им, - строго предупредила мать. - Им, по-моему, не
следует знать об этом. И без того плохо, - прибавила она, и рот ее
искривила горькая гримаса.

А Клайд слушал ее и думал о себе и о Гортензии.

- Прямо не верится, что Эста навлекла на себя и на всех нас такое горе,
- прибавила мать, помолчав, и глаза ее затуманились печалью. - Разве есть
тут наша вина? Разве не дано ей было совсем иное воспитание? "Путь
грешника..."

Она покачала головой и крепко стиснула руки, а Клайд смотрел прямо
перед собой, думая о тяжелом положении семьи и о том, как все это может
отразиться на нем самом.

Мать сидела, угнетенная и смущенная своей странной ролью в этой
истории. Да, она лгала, как лгут многие. И вот Клайду известны все ее
хитрости и обманы, и она чувствует себя такой фальшивой и глупой. Но разве
она не старалась оберечь Клайда от всего этого - и его и остальных? Клайд
уже достаточно взрослый, чтобы ее понять. Однако она продолжала объяснять,
почему она так поступила, как ужасно все это для нее. И к тому же,
пояснила она, эти прискорбные события вынуждают ее теперь обратиться к
нему за помощью.

- Эста скоро будет очень больна, - сказала мать отрывисто, с чувством
неловкости: она, видимо, не могла или не хотела смотреть в лицо Клайду, но
в то же время решила быть по возможности откровенной. - Ей понадобится
доктор и кто-нибудь, кто сможет побыть с ней в часы, когда меня не будет.
Мне необходимы деньги, по крайней мере, пятьдесят долларов. Ты не
достанешь где-нибудь? Попроси у кого-нибудь из твоих новых друзей в долг,
на несколько недель. Ты ведь мог бы скоро вернуть этот долг. Пока не
расплатишься, можешь ничего не давать мне за комнату.

Она таким неотступным, таким требовательным взглядом смотрела на
Клайда, что он был потрясен силой и убедительностью этой просьбы. И,
прежде чем он успел усугубить тревожную печаль, омрачавшую ее лицо, она
прибавила:

- Те, другие деньги, были тоже для нее, понимаешь, чтобы она могла
приехать сюда, после того как ее... ее... - Она колебалась в выборе слова,
но потом докончила: - муж оставил ее в Питсбурге. Должно быть, она
рассказала тебе об этом?

- Да, рассказала, - медленно и печально ответил Клайд. Конечно,
положение Эсты совершенно критическое, раньше он просто не хотел об этом