женщинами заранее обрекал на недолговечность своим же собственным
легкомыслием и непостоянством. Он весело наслаждался жизнью, в полной
уверенности, что пленяет всех, что любовь неотступно следует за ним по
пятам, что все неизменно будет складываться возможно приятнее для него.
Если случалось, что из поля его зрения исчезало чье-либо лицо или
какая-нибудь дверь окончательно закрывалась перед ним, он не особенно
огорчался. Он был слишком молод и слишком удачлив. Он верил, что будет
молод душою до гробовой доски.
на Керри. У него не было никакого определенного плана, но он твердо решил,
что заставит ее признаться в любви. Ему казалось, что в ее опущенных
ресницах, в ее глазах, избегающих его взгляды, во всем поведении он узнает
признаки зарождающейся страсти. Ему хотелось находиться подле нее,
заставить ее вложить свою руку в его, ему не терпелось узнать, каков будет
ее ближайший шаг, в чем выразится ее чувство в дальнейшем. Подобных тревог
и радостей он не испытывал уже много лет. Он снова обрел чувства юноши и
вел себя, как рыцарь.
Герствуд был чрезвычайно преданный служащий и пользовался таким доверием
хозяев, что они разрешали ему распоряжаться своим временем по собственному
усмотрению. Он мог уходить когда угодно, так как всем было известно, что
он блестяще выполняет обязанности управляющего, совершенно независимо от
времени, которое уделяет делу. Его изящество, такт и элегантность создали
в баре особую атмосферу изысканности, что было весьма важно для такого
предприятия. В то же время благодаря многолетнему опыту Герствуд стал
превосходным знатоком напитков, сигар и фруктов, ассортимент которых в
баре не оставлял желать ничего лучшего. Буфетчики, их помощники сменяли
один другого, но пока оставался Герствуд, плеяда старых посетителей едва
ли замечала перемену. Именно, он, повторяем, давал заведению тот тон, к
которому привыкли завсегдатаи. Вполне понятно поэтому, что Герствуд мог
располагать своим служебным временем, как ему было угодно, и, случалось,
уходил то днем, то вечером, но неизменно возвращался между одиннадцатью и
двенадцатью, чтобы быть на месте последний час или два и присутствовать
при закрытии бара.
не оставался в баре после вас, Джордж! - сказал ему однажды мистер Мой, и
ни разу за всю свою долголетнюю службу Герствуд не нарушил этого указания.
Владельцы бара годами не заглядывали туда после пяти часов дня, и все же
управляющий так же точно выполнял их требование, как если бы они ежедневно
приходили проверять его.
снова повидаться с ней. Он уже не мог существовать без нее.
спрашивать меня, скажите, что я вернусь к пяти часам.
полчаса был на Огден-сквер.
прикалывала к платью белый кружевной бант, когда горничная постучала и
сообщила, что пришел мистер Герствуд.
горничную передать ему, что через минуту выйдет в гостиную, и стала
торопливо заканчивать туалет.
дожидается этот интересный человек. Она чувствовала, как кровь прилила к
ее щекам, но то было скорее от волнения, чем от страха или радости. Она не
пыталась угадать, о чем он будет говорить, только подумала, что нужно быть
осторожнее и что ее непостижимо влечет к этому человеку. Поправив в
последний раз бант, Керри вышла в гостиную.
прихода. Он сознавал, что на этот раз должен действовать решительно,
однако, едва настал ответственный момент и послышались шаги Керри,
смелость покинула его. Он начал колебаться, так как далеко не был уверен в
том, как она отнесется к нему.
красоты молодой женщины. В ней было столько непосредственности и
очарования, что всякий влюбленный почувствовал бы прилив отваги. Керри
явно волновалась, и это рассеяло тревогу Герствуда.
прекрасный, что я не мог устоять против искушения пройтись немного.
и сама собиралась выйти погулять.
наденете шляпу и мы выйдем вместе?
щебенчатая мостовая, а немного отступя от тротуара тянулись большие
особняки. На этой улице жили многие из состоятельных обитателей Западной
стороны, и Герствуд слегка нервничал оттого, что идет с дамой у всех на
виду. Однако вывеска "Экипажи напрокат" в одном из переулков вывела его из
затруднения, и он предложил Керри прокатиться по новому бульвару.
Та часть его, которую Герствуд намеревался показать Керри, находилась тоже
на Западной стороне, но значительно дальше и была мало заселена. Бульвар
соединял Дуглас-парк с Вашингтонским, или Южным парком; эта аккуратно
вымощенная дорога тянулась миль пять по открытой, заросшей высокой травой
прерии на юг, сворачивая затем к востоку. Там нечего было опасаться
кого-либо встретить, и ничто не могло помешать беседе.
таких местах, где никто их не видел и не слышал.
тему и придать ему более серьезный характер. Раза два он совсем умолкал, в
надежде, что в молчании мысли Керри потекут по тому же направлению, что и
его. Но она как ни в чем не бывало продолжала болтать. Вскоре, однако, его
молчаливость стала действовать на нее. Она поняла, о чем он думает.
Герствуд упорно смотрел перед собою, точно раздумье его не имело никакого
отношения к спутнице. Но его настроение говорило само за себя, и Керри
сознавала, что близится критическая минута.
счастлив, как с тех пор, когда я узнал вас.
взволнована убежденностью в его голосе.
представилось случая.
желании она ничего не могла бы придумать. Вопреки ее представлениям о
порядочности и мыслям, тревожившим ее с первой минуты их знакомства, она
теперь снова почувствовала сильное влечение к этому человеку.
чтобы сказать вам о своих чувствах, то есть узнать, пожелаете ли вы меня
выслушать.
чувства - порою даже весьма поэтические, - и под действием сильной страсти
он становился красноречив. Вернее, в голосе его появлялась та кажущаяся
сдержанность и патетика, которая является сущностью красноречия.
Воцарилось неловкое молчание, пока он подыскивал нужные слова. - Вы,
наверное, и сами знаете, что я люблю вас...
под обаяние этого человека. Ему для выражения своих чувств нужна была
церковная тишина, и Керри не нарушала ее. Не отрываясь, смотрела она на
развертывавшуюся перед нею панораму открытой, ровной прерии.
мысль, что надо что-нибудь сказать. Герствуд не обратил внимания на ответ.
имени, - Керри, я хочу, чтобы вы полюбили меня. Вы не знаете, как я
нуждаюсь хоть в капельке нежности. Я, в сущности, совсем одинок. В моей
жизни нет ничего светлого и радостного. Одни только заботы и возня с
людьми, которые для меня ничего не значат.
глубокой жалости. Он обладал способностью увлекаться собственной речью и,
глядя на себя словно со стороны, видеть то, что ему хотелось бы видеть.
Его голос дрожал от волнения, и слова находили отклик в душе спутницы.
обращая на него свои большие глаза, полные искреннего сочувствия. - Ведь
вы так хорошо знаете жизнь!
грусть, - в том-то и беда, что я слишком хорошо знаю жизнь!
влиятельный, с хорошим положением в обществе. Она с невольным удивлением
подумала, как странно складывается ее судьба. Как же это могло случиться,
что в такой короткий промежуток времени вся рутина захолустной жизни,
точно плащ, свалилась с ее плеч и вместо нее выступил большой город со
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Березин Федор
Соломатина Татьяна
Березин Федор