Чтение 27–й страницы книги ~Анж Питу~

а вы боитесь камней; у вас есть свинец, а вы боитесь железа, у вас есть
порох, а вы боитесь огня! Трусливые парижане! Подлые парижане! Парижане,
созданные, чтобы прозябать в рабстве! Тысяча дьяволов! Найдется здесь хоть
один храбрый человек, который пойдет со мной и Питу на приступ королевской
Бастилии?! Я - Бийо, фермер из Иль-де-Франс. За мной, вперед!

Отвага внушила Бийо самые возвышенные слова.

Толпа, трепеща от возбуждения, забурлила, закричала:

"На Бастилию! На Бастилию!"

Себастьен вцепился было в рукав Бийо, но тот мягко отстранил его.

- Дитя, - спросил он, - какое слово стоит последним в письме твоего
отца?

- "Трудись", - отвечал Себастьен.

- В таком случае трудись здесь, а мы пойдем трудиться там. Только наш
труд будет состоять в том, чтобы рушить и убивать.

Юноша ничего не ответил ни бросившемуся ему на шею Анжу Питу, ни фермеру;
он стоял, закрыв лицо руками, а затем вдруг начал биться в таких сильных
судорогах, что его пришлось унести в школьную больницу.

- На Бастилию! - крикнул Бийо.

- На Бастилию! - крикнул Питу.

- На Бастилию! - повторила толпа. И все двинулись в сторону Бастилии.

Глава 13

КОРОЛЬ ТАК ДОБР, КОРОЛЕВА ТАК ДОБРА

Теперь, с позволения читателей, мы расскажем об основных политических
событиях, свершившихся незадолго до описанных выше событий в жизни
французского двора.

Те, кто хорошо знают историю этой эпохи, а также те, кого история как она
есть пугает, могут пропустить эту главу и перейти к следующей, где вновь
пойдет речь о приключениях Бийо и Питу; что же до этой главы, то она
адресована лишь умам требовательным и пытливым.

Вот уже год или два как нечто неслыханное, неведомое, нечто, пришедшее из
прошлого и устремляющееся в будущее, носилось в воздухе.

То была революция.

Вольтер, приподнявшись на мгновение со своего смертного одра, разглядел в
окружавшей его тьме сверкание ее зари.

Подобно Христу, в чьем уме она родилась, революция призвана была свершить
свой суд над живыми и мертвыми.

"Когда Анна Австрийская стала регентшей, - говорит кардинал де Рец, - у
всех на устах было только одно:

"Королева так добра!"

Однажды врач г-жи де Помпадур, Кенуа, живший в ее доме, увидел входящего
к маркизе Людовика XV: помимо почтения, некое другое чувство охватило его с
такой силой, что он побледнел и задрожал - Что с вами? - спросила г-жа дю
Оссе.

- Вот что, - отвечал Кенуа. - Всякий раз, как я вижу короля, я говорю
себе: а ведь этот человек может отрубить мне голову!

- О! Не бойтесь, - отвечала г-жа дю Оссе. - Король так добр.

Из этих двух фраз "Король так добр!" и "Королева так добра!" - родилась
французская революция.

После смерти Людовика XV Франция вздохнула полной грудью. Вместе с
королем она освободилась от особ вроде маркизы де Помпадур и графини Дю
Барри, равно как и от Оленьего парка.

Забавы Людовика XV обходились нации недешево - они стоили ей больше трех
миллионов в год К счастью, на престол взошел король юный, нравственный,
человеколюбивый, почти философ.

Король, который, подобно Жан-Жакову Эмилю, выучился ремеслу, вернее, даже
целым трем.

Он был слесарем, часовщиком и механиком.

Ужаснувшись бездне, разверзшейся у его ног, король начал с того, что
отказал просителям в каких бы то ни было милостях. Царедворцы содрогнулись.
Утешало их лишь одно: отказывает им не король, а Тюрго; к тому же королева,
быть может, еще не вступила в свои права и не имеет сегодня той власти,
какую получит завтра.

Наконец, к 1777 году она получает эту долгожданную власть: королева
становится матерью, король, уже показавший себя таким добрым королем и
добрым супругом, будет отныне еще и добрым отцом.

Как отказать в чем-либо той, кто подарила Франции наследника престола?

Вдобавок, король еще и добрый брат; он, например, приносит Бомарше в
жертву графу Прованскому, - а ведь король недолюбливает графа Прованского за
излишнее педантство.

Но зато он обожает графа д'Артуа, являющего собой образец французского
остроумия, изящества и благородства. Король так любит графа д'Артуа, что
если королеве он еще может в чем-нибудь отказать, то стоит ей взять в
союзники графа д'Артуа, как у короля недостает сил противиться.

