Чтение 27–й страницы книги ~Французов ручей~

--Кто знает, возможно, эта шаль предназначалась для жены Годолфина, --
произнес он. -- В этом сундуке много занятных вещиц, если хотите, можете
потом взглянуть.

Он снова уселся за стол и, отломив куриную ножку, принялся ее
обгладывать. Дона отпила глоток вина и посмотрела на него поверх бокала.

--Подумать только, а ведь мы оба могли бы сейчас висеть на самом
высоком дереве в парке Годолфина!

--И висели бы, если бы ветер не подул с запада, -- ответил он.

--А чем вы собираетесь заняться сегодня?

--Я никогда не составляю планов на воскресенье.

Следуя его примеру, она взяла крылышко обеими руками и начала с
аппетитом есть. На палубе послышались звуки лютни и негромкое пение.

--Скажите, вы всегда так дьявольски удачливы? -- спросила она.

--Всегда, -- коротко ответил он, выкидывая за окно обглоданную ножку и
приступая ко второй.

Солнечные лучи заливали стол, за бортом лениво плескались волны. Они
продолжали обедать, ни на минуту не забывая друг о друге и о долгом дне,
ожидающем их впереди.

--А матросы Рэшли недурно устроились, -- проговорил наконец француз,
оглядываясь по сторонам. -- То-то они так сладко спали, когда мы поднялись
на борт.

--Сколько их было?

--С полдюжины.

--И что вы с ними сделали?

--Привязали спина к спине, заткнули рты и посадили в лодку. Надеюсь,
Рэшли быстро их обнаружил.

--Как вы думаете, шторм может начаться снова?

--В ближайшее время нет.

Она откинулась на подушку, глядя на солнечных зайчиков, бегающих по
стене.

--Я рада, что испытала все это: и волнения, и тревогу, и опасности, но
повторить это я, наверное, уже не смогла бы. Снова стоять под окном у Рэшли,
прятаться на причале, бежать из последних сил через холмы -- нет, слава
Богу, что все кончилось!

--Для простого юнги вы справились очень неплохо.

Он быстро взглянул на нее и отвернулся, а она опустила глаза и
принялась теребить бахрому на шали. Пьер Блан продолжал наигрывать на лютне.
Это был все тот же веселый, переливчатый напев, который впервые донесся до
нее с борта корабля, стоящего в ручье неподалеку от Нэврона.

--Долго вы еще намерены оставаться на ? -- спросила она.

--А вы уже соскучились по дому?

--Нет, но...

Он встал из-за стола и, подойдя к окну, посмотрел на ,
замершую в двух милях от них.

--Обычная история, -- сказал он. -- На море всегда так: то шторм, то
затишье. Будь ветер хоть немного покрепче, мы давно уже добрались бы до
Франции. Надеюсь, к ночи погода улучшится.

Он остановился у окна и, засунув руки в карманы штанов, принялся
насвистывать в лад песенке Пьера Блана.

--И что вы будете делать, если она улучшится?

--Поплывем к берегу. Часть матросов останется на и отведет
его в порт. А мы с вами опять пересядем на .

Она снова начала теребить бахрому на шали.

--А потом?

--Вернемся в Хелфорд. Разве вы не хотите увидеться с детьми?

Она молчала, разглядывая его спину, широкие плечи, затылок...

--В ручье, наверное, по-прежнему кричит козодой, -- проговорил он. --
Может быть, на этот раз мы его наконец увидим. А если повезет, то встретим и
цаплю. Я ведь так и не успел ее нарисовать.

--Да, конечно, -- пробормотала она.

--Да и рыба в реке, я думаю, еще не перевелась. Мы обязательно должны
съездить на рыбалку.

Пьер Блан допел последний куплет и замолчал, слышался только плеск волн
за бортом. На пробили склянки, через секунду донесся ответный
сигнал с . Спокойная гладь моря искрилась под лучами солнца. Все
замерло. Воцарилась полная тишина.

Француз отошел от окна и сел на край кровати, продолжая негромко
насвистывать.

--Блаженные часы отдыха! -- произнес он. -- Отрадное время для пирата!
Битва закончена, все волнения остались позади. Можно спокойно насладиться
победой, на время забыв о потерях. Итак, впереди у нас долгие полдня. Ветер
установится только к ночи. Чем вы хотите заняться?

--Может быть, искупаемся? -- предложила она. -- Вечером, когда станет
прохладней.

--Хорошо, -- согласился он.

Снова наступила тишина. Дона следила за игрой солнечных зайчиков на
потолке.

--Я бы и сейчас с удовольствием искупалась, но, боюсь, моя одежда еще
не успела высохнуть.

--Наверняка не успела.

--Может быть, если повесить ее на солнце, она подсохнет быстрей?

--В любом случае не раньше, чем через три часа.

