вал, понтонный мост, дома на пологом берегу. Гаер Кулий, старик
Сковородников, тетя Даша, читающая чужие письма с поучительным выражением.
Я - маленький, стриженый, в широких штанах. Полно, я ли это?
письмами, с Гаером, с тетей Дашей. Я вспоминаю Татариновых... Я не был у
них два года. Николай Антоныч все еще ненавидит меня. В моей фамилии ни
одного шипящего звука, тем не менее, он произносит ее с шипением. Нина
Капитоновна все еще любит меня: недавно Кораблев передал от нее "поклон и
привет". Как-то Марья Васильевна? Все сидит на диване и курит? А Катя?
вставать до звонка. На цыпочках я бегу к умывальнику и делаю гимнастику
перед открытым окном. Холодно, снежинки залетают в окно, крутятся, падают
на плечи, тают. Я умываюсь до пояса - и за книгу. За чудесную книгу -
"Южный полюс" Амундсена, которую и читаю в четвертый раз.
вернувшегося из своего знаменитого дрейфа, о том, как "весь день он
проходил по улицам, украшенным флагами, среди толпы, кричавшей "ура", и
кровь стучала у него в висках, а юношеские мечты поднимали целую бурю в
его душе".
покрывается ледяными мурашками. Я читаю, боясь пропустить хоть слово. Уже
доносятся голоса из кухни: девушки, разговаривая, идут в столовую с
посудой, а я все читаю. У меня горит лицо, кровь стучит в висках. Я все
читаю - с волнением, с вдохновением. Я знаю, что навсегда запомню эту
минуту...
комнате, в которой за три года проведены почти все вечера. По поручению
комсомольской ячейки я в первый раз веду кружок по коллективному чтению
газет. В первый раз - это страшно. Я знаю "текущий момент", "национальную
политику", "международные вопросы". Но международные рекорды я знаю еще
лучше - на высоту, на продолжительность, на дальность полета. А вдруг
спросят о снижении цен? Но все проходит благополучно. Кто-то из девочек
просит рассказать биографию Ленина, а уж биографию-то Ленина я знаю
отлично.
внимательно слушает меня Кораблев. Он трогает пальцами усы - ура! -
значит, доволен. Чувство радости и гордости охватывает меня. Я говорю - и
думаю с изумлением: "Ох, как я хорошо говорю!"
костра, когда была низвергнута власть Степы Иванова. Кажется, оно удалось.
На следующий день преподаватель обществоведения вызвал меня, попросил
повторить биографию Ленина и сказал. "Если я заболею, меня заменит Саня
Григорьев".
левую руку - защитник. По правую - общественный обвинитель. На скамье
подсудимых - подсудимый.
актрис нашего театра предложил поставить "Суд над Евгением Онегиным" как
пьесу, в костюмах, и сразу о нем заговорила вся школа.
как учился в театральном училище, но по старой памяти иногда еще заходил
взглянуть на наши премьеры. Свидетелей взялись играть наши актеры, только
для няни Лариных не нашлось костюма, и пришлось доказывать, что в
пушкинские времена няни одевались так же, как и в наши, Защиту поручили
Вальке, общественным обвинителем был наш воспитатель Суткин, а
председателем - я...
преступник сидел на скамье подсудимых и небрежно чистил ногти сломанным
карандашом. Иногда он надменно и в то же время как-то туманно посматривал
на публику, на членов суда. Должно быть, так, по его мнению, вел бы себя
при подобных обстоятельствах Евгений Онегин.
дочками и няня. Они, напротив, очень волновались, особенно няня,
удивительно моложавая и хорошенькая для своих лет. Защитник тоже
волновался и почему-то все время держал навесу толстую палку с
документами. Вещественные доказательства - два старинных пистолета -
лежали передо мной на столе. За моей спиной слышался торопливый шепот
режиссеров.
обвинительное заключение: - поэта Владимира Ленского, восемнадцати лет.
не убийство.
Гражданка Ларина, что вы можете показать по этому делу?
что ничего не выходит. Только Гришка плавал, как рыба в воде. То он
вынимал гребешок и расчесывал баки, то в упор смотрел на членов суда
каким-то укоряющим взором, то гордо закидывал голову и презрительно
улыбался. Когда свидетельница, старуха Ларина, сказала, что у них в доме
Онегин был как родной, Гришка одной рукой прикрыл глаза, я другую положил
на сердце, чтобы показать, как он страдает. Он чудно играл, и я заметил,
что свидетельницы, особенно Татьяна и Ольга, просто глаз с него не
сводили. Татьяна - еще куда ни шло: ведь она влюблена в него по роману, а
вот Ольга - та совершенно выходила из роли. Публика тоже смотрела только
на Гришку, а на нас никто не обращал никакого внимания
она затрещала! Она была совершенно не похожа на пушкинскую Татьяну, разве
только своей татьянкой да локонами до плеч. На мой вопрос, считает ли она
Онегина виновным в убийстве, она уклончиво ответила, что Онегин - эгоист.
во-первых, потому, что защитник понес страшную чушь, а во-вторых, потому,
что я увидел Катю.
на грудь, по-прежнему были в колечках, и такие же колечки на лбу.
По-прежнему она щурилась с независимым видом, и нос был такой же
решительный, - кажется, и через сто лет я узнал бы ее по этому носу.
поручить защиту Вальке, который во всем мире интересовался одной
зоологией. Он начал очень странного утверждения, что дуэли бывают и в
животном мире, но никто не считает их убийствами. Потом он заговорил о
грызунах и так увлекся, что стало просто непонятно, как он вернется к
защите Евгения Онегина. Но Катя слушала его с интересом. Я знал по прежним
годам, что когда она грызет косу, значит ей интересно. Из девочек только
она не обращала на Гришку никакого внимания.
было уже совсем скучно. Битый час общественный обвинитель доказывал, что
хотя Ленского убило помещичье и бюрократическое общество начала XIX века,
но все-таки Евгений Онегин целиком и полностью отвечает за это убийство,
"ибо всякая дуэль - убийство, только с заранее обдуманным намерением".
приговорить к десяти годам с конфискацией имущества.
гордо вскочил... Я дал ему слово.
чувствовал, потому что с первого слова он начал страшно орать, чтобы
"поднять зал", как он потом объяснил, Но ему не удалось "поднять зал". В
его речи был один недостаток: нельзя было понять, говорит он от своего
имени или от имени Евгения Онегина. Едва ли Онегин мог сказать, что
Ленский "любил задаваться". Или что у него "и теперь не дрогнула бы рука,
чтобы попасть Владимиру Ленскому в сердце".
довольный собой.
совещание в два счета. К моему изумлению, большинство членов суда
согласилось с общественным обвинителем. Десять лет с конфискацией
имущества. Ясно, что Евгений Онегин был тут ни при чем. К десяти годам
собирались приговорить Гришку, который всем надоел, кроме свидетельниц
Татьяны и Ольги, Но я сказал, что это несправедливо: Гришка все-таки
хорошо играл и без него было бы совсем скучно. Сошлись на пяти годах.