носильщики то и дело задевали его по затылку корзинами с рыбой. А однажды
утром, когда поссорились две торговки и Флоран подбежал к ним, чтобы
предотвратить драку, он вынужден был пригнуться, иначе ему угодили бы в
лицо лимандами, которые тучей проносились над его головой; кругом стоял
хохот, и Флоран не сомневался, что обе торговки были в заговоре с
Меюденами. Прежнее ремесло учителя, травимого своими питомцами, вооружило
его ангельским терпением; он умел сохранять профессиональное хладнокровие
педагога, когда внутри закипал гнев, а сердце от унижения исходило кровью.
Но никогда мальчишки с улицы Эстрапад не проявляли такую свирепость, как
торговки Центрального рынка, такое остервенение, как эти огромные бабищи,
чьи животы и груди тряслись от неимоверной радости, если он попадался в
ловушку. Со всех сторон на него смотрели красные рожи. В неуловимо
подловатом тоне их голоса, в их крутых боках, вздутых шеях, в покачивании
бедер, в лениво опущенных руках - во всем он угадывал уготовленный ему
поток мерзостей. Гавар среди этих бесстыжих и остро пахнущих баб получал
бы полное удовольствие, он давал бы им сдачи, хлестал бы их направо и
налево, если бы они прижали его слишком крепко. Но Флоран, всегда робевший
перед женщинами, мало-помалу почувствовал, что его одолевает, как кошмар,
этот обступивший его хоровод девок с мощными статями, сиплым голосом и
обнаженными атлетическими руками.
объявила, что новый инспектор - славный мужик. Когда он проходил мимо,
провожаемый руганью ее соседок, она ему улыбалась. Она была здесь,
беспечно сидела за своим прилавком, - платье застегнуто кое-как, пряди
белокурых волос выбиваются на висках и над шеей. Но чаще он видел ее у
садков, где она стояла, погрузив в воду руки, меняла рыбу в водоемах, для
собственного удовольствия открывала медные краны-дельфины, из пасти
которых бьет тонкая струя. И там, у плещущей воды, она казалась грациозной
и зябкой купальщицей, наспех накинувшей одежду на берегу ручья.
чтобы показать ему крупного угря, вызвавшего всеобщее удивление на
аукционе. Она приотворила предусмотрительно запертую ею решетку в водоеме,
где угорь как будто спал.
шелковистую кожу которой просвечивала нежная голубизна жилок. Едва угорь
почувствовал ее прикосновение, он, быстро описывая петли, свернулся в
клубок и заполнил узкий сосуд зеленоватым муаром своих колец. А Клер
нравилось, как только угорь засыпал, снова тормошить его, щекотать
кончиками ногтей.
не видел.
знает, как нужно сжимать руку, чтобы они не выскальзывали. И она выловила
угря поменьше. Из стиснутого кулака Клер торчали хвост и голова отчаянно
извивавшегося угря. Клер это смешило. Она бросила его в воду, схватила
другого, перебудоражила весь водоем, перетрогала своими тонкими пальцами
всю эту груду змей.
плохо. Большой убыток приносит торговля в палатках внутри рыночного
пассажа. С обнаженной мокрой руки Клер стекали струйки, от нее веяло
свежей прохладой воды. С каждого пальца катились крупные капли.
хвостом и ловил ртом воздух. Но затем она нашла другого, менее крупного;
его она могла держать одной рукой - рука чуть-чуть разжималась, когда рыба
раздувала бока при вздохе. Клер вздумалось всунуть свой большой палец
карпу в приоткрытый зев.
точь-в-точь как раки, я их не боюсь.
под водой, и вытащила рака, который тут же впился клешнями ей в мизинец.
Несколько секунд она пыталась его стряхнуть; но рак, должно быть, крепко в
нее вцепился, потому что Клер стала очень красной и сломала ему лапку
стремительным, яростным движением, не переставая улыбаться.
