серебряная посуда и расписной фарфор. Над камином в гостиной красовался, как
полагается, родовой герб, раскрашенный и заключенный в рамку; над ним висело
охотничье ружье, а по бокам - индейская сумка и рог с порохом. Комнату
украшало множество других предметов индейского происхождения: трубки мира,
томагавки, ножи для снятия скальпов, охотничьи сумки и бисерные пояса; кроме
того, тут можно было увидеть различные рыболовные снасти и два-три ружья по
углам. Хозяйство в доме ван дер Хейденов велось, по-видимому, в соответствии
со вкусами самого хозяина, но не без участия мягкой и женственной руки его
дочери. Здесь царила атмосфера почтенной патриархальной простоты и
благодушной снисходительности. Негры без приглашения вошли в комнату
повидаться с хозяином и послушать рассказы о его приключениях; они молча
стояли у двери и слушали, пока он не кончил рассказывать, а потом вышли,
широко улыбаясь, чтобы повторить слышанное на кухне. Двое негритят -
очевидно, домашних любимцев - возились с собаками и делились с ними своим
хлебом с маслом. Все слуги выглядели сытыми и довольными, а когда накрыли
стол к ужину, разнообразие и обилие домашней снеди и лакомств
свидетельствовало о щедрой и широкой натуре хозяина, а заодно и о
незаурядных хозяйственных дарованиях его дочери.
обитателей города: ван Ренселаеры, Гансеворты, Розебумы и прочие
друзья-приятели ван дер Хейденов. Все пришли послушать отчет хозяина о его
странствиях, ибо он был местным Синдбадом-мореходом, и его подвиги и
приключения служили излюбленной темой для горожан. Пока они сидели в
гостиной у открытой двери, беседовали, делились городскими вестями и
выкладывали бесконечные таинственные истории, Дольф, уютно пристроившись на
скамье у окна, любезничал с молоденькой хозяйкой. Он был откровенен в
выражении своих чувств, ибо в те времена ложная скромность и прочие
церемонии не были в моде; к тому же в чудесной полутьме долгого летнего
вечера есть нечто благоприятствующее любовному объяснению: она придает
отвагу самому робкому языку и скрывает краску румянца на лице застенчивой
собеседницы. Спускалась ночь, только звезды ярко мерцали на небосклоне;
время от времени за окном вспыхивало мимолетно-призрачное сияние светляка,
который иной раз, заблудившись, попадал в комнату и носился у потолка, точно
искорка.
летний вечер, передать невозможно: он говорил так тихо и так невнятно, что
слова его не достигли слуха историка. Возможно, впрочем, что они без промаха
били в цель, ибо он обладал способностью нравиться женщинам и когда бывал в
женском обществе, всегда воздавал ему должное. Между тем посетители один за
другим разошлись; Антони ван дер Хейден, наговорившись до полного
изнеможения, клевал носом в своем кресле у двери. Внезапно его разбудил
звонкий, от всей души отпущенный поцелуй, которым Дольф неосмотрительно
закончил одну из своих пылких фраз и который прозвучал в тишине комнаты, как
выстрел из пистолета. Гер Антони вскочил на ноги, протер глаза, велел
принести свет и заметил, что пора, мол, и на боковую; уходя к себе, он
дружески пожал Дольфу руку, ласково посмотрел ему прямо в глаза и покачал
головой с таким видом, будто ему известно решительно все: ведь он помнил
себя в свои юные годы!
стояли платяные шкафы и вместительные комоды, натертые воском и сверкающие
медными украшениями. Здесь хранился обильный запас семейного белья и
полотен: голландские хозяйки отличаются похвальным тщеславием и имеют
обыкновение показывать гостям сокровища своего дома.
на окружающие богатства; тем не менее он не мог не почувствовать различия
между непринужденною доброжелательностью и веселостью, царившими в доме ван
дер Хейденов, и скудным, пропитанным скаредностью, безрадостным бытом
доктора Кпипперхаузена. Но насладиться окружающим по-настоящему ему мешала
неотступная мысль, что рано или поздно ему придется все же расстаться с
добродушным, сердечным хозяином и прелестной хозяйкою, чтобы снова пуститься
в странствия по белу свету. Оставаться дольше было бы непростительной
глупостью: он бы влюбился еще сильнее, а для бедного малого, каким он был,
домогаться дочери великого Антони ван дер Хейдена - разве это не
сумасшествие? Самый отклик, которым отозвалось на его чувство сердце юной
девицы, заставлял Дольфа торопиться с отъездом. С его стороны было бы черной
неблагодарностью в ответ на гостеприимство хозяина воспользоваться
безрассудной любовью, внушенной им его дочери. Короче говоря, Дольф как две
капли походил на весьма многих юношей с прекрасным сердцем и ветреной
головой, которые сначала действуют, а потом думают, причем действуют совсем
не так, как задумали, так что, приняв превосходное решение на ночь, они
начисто забывают о нем поутру.
