Чтение 27–й страницы книги ~Любимец женщин~

Потом она с трудом поднималась, оправляла платье, не переставая
жаловаться и стонать. А я принималась уверять, что в жизни не видела
такого упругого зада, и она мгновенно утешалась. Она была столь же глупа,
сколь болтлива, - правда, следует отдать ей должное, совсем не злопамятна.
И тотчас же возобновляла начатый нами до этого разговор. На этот раз,
роясь в ящике, чтобы заплатить мне за перенесенные страдания, она снова
вернулась к теме преследования бежавшего преступника.
- Знаете, как он скрылся от погони? Залез ночью в фургон некоего
горожанина. Вы спросите, почему же фургон не обыскали? Да потому, что в
нем одна парочка отправилась в свадебное путешествие. Подумайте, как
деликатны военные! Только я еще кое-что об этом знаю.
Думаю, что всем уже ясно, что за особа эта парикмахерша, как, думаю,
ясно и то, что если я согласилась присесть и спросить, что же, собственно,
она знает, то сделала это из вежливости.
- В этом месяце, - продолжала она, понизив голос, - венчалась только
одна пара - господин Северен и рисовальщица его реклам, юная Эмма. Я сама
ее, милочку, причесывала к свадьбе. Волосы роскошные, ну и работа, я прямо
наслаждалась. И вот, чтобы поехать в свадебное путешествие, они купили
санитарную машину, оставшуюся еще с войны четырнадцатого года. За четыре
су, скажу - не солгу, мой муж самолично им ее продал. Вечером они
тронулись в путь, и тут...
Молчание. Она обожала поджаривать собеседника на медленном огне
нетерпения. Я, конечно, имею в виду других ее собеседников, сама-то я
спешила домой и спросила, только чтобы поддержать разговор:
- Ну так и что же?
Она быстро взглянула на дверь, затем приблизилась и, схватив меня за
руку, проговорила чуть ли не шепотом:
- В ту же ночь - один мой знакомый видел собственными глазами - Северен
вернулся в город без невесты... Хорошо, что вы сели. Представляете, он
вернулся босиком, в одной пижаме!
Поверьте, я не сразу поняла, что тут такого. Я раньше видела господина
Северена, рекламного агента, работавшего в порту. Встречала и его невесту
- идет прямо, вся такая из себя, как угорь извивается, прозрачное платье
напялила - смотрите на нее. Сделать бы ей укол, думала я всякий раз,
небось спеси поубавится. Говорили, что они стали любовниками задолго до
свадьбы. Как-то при мне кухарка вывела следующее умозаключение, по ее
мнению довольно забавное, но заставившее меня покраснеть до ушей:
"Господин Северен с его комплекцией не принесет невесте большого вреда". Я
прочла в одной книжке, случайно мною обнаруженной у нас на чердаке, что
мужчины невысокого роста, напротив, очень... но довольно. Оставим это на
совести автора, сама-то я абсолютно неопытна в таких вещах.
Насладившись моим недоумением, Трещотка наконец прервала молчание,
воскликнув:
- Тут уж мне все стало ясно!
Она потерла висок, опять взглянула на дверь и наклонилась ко мне так
близко, что ее надушенная физиономия почти коснулась моего лица.
- Вы еще не поняли? В ту же ночь на пути у них встал преступник. Увел
фургон и невесту, ее с тех пор никто не видел, а господин Северен теперь
заперся у себя и...
- Погодите, он еще пожалуется в полицию, сообщит обо всем, - возразила
я. - Для этого он слишком горд.
- Они, само собой, поссорились в дороге!
Парикмахерша развела руками, будто хотела сказать: "Думайте что хотите,
и все-таки..." Сунула мне деньги за укол. Получив их, я пожалела, что
обошлась с ней так сурово, и, чтобы загладить свою вину и доставить ей
удовольствие, позволив выговориться, взяла ее под руку и уже у двери
спросила:
- А как по-вашему, почему она не вернулась?
- Слишком гордая. Тот, кто ее увез, шесть лет не видел женщин. Нужно ли
говорить, что он с ней сделал? А может быть, он с ней расправился - к
примеру, задушил и бросил в океан.
Можете судить, в каком состоянии я вышла из парикмахерской. Я уже
говорила, что Эмма мне никогда не нравилась. Но ведь и я тоже женщина, и
притом чувствительная. Я видела, как в день свадьбы она выходила из церкви
- свежая, светловолосая и, если не считать цвета волос, прямо вылитая я
четыре года назад. Видела, как в сумерках мимо нас проехал ярко-желтый
фургон, завешенный белым тюлем. И представляла себе, в какой кошмар
превратилась ее брачная ночь. Проселочная дорога, луна, вокруг ни души.
Машина остановлена, она внутри, раздета, может быть, связана. И что ей
пришлось вынести перед тем, как он ее убил. И ее лицо, залитое слезами,
глядящее с жалкой надеждой, что она останется жить.
На полпути от дома я поняла, что идти мимо порта мне не хватит
храбрости. Мужчины, пьющие за столиками под открытым небом, всегда
раздевали меня взглядами, некоторые даже свистели. Я, в своем неизменном
бежевом пальто, проходя мимо них, всегда убыстряла шаг. Но теперь при
одной только мысли об их голодных взглядах меня прямо передернуло от
отвращения.
На этот раз я решила идти мимо вокзала, он всегда охранялся солдатами.
Конечно, они тоже смотрели на меня с безмолвным тягостным упорством, но
все они служили в армии - самой доблестной армии в мире, - и с ними я
чувствовала себя защищенной от всякой грубости.
Красно-оранжевый цвет разгонял тени, освещая стены вокзала. Здесь, в
отдалении, на скамейке сидел командир - крупный, плотный мужчина средних
лет, с мужественным лицом, с начавшими седеть волосами. Я узнала его. Это
был капитан Котиньяк. Он присутствовал на похоронах моего мужа и теперь,
встречая меня в городе, всегда со мной раскланивался и иногда галантно
заводил разговоры о том о сем. Его считали нелюдимым молчальником, но мне
кажется, он выделялся на общем фоне своими бесспорными достоинствами, и,
признаюсь, я находила его выправку безупречной.
Увидев меня, он поздоровался, и, поскольку у меня не было никаких
неотложных дел, а возвращаться в пустой дом не особенно хотелось, я
подошла к нему, и мы разговорились. После обычного обмена любезностями я
спросила, увидев, что у него на коленях разложена военная карта местности:
- Ну что, капитан, еще не поймали преступника? Весь город только об
этом и говорил, так что мне казалось вполне естественным задать подобный
вопрос человеку, непосредственно ведущему поиски.
Не удивил мой вопрос и Котиньяка. Только взгляд его стал суровым.
- Наши посты охраняют дороги, вокзалы, пляжи, - ответил он, складывая
карту. - Я уверен, что сквозь эту цепь он не прорвется. Негодяй далеко не
ушел, он прячется где-то здесь. - Он возвысил голос и хлопнул ладонью по
карте.
- Говорят, что вы лично заинтересованы в поимке этого человека.
- Человека?! - вскрикнул он. - Это не человек! Это лютый зверь!
И сейчас же, вспомнив, что перед ним женщина, и устыдившись своей
резкости, почтительно снял фуражку и подвинулся, приглашая меня присесть.
Мы оба глядели на алое солнце. Немного успокоившись, он забормотал
глуховатым голосом:
- Я, Каролина - вы позволите называть вас по имени? - еще никому не
рассказывал о воспоминании, которое меня гложет. Женщине-другу это
рассказать легко.