щуке я бы не доверилась. Она бы мне начисто отхватила пальцы, как ножом.
лежали подобранные по величине крупные щуки рядом с бронзовыми линями и
мелкими кучками пескарей. Теперь руки Клер стали совсем маслеными от
пропитанной жиром чешуи карпов; она развела их в стороны, чтобы не
испачкаться, и стояла в сырой мгле садков над мокрой рыбой, выставленной
на прилавке. Казалось, ее окутал запах молоди, тот душноватый запах,
которым веет от камышей и болотных кувшинок, когда рыба, разомлевшая на
солнце от любви, мечет икру. По-прежнему улыбаясь, Клер вытерла руки о
передник - спокойная, зрелая девушка с замороженной кровью, окруженная
холодным и тусклым сладострастьем пресноводных.
на него самые грязные шутки, особенно когда он останавливался, чтобы
поболтать с девушкой. А она пожимала плечами, говорила, что мать ее старая
мошенница, да и сестре грош цена. Несправедливость рынка по отношению к
инспектору выводила ее из себя. Между тем война продолжалась и с каждым
днем становилась все более ожесточенной. Флоран подумывал о том, чтобы
бросить свою работу; он не остался бы на этом месте и суток, если бы не
боялся показаться трусом в глазах Лизы. Его тревожило, что она скажет, что
подумает. Она неизбежно должна была узнать о яростной борьбе между
торговками и инспектором, потому что слух об этом пошел по всему рынку и
каждая новая стычка сопровождалась бесконечными пересудами в их квартале.
взялась вправить им мозги! Это такие женщины, к которым противно даже
кончиком пальцев прикоснуться, все они - сволочи, шваль продажная! А
Нормандка - последняя из последних... Я бы ее приструнила, право! Здесь
нужна только власть, слышите, Флоран? А у вас завиральные идеи. Попробуйте
хоть раз применить силу, и увидите: все станут смирненькими.
булочницы, г-жи Табуро, пришла в рыбный павильон купить камбалу.
Прекрасная Нормандка, которая заметила, что девушка уже несколько минут
ходит вокруг нее, стала ее зазывать и улещивать.
красавца палтуса?
губы, как делают покупательницы, чтобы сбить цену, прекрасная Нормандка
сказала:
завернутую в толстую желтую бумагу.
на руке камбалу, приподнимала жабры, все так же молча кривя губы. Затем,
словно нехотя, спросила:
явно собиралась уйти. Но прекрасная Нормандка ее удержала.
неприятный смешок: кое-кто, значит, думает, что они свой товар задарма
получают.
столько надо дать за ночь, чтобы тельце свежей было.
возвращалась дважды, предложила девять франков, потом набавила еще один
франк. Однако она и в самом деле собралась уходить; тогда Нормандка
крикнула:
матушкой Меюден. Г-жа Табуро такая придирчивая! Сегодня вечером у нее
гости: родичи из Блуа, какой-то нотариус со своей супругой. Родня у г-жи
Табуро из очень порядочных; а сама, несмотря на то что булочница, получила
прекрасное воспитание.
бросила потроха в ведро. Она засунула кончик передника под жабры и удалила
попавшие туда песчинки. Затем сама положила рыбу в кошелку девушки,
говоря:
нее было заплаканное, маленькая фигурка дрожала от гнева. Она швырнула
камбалу на прилавок и показала глубокий надрез в брюхе рыбы; мясо было
рассечено до хребта. Из уст девушки, которую все еще душили слезы,
вырвался целый поток слов, прерываемых всхлипываниями:
стол. Да еще сказала, что я дура, что позволяю всем себя обворовывать...
Вы ведь прекрасно видите, что рыба негодная... А я-то не перевернула ее на
другую сторону, я вам поверила... Отдайте мне мои десять франков.
Нормандка.
Конюшевский Владислав
Буркатовский Сергей
Володихин Дмитрий
Никитин Юрий
Посняков Андрей
Плотников Александр