себе, погружаясь в свежие простыни. - Вместо того чтобы вернуться домой с
мешком золота, я высадился на чужом берегу с одним-единственным стивером
{Стивер - голландская, а также датская мелкая медная монета.} за душою и,
что хуже всего, влюбился по самые уши. Впрочем, - добавил он, вытянувшись и
повернувшись на другой бок, - сейчас я лежу в хорошей постели, и это уже
немало; насладимся же настоящим и позабудем про все на свете; я осмеливаюсь
настаивать, что гак или иначе, а все наладится и устроится к лучшему"
как вдруг застыл от ужаса и изумления: ему показалось, что он видит перед
собой призрака из "Дома с привидениями", который уставился на него из
погруженной в полутьму половины комнаты. Присмотревшись, он понял, что
предмет, принятый им сначала за призрак, на самом деле не что иное, как
старинный портрет фламандской работы, висевший в темном углу, рядом с
платяным шкафом. Это было, однако, поразительно точное изображение ночного
его посетителя. Тот же плащ, тот же камзол, перетянутый в талии поясом, та
же борода с проседью, тот же устремленный в одну точку взгляд, та же шляпа с
опущенными полями и пером, свисающим с одной стороны. Дольф вспомнил о
замеченном им сходстве между Антони ван дер Хейденом и стариком из "Дома с
привидениями"; сейчас больше, чем когда-либо, он проникся убеждением, что
между обоими существует какая-то непонятная связь и что сама судьба
руководит им в его странствиях. Он лежал и смотрел на портрет, вызывавший в
нем почти точно такой же страх, как и призрачный оригинал, пока бой стенных
часов не возвестил ему наступления поздней ночи. Он погасил свечу, долго
ворочался, размышляя о странных обстоятельствах и совпадениях, и, наконец,
заснул. Во сне его продолжали преследовать те же образы, которые не давали
ему покоя и наяву. Ему снилось, будто он по-прежнему лежит, уставившись на
портрет, что понемногу портрет оживает; от стены отделяется фигура странного
старика; он выходит из комнаты, Дольф - за ним; они оказываются возле
колодца, незнакомец указывает ему на колодец, улыбается и исчезает.
который пожелал ему доброго утра и осведомился, хорошо ли он спал. Дольф
ответил, что выспался он на славу, и, воспользовавшись случаем, спросил о
портрете, висевшим на противоположной стене.
некогда бургомистра Амстердама, покинувшего Голландию в связи с народными
волнениями и прибывшего в провинцию во времена правления Питера Стюйвезента.
Это мой предок по материнской линии; старый скряга, вот кем он был! После
захвата англичанами Нового Амстердама - это произошло в 1664 году - он
удалился к себе в поместье. Его обуял страх, что у него отнимут богатства и
он пойдет по миру. Он превратил свое имущество в наличные деньги и сумел
схоронить их в надежнейшем тайнике. В продолжение нескольких лет он
скрывался в разных местах, воображая, что за ним охотятся англичане,
желающие отнять его деньги; в конце концов однажды утром его нашли мертвым в
постели. Так и осталось невыясненным, куда он спрятал большую часть своего
состояния.
Дольф предался размышлениям. Рассказ хозяина засел у него в голове. Ведь его
мать - урожденная ван дер Шпигель; больше того, она упоминала о старом
Киллиане как об одяом из их предков. Она говорила к тому же, что ее отец был
прямым наследником старика, но после него ничего не осталось. Теперь
выясняется, что Антони ван дер Хейден - так же его потомок и, пожалуй, тоже
наследник этого нищего богача; выходит, стало быть, что Хейлигеры и ван дер
Хейдены между собою в отдаленном родстве.
истолковать моего сна следующим образом: мне нужно было отправиться в
Олбани, чтобы найти свое счастье; что до спрятанных стариком богатств, то я
найду их на дне того колодца - на мызе. Но что за окольный способ вести
дела! Какого черта старый призрак не мог сразу сказать о колодце? Зачем
понадобилось ему гонять меня в Олбани? Неужели лишь для того, чтобы я
получил объяснения, которые велят мне возвратиться тем же путем обратно?"
задумчиво спустился вниз, и представшее перед ним веселое, сияющее лицо Мари
ван дер Хейден дало ему в руки ключ к разгадке мучительной тайны. "Выходит,
- подумал он, - что старый призрак поступил правильно. Он считает, что если
я добуду его богатства и его хорошенькая праправнучка станет моей женой, то
обе ветви рода таким образом снова соединятся, и деньги попадут в надлежащие
руки".
назад, чтобы обеспечить за собою сокровища, которые - теперь он в этом не
сомневался - таятся на дне колодца и в любой момент могут быть кем-нибудь
обнаружены. "Кто знает, - думал он, - вдруг страдающий бессоницей старикашка
имеет обыкновение являться каждому посетителю "Дома с привидениями"? Не
найдется ли кто-нибудь посообразительнее меня, способный проложить себе путь
к колодцу иначе, чем через Олбани?" Он тысячу раз выражал в душе пожелание,
чтобы старый неугомонный призрак поселился поскорей на дне Красного моря
вместе со своим непосредственным двойником-портретом. Он жаждал выбраться
как можно раньше из Олбани. Прошло, впрочем, два-три дня, прежде чем
представился случай отправиться вниз по реке. Эти дни показались Дольфу