Дона со вздохом откинулась на подушки.

--А нельзя ли спустить лодку и попросить Пьера Блана съездить на за моим платьем?

--Он спит, -- ответил француз. -- И остальные матросы тоже. Разве вы не
знаете, что с часу до пяти у французов принято отдыхать?

--Нет, -- отозвалась она, -- я никогда об этом не слышала.

Она закинула руки за голову и прикрыла глаза.

--Англичане не спят днем. Очевидно, это типично французская привычка.
Так чем же нам все-таки заняться?

Он посмотрел на нее, и на губах его промелькнула улыбка.

--Если бы вы жили во Франции, -- ответил он, -- вы знали бы, чем нам
заняться. Хотя, возможно, это тоже типично французская привычка.

Она не ответила. Он наклонился, протянул руку и осторожно вытащил
сережку из ее левого уха.

15

Дона стояла у штурвала . Корабль несся вперед, зарываясь
носом в длинные зеленые валы, брызги перелетали через борт и разбивались о
палубу. Белые тугие паруса пели над ее головой. Она с наслаждением
вслушивалась в звуки, ставшие для нее привычными и родными: скрип тяжелых
блоков, звон натянутых тросов, гудение ветра в снастях, голоса, смех и шутки
матросов, которые работали на нижней палубе, то и дело поглядывая на нее и
по-детски наивно стараясь заслужить ее одобрение. Солнце припекало ее
непокрытую голову, соленые брызги оседали на губах, от нагретых досок шел
терпкий запах смолы, влажных канатов и свежей морской воды.

. Она посмотрела на француза: он лежал на палубе, закинув руки за
голову и зажав в зубах трубку, глаза его были закрыты, по лицу, освещенному
солнцем, время от времени пробегала улыбка. Она вспомнила сегодняшнюю ночь и
теплоту его тела и почувствовала жалость к тем несчастным, которые не умели
радоваться любви, оставаясь холодными, робкими и неуверенными в объятиях
друг друга, которые не знали, что страсть и нежность неразделимы, как две
части одного упоительного целого, что из пылкости рождается ласка, а
молчание может быть разговором без слов, что в любви нет места для стыда и
сдержанности, и мужчина и женщина, которые хотят обладать друг другом,
должны забыть о глупых предрассудках, разрушить все барьеры, и тогда все,
что происходит с одним, мгновенно отзовется в другом, повторяясь в каждом
жесте, в каждом движении, в каждом чувстве.

Штурвал в ее руках дрогнул, корабль накренился под ветром, и она
подумала, что все это: и вольный бег корабля, и белизна парусов, и плеск
волн, и соленый запах моря, и свежесть ветра, дующего в лицо, -- все это
тоже отражение их любви, отражение силы и радости бытия, которые могут
заключаться в самых простых, самых обыденных вещах, таких, как еда, питье,
сон, становящихся важными и значительными, если они делят их друг с другом.

Он открыл глаза, посмотрел на нее, вытащил изо рта трубку и с силой
выбил ее о палубу, так что пепел разлетелся по ветру. Затем встал,
потянулся, полный спокойной, блаженной лени, и, подойдя к ней, положил свои
руки поверх ее на штурвал. И оба замерли, глядя на небо, на море и на
паруса.

Берег Корнуолла тонкой полосой лег на горизонте, первые чайки с
приветственными криками закружились вокруг мачт, а это значило, что вскоре с
дальних холмов потянет запахом трав, солнце опустится ниже, Хелфорд
распахнет перед ними свои широкие берега и закат бросит на воду золотые и
алые блики.

С пляжей, прогретых за день, повеет теплом, река, напоенная приливом,
станет прозрачной и полноводной. Они увидят песчанок, снующих по камням, и
сорочаев, задумчиво застывших на одной ноге в мелких заводях, а когда
поднимутся вверх по течению и дойдут до ручья, их встретит неподвижная,
словно погруженная в сон, цапля. При их приближении она встрепенется и,
расправив большие крылья, плавно и бесшумно заскользит прочь.

После ослепительного солнечного света и неумолчного плеска волн река
покажется им тихой и безмятежной, а деревья, тесно сгрудившиеся по берегам,
-- приветливыми и манящими. В лесной чаще, как он и обещал, прокричит
козодой; плеснув хвостом, выпрыгнет из воды рыба; голоса и запахи летнего
вечера обступят их со всех сторон, и они побредут вдвоем в глубь леса, туда,
где зеленеет папоротник и расстилается густой мох.

--А что, если нам разжечь сегодня костер и поужинать у ручья? -- словно
прочитав ее мысли, спросил он.

--Да, да, -- подхватила она, -- у пристани, там, где и прошлый раз.

Прижавшись к нему, она смотрела на узкую полоску берега, становящуюся