Таким образом, страной правят любезнейшие особы. Господин де Калон, один
из самых обходительных людей во всем свете, - генеральный контролер
финансов; это он сказал королеве: "Сударыня, если это возможно, это уже
сделано; если это невозможно, это будет сделано".

С того дня, как об этом прелестном афоризме узнали в салонах Парижа и
Версаля, красная книга королевских расходов после долгого перерыва вновь
стала пополняться новыми записями.

Королева покупает Сен-Клу.

Король покупает Рамбуйе.

Фавориток заводит не король, а королева: г-жа Диана де Полиньяк и г-жа
Жюль де Полиньяк обходятся Франции так же дорого, как Помпадур и Дю Барри.

Королева так добра!

Выдвигается идея уменьшить слишком большие жалованья. Иные люди принимают
новшество покорно. Но один из завсегдатаев королевского дворца решительно не
желает сдаваться; это г-н де Куаньи; он встречает короля в коридоре и с
глазу на глаз закатывает ему скандал. Король убегает, а вечером рассказывает
со смехом:

- По правде говоря, если бы я не уступил, Куаньи, боюсь, поколотил бы
меня. Король так добр.

Да и вообще судьбы королевства часто зависят от безделицы - например, от
шпоры пажа.

Людовик XV умирает; кто займет место господина д'Эгийона?

Король Людовик XVI предлагает Машо. Машо - один из министров, способных
поддержать уже покачнувшийся трон. Тетки короля принимают сторону г-на де
Морепа, - ведь он так забавен и сочиняет такие прелестные песенки. Он
насочинял их в Поншартрене столько, что хватило на три тома, которые он
назвал своими мемуарами.

Все это похоже на скачки. Кто придет первым: король с королевой в
Арнувиль или королевские тетки в Поншартрен?

У короля в руках власть, значит, у него есть шансы на победу. Не теряя
времени, он пишет:

"Немедленно приезжайте в Париж. Я жду вас".

Он кладет депешу в конверт и выводит на нем:

"Графу де Машо, в Арнувиле".

Призванному по такому случаю пажу вручают послание короля и велят скакать
во весь опор.

Теперь, когда паж уже в пути, король может принять своих теток.

Тетки - те самые, которых отец звал такими истинно аристократическими
именами, как Тряпка, Ворона и Пустомеля, ждут за дверью, противоположной
той, в которую должен выйти паж.

Раз паж вышел, они могут войти.

Они входят и просят короля за г-на де Морепа; главное для короля -
выиграть время; он не хочет отказывать своим теткам. Король так добр.

Он даст свое согласие, когда паж будет уже далеко и его нельзя будет
вернуть.

Он спорит с тетками, то и дело поглядывая на стенные часы: получаса
хватит, а часы у него точные, он сам их выверяет.

Сдается он через двадцать минут.

- Пусть пажа вернут, - говорит он, - а там посмотрим.

Тетки счастливы; пусть слуги седлают коня, пусть загонят коня, двух
коней, десять коней, лишь бы перехватить пажа.

Не стоит беспокоиться, лошадей загонять не придется.

Спускаясь с лестницы, паж зацепился за ступеньку и сломал шпору. А как
скакать во весь опор без шпоры?

Вдобавок, шевалье д'Абзак, командующий королевской конюшней, подвергает
досмотру всех курьеров и не выпустит ни одного из них в виде, порочащем
честь главной конюшни королевства.

Поэтому шпор непременно должно быть две.

Отсюда следует, что, вместо того чтобы перехватывать пажа на дороге в
Арнувиль, его перехватывают у ворот дворца.

Он уже сидит в седле и выглядит безукоризненно.

У него отбирают конверт и оставляют ему само письмо, равно подходящее для
обоих претендентов. Тетки короля изменяют только адрес: вместо "Графу де
Машо, в Арнувиле" они пишут "Графу де Морепа, в Поншартрене".

Честь королевской конюшни спасена, но монархии грозит гибель.

С Морепа и Калоном дела идут на славу: один поет, другой платит; к тому
же, кроме царедворцев, есть еще откупщики - они тоже не сидят сложа руки.

Людовик XIV начал свое царствование с того, что, по совету Кольбера,
повесил двух откупщиков, после чего взял в наложницы Лавальер и построил
Версаль. Лавальер не стоила ему ничего.

Но Версаль, где он хотел ее поселить, стоил дорого.

Затем в 1685 году из Франции изгоняют миллион предприимчивых людей -
якобы за то, что они протестанты.

Поэтому в 1707 году, еще при жизни великого короля, Вуагильбер писал,