КАРОЛИНА (2)

"Было это много лет тому назад, - начал капитан. - На праздник
Четырнадцатого июля нас расквартировали в одной деревне в Арле. Меня как
старшего сержанта разместили у старосты. Мы с ним быстро нашли общий язык.
Я ведь тоже из крестьян и не стыжусь этого. Только он стал деревенским
старостой, а я начал самоучкой и шел все дальше и дальше, пока не получил
диплома о военном образовании. Сыновей у этого работяги не было, зато была
восемнадцатилетняя дочь, свеженькая, прехорошенькая, воплощение чистоты, -
Полина. Глядя, как она, скромная, аккуратно одетая, снует взад-вперед по
дому, кормит кур, вечерами шьет, я испытывал какое-то непривычное ощущение
тихой радости. Мне пошел четвертый десяток, к гарнизонным шлюхам я всегда
испытывал только отвращение и вот теперь мечтал о Полине, как ребенок
мечтает об ангеле. А по смущению, с каким она встречала меня, когда я
возвращался со службы, по взглядам, украдкой бросаемым поверх вышивания,
легко было догадаться, что и я ей небезразличен.
Накануне праздника в деревне устроили фейерверк, и, поужинав, вся
семья, кроме Полины, убиравшей со стола, пошла на него посмотреть. "Такой
прекрасной возможности переговорить наедине с очаровательным созданием
может больше и не представиться", - сообразил я и тоже задержался у стола.
Я сидел в своей небесно-голубой форме, допивая вино и покуривая сигарету,
а когда она подошла, чтобы убрать мою тарелку, - удержал ее, взяв за руку
Девушка, смутившись, потупилась - легко догадаться, что она не привыкла к
такому обращению Не меньше ее взволнованный, я поведал ей о своем чувстве
со всей прямотой французского солдата.
- У меня, Полина, нет дочери Будь у меня дочь, я хотел бы, чтобы она
точь-в-точь походила на тебя.
Она ответила тихо, не решаясь поднять на меня глаз, - от ее дыхания
веяло лавандой и розмарином:
- Вы слишком добры ко мне, господин сержант.
- Полина, - сказал я ей тогда, - оставайся такой же невинной, такой же
чистой. Когда моя служба кончится, я, несмотря на нашу досадно большую
разницу в возрасте, попрошу твоей руки.
Она с вполне понятным удивлением взглянула на меня. И сейчас же приняла
свой обычный сдержанный вид. Больше между нами не было сказано ни слова,
но, поверьте, только стыдливость помешала ей немедленно согласиться. Мы с
ней стоим одни в общей комнате дома, моя рука чувствует нежное тепло ее