бутылку и отхлебнул из горла добрую треть. Взяв папиросу, художник сел на
табурет в углу мастерской. Он выпил до дна третью бутылку, закашлявшись на
последнем глотке, и опустив голову вниз, а когда поднял ее, то увидел что
девушка стоит рядом с ним.
- Такого не может быть, - промолвил художник, прижимаясь плечом к стене и
инстинктивно закрывая лицо рукой.
Пьяный, он затравлено поглядывал то на девушку, то на пустую багетную раму. А
Лилит -Натали стояла и смотрела на стоптанные мыски его видавших виды сандалет
и молчала. Потом она медленно подняла левую руку и протянула ее художнику, и
тот, как будто заговоренный, в свою очередь протянул ей свою. Лилит - Натали
вывела его на балкон и довела до разрушенной мастерами загородки. Несколько
месяцев назад на балкон с крыши рухнула плохо закрепленная люлька. Она
забрызгала краской один из углов и упала вниз в палисадник, к счастью никого
не задев. Владелец смежной с художником мастерской, писатель, на чью
территорию приходился разрушенный угол, натянул между развалинами балконной
ограды толстые веревки. Однако подойдя к этому месту, увлекаемый Лилит
художник увидел, что веревочных заграждений этих нет вовсе, а прямо от места
этого поднимается вверх под небольшим углом асфальтированная дорожка, в конце
которой виден золотой трон с сидящим на нем существом с козлиной головой и
человеческим торсом.
- Не бойтесь, - сказала Лилит и робкий, боявшийся даже мышей художник смело
шагнул на асфальтированную эту плоскость, выросшую прямо из небесного свода. -
Это бог, - сказала Лилит - Натали, и художник повторил: - Это бог.
И так они шли по направлению к этому диковинному богу, который с каждым их
шагом отодвигался все дальше и дальше. "Так вот он какой, бог, вот он какой",
- думал художник. Но вот трон, освещенный золотыми лучами, прекратил движение
и замер. И когда уже волшебные его лучи ласково пощекотали лицо художника,
трон вместе с его хозяином вдруг покачнулся и, опрокинувшись навзничь, ушел в
черную пустоту ночи, исчез в ней, со свистом и грохотом увлекая за собой и все
свое призрачное великолепие. И в ту же секунду растворилась в черном мороке
ночи этой и сама Лилит - Натали, выдернула она руки и исчезла, а стоявший на
краю пути художник шагнул вниз в пропасть реальную, которая и была для него
закономерным концом. Утром дворник обнаружил труп жильца и вызвал милицию.
Вскрыв мастерскую, органы увидели три пустых бутылки из-под вина и пустую
багетную раму.
Глава сорок первая.
В конце весны Лилит - Натали закончила десять классов. В конце лета того же 59
года она приехала в ближний подмосковный санаторий для высокопоставленных
работников аппарата ЦК и членов их семей. Это было большое монументальное
здание. Построенное в стиле сталинского неоклассицизма с колоннами, залами и
гигантскими покрытыми коврами золоченными лестницами с таким чудовищным
запасом прочности, что при желании по ним можно было бы провести танк средней
тяжести. Так среди бесчисленных хрустальных люстр и дубовых дверей Лилит -
Натали решила подыскать для себя правильную тропинку в этой непростой и
стремительно не меняющейся жизни. Сразу же по приезде она заперлась в номере и
целый день пролежала на огромной дубовой кровати, не выходя на к обеду, ни к
ужину. На следующее утро она рано проснулась и целый день провела на аллеях
парка, разглядывая пруд и слушая соловьев. Пение птиц не понравилось юной
Лилит - Натали, однако так же нельзя было сказать, что она предпочитает
скрежет металла и раскаленные топки ада, которыми как бы должен был заведовать
ее настоящий отец. Самое главное заключалось в том, что она абсолютно не
замечала добрые поступки, она не придавала им никакого значения, считая их
обыкновенными, ничем не примечательными событиями, которые жизнь выстраивает в
один бесконечный ряд. А зло, которое она причиняла другим, она не помнила.
Совершаемое ею зло мгновенно по прошествии стиралось из ее памяти, таким вот
образом был создан ее организм. Молодых людей в санатории было мало и она
заскучала. Но к вечеру третьего дня она открыла окно услышала, как где то
звучит духовой оркестр. Исполнялся популярный в начале века вальс "На сопках
Манчжурии". Натали вышла из санатория и пошла по направлению звука. Она
миновала парк и вышла на территорию соседнего пансионата. На танцевальной
веранде играл духовой оркестр и кружилось несколько пар. Очень просто одетая
Лилит - Натали села на скамейку рядом с верандой, и буквально через несколько
минут на другой край скамейки сел молодой человек. Из кармана пиджака он
достал пачку американских сигарет марки "Кэмел" и маленькую блестящую
зажигалку. Он закурил и затянулся несколько раз, затем спросил:
- Вы из Москвы?
- Да, ответила Лилит - Натали.
А через две недели он перевез ее к себе в пятиэтажный, недавно
отремонтированный дом на земляном валу. Поднимаясь по лестнице, юная Лилит -
Натали испытала невероятное, ни с чем не сравнимое волнение. Весь подъезд
светился от побелки и пах свежей только что отвердевшей краской, однако Лилит
- Натали видела и чувствовала совершенно иное. Перед ее взором возникли
холодные, серые стены и замусоренные, пыльные ступени. Ядовитый запах мочи
наполнил ее легкие, стало дурно и, что бы не упасть, она облокотилась на
стену, и за закрытыми глазами ее возникла картина в красно-черных тонах. За
какую-то долю секунды она увидела все, что происходило в этом доме холодной
ночью далекого сорок первого года, после чего одетый во все красное слуга, ее
слуга положил ей на плечо тяжелую руку в железной перчатке и Лилит - Натали
перешагнула порог квартиры, в которой произошли события, положившие начало
этому повествованию. Человек, с которым она предполагала существовать под
одной крышей, был молодой дипломат, сын Анны Сергеевны, погибшей в этой
квартире восемнадцать лет назад. Через несколько дней он уезжал в Лондон на
стажировку, которая должна была продлиться несколько месяцев. Ему, молодому
советскому дипломату, была необходима жена, в этом случае пребывание на
островах могло бы стать долгим. Отец его будущей жены - старый большевик, для
молодого дипломата такая девушка была просто находкой. На следующий день Лилит
- Натали вышла замуж, раньше это делалось быстро, раз, два и готово. Вечером
они сидели за бутылкой вина и постоянно донимавшее Лилит - Натали чувство
нелюбви стало рассеиваться. Ее круглый и плотный, как головка сыра, муж должен
был уезжать в далекую страну, и та часть женской природы, которая перетекла в
Лилит, завершив неестественное ее рождение, вдруг потребовала проявления
чего-то, похожего на ласку и доброту. Она сама собрала чемодан мужа, и сама
застегнула на нем длинные кожаные ремни. Где-то в глубине души, или не души,
уж не знаю, что им там дается в замену ей, даже захотелось поплакать, чего она
раньше вообще никогда не делала. Но в последнюю секунду она сдержала себя.
Страсть разожглась в ней на огромной кровати уже после двенадцати ночи.
Устроившись сверху, она стала терзать своего мужа, она искусала ему плечи и
грудь, когтями исцарапала спину, и лишь только растворявшийся в блаженстве
супруг начинал сосредотачиваться, что бы расстаться с собственным семенем, как
она выводила его из этого состояния, причиняя сильную боль. Один раз во время
очередного оргазма она завизжала так тонко, неожиданно и пронзительно, что в
комнате, где они занимались любовью, лопнуло оконное стекло. Косая, неровная
трещина пробежала от одного угла до другого. Супруг ее в буквальном смысле
оглох. Тысячи разновеликих демонов, населявших порочную плоть Лилит - Натали,
вырывались наружу, они разрывали ее на тысячу мелких частей, и каждая
требовала безусловного и бесконечного наслаждения. В процессе занятия этого
она перестала контролировать себя и теперь методично и самоуверенно
утрамбовывала находящийся под ней объект, неслучайную жертву, положенную на
алтарь сладострастия. Буквально змеей извивалось сильное ее тело, и по мере
занятия этого амплитуда ее вырастала, поднималась все выше и дальше. Ток,
живительный ток сладострастия бежал по артериям ее и сейчас пробирался в
область великолепного ее мозга, такого циничного и холодного, но все же
побеждаемого всепоглощающей половой стихией. Буквально изнасиловав мужа,
доведя его до полного бесчувствия, Лилит - Натали в последнем пароксизме
страсти сомкнула на шее его сильные свои руки. Муж стал задыхаться, он
попытался освободиться и снять руки Лилит со своего горла. "Она сильнее меня,
она может меня задушить", - мелькнуло у него, и в ту же секунду он потерял
сознание, но тот час же холодная, как лед рука, легла на чело Лилит - Натали и
фаланги пальцев, как лепестки ядовитого цветка, ослабили и разомкнулись. "Отец
мой, ты всегда рядом, я знаю, что это ты", - прошептала она и рухнула на
бесчувственного, но живого и теплого человека. Утром дипломат трепетал от
восхищения и любви к необыкновенной своей половине. Но в глубине сознания его,
как лодка по бурным волнам, плавала мысль, что все же она могла задушить его.
"Да могла! Какая женщина!" - думал он, идя по перрону вокзала, и рассматривая
теперь уже совершенно холодное и неприступное лицо ее, прогнавшее страсть и
сменившее выражение. На шее дипломата - мужа было повязано шелковое кашне,
закрывающее темно-синие подтеки от ее пальцев.
Глава сорок вторая.
Проводив мужа, Лилит вернулась домой в новое свое жилище, пахнущее свежим
ремонтом и неизвестностью. "Железный век, железные замки, железное сердце
мое", - подумала девушка, открывая дверь. Она прошла на кухню, распахнула окно
и, сев на подоконник, выглянула во дворик. Еще за день до этого она обратила
внимание на обезглавленную статую и теперь, подогреваемая любопытством, решила
спуститься вниз, что бы поближе рассмотреть и сам дворик, и фонтан со статуей.
По периметру основания статуи была сделана надпись по-русски, но с
дооктябрьской орфографией.
- Дон-Кихот Ломанческий, - прочитала Лилит - Натали и вслух добавила: - Без
головы.
Бессмысленные подвиги, никому не нужная доблесть. Несчастный гранд, сквозь
толщу железных веков словно нарочно пришел ты сюда, что бы разрушить мое
равновесие и покой. Жалкая, бессильная статуя", - подумала молодая женщина,
присаживаясь на полуразрушенный железобетонный фонтан. Так она просидела
какое-то время, наблюдая за разгулявшимися котами и сгущавшейся темнотой. Из
многочисленных кухонных окон стали доноситься голоса и крики жильцов.
Большинство квартир в доме было коммунальными, и потому кухни гудели, как
пчелиные ульи. Матерные крики, детский и женский плач смешивались со звоном
посуды. "Бессмысленный железный смутьян, ты окружен нуждой и бессилием и лишен
головы. Вот твоя награда за благородство и сострадание". Поднявшись к себе,