Чтение 27–й страницы книги ~Сын полка~

- Первое орудие, к бою! По цели номер четырнадцать. Гранатой.
Взрыватель осколочный. Правее восемь ноль-ноль. Прицел сто десять.
И, прежде чем были произнесены эти слова, показавшиеся Ване
таинственными заклинаниями, все вокруг мгновенно переменилось: и люди, и
самое орудие, и вещи вокруг него, и даже небо над близким горизонтом,- все
стало суровым, грозным, как бы отливающим хорошо отшлифованной и смазанной
сталью.
Прежде всех изменился наводчик Ковалев.
Ваня не успел посторониться, не успел подумать: "Вот оно, начинается!"
- как Ковалев уже перепрыгнул через станину, одной рукой надевая невесть
откуда взявшийся шлем, а другой снимая брезентовый чехол с той высокой
штучки возле щита, которую мальчик давеча заметил.
Теперь, когда с нее был сдернут чехол, она оказалась еще более
прекрасной и таинственной, чем можно было предполагать. Это было нечто
среднее между биноклем, стереотрубой - их Ваня уже видел много раз - и еще
чем-то невиданным, какой-то машинкой со множеством мелких и крупных цифр,
насеченных на стальных кольцах и барабанчиках. Эта машинка сразу вызвала в
представлении мальчика слово "арифметика". И еще было что-то черной
вороненой стали, с выпуклым стеклом, косым зеркальцем и плоской черной
коробочкой с длинной прорезью. Это вызвало другое слово: "фотоаппарат".
Наклонившись и прильнув глазом к черной трубке, наводчик Ковалев
неподвижно, как изваяние, стоял на крепко расставленных, согнутых ногах, в
то время как его руки, мелькая длинными пальцами, с молниеносной быстротой
бегали вверх и вниз по прибору, касаясь барабанов и колец.
У мальчика разбежались глаза. Он не знал, на что смотреть.
Во-первых, кем-то и как-то в один миг с пушки был сдернут второй чехол,
и Ваня увидел орудийный затвор - массивный, тяжелый, сверкающий хорошо
смазанной сталью, с алюминиевой рукояткой и могучим стальным рычагом,
кривым, как челюсть.
Но главное, Ваня увидел спусковой шнур: стальную цепочку, обшитую
потертой кожей. Он сразу понял, что это такое. Стоило только потянуть за эту
кожаную колбаску, как пушка выпалит.
Едва замковый - Ваня сразу понял, что этот солдат именно и есть
замковый,- едва замковый потянул за рукоятку и пудовый замок
маслянисто-легко, бесшумно отворился, показав свой рубчатый стальной цилиндр
с точкой бойка в самом центре и зеркальную витую внутренность пустого
орудийного ствола, как внимание мальчика привлекли патроны.
Они уже были вынуты из своих ящиков и стояли на земле правильными
рядами, как солдаты в металлических касках, рассортированные по цветам своих
полосок: черные к черным, желтые к желтым, красные к красным. Один патрон
уже лежал на левом колене солдата, припавшего на правое колено, и солдат
этот - ящичный - что-то делал с головкой снаряда, в то время как другой
солдат уже нес другой приготовленный патрон к пушке. Он быстро сунул его в
канал ствола и дослал ладонью. Патрон не успел вылезть назад, как замковый
прихлопнул его затвором.
Затвор щелкнул. Ковалев, не отрываясь глазом от черной трубки, взялся
одной рукой за спусковой шнур, а другую руку поднял вверх и сказал:
- Готово.
- Огонь! - закричал сержант Матвеев, с силой рубанув рукой.
И не успел Ваня опомниться, сообразить, что происходит, как наводчик
Ковалев со злым, решительным лицом коротко рванул колбаску, отбросив руку
далеко назад, чтобы ее не стукнуло замком при откате.
Пушка ударила с такой силой, что мальчику показалось, будто от нее во
все стороны побежали красные звенящие круги. И Ваня почувствовал во рту вкус
пороховой гари.
На один миг все замерли, прислушиваясь к слабому шуму снаряда,
улетавшего в Германию. Потом Ковалев опять припал к панораме и забегал
пальцами по барабанчикам, а замковый рванул затвор, откуда выскочила и со
звоном перевернулась по земле медная дымящаяся гильза.
Ваня стоял оглушенный и очарованный чудом, которое он только что
видел,- чудом выстрела. Потом ему сделалось неловко стоять среди занятых
людей и ничего не делать. Он взял теплую, слегка потускневшую стреляную
гильзу, отнес ее в сторонку и положил в кучу других стреляных гильз. Когда
он. ее нес, всю очень тонкую и очень легкую, но с толстым и тяжелым дном -
как ванька-встанька,- ему казалось, что в его руках она еще продолжала тонко
звенеть от выстрела.
- Правильно делаешь, Солнцев,- сказал сержант Матвеев, что-то записывая
карандашиком в потрепанную записную книжку и вместе с тем озабоченно
поглядывая в окопчик телефониста, откуда он ждал новой команды.- Пока что
будешь прибирать стреляные гильзы, чтобы они не мешались под ногами.
- Слушаюсь! - радостно сказал Ваня и вытянулся, чувствуя, что теперь и
он тоже причастен к тому важному и очень почетному делу, о котором на фронте
всегда говорят с большим уважением: "Артогонь".
- А после стрельбы сосчитаешь и уложишь в пустые лотки,- прибавил
Матвеев.
- Слушаюсь! - еще веселее ответил Ваня, хотя и не вполне ясно
представлял себе, что такое за вещь - лоток.
Ваня поставил все стреляные гильзы рядом, подровнял их, полюбовался
своей работой, но так как делать пока было нечего, то он подошел к Ковалеву.
- Дяденька...- сказал он, но, вспомнив, что находится при выполнении
боевого задания, быстро поправился: - Товарищ сержант, разрешите обратиться.
- Попробуй,- сказал Ковалев.
- Чего я вас хотел спросить: куда вы только что стрельнули? По
Германии?
- По Германии.
- А сначала нацелились?
- Сначала нацелился.
- Вы глазом нацеливались? Через эту черную трубочку?
- Вот именно.
Ваня некоторое время молчал. Он не решался говорить дальше. То, что он
хотел попросить, казалось ему слишком большой дерзостью. За такую просьбу,
пожалуй, отберут обмундирование и отчислят в тыл.
И все же любопытство взяло верх над осторожностью.
- Дяденька...- сказал Ваня, выбирая самые убедительные, самые нежные
оттенки голоса,- дяденька, только вы на меня не кричите. Если не положено,
то и не надо, я ничего не имею. Разрешите мне один раз - один только разик,
дядечка! - посмотреть в трубку, через которую вы нацеливались.
- Отчего же, это можно. Загляни. Только аккуратно. Наводку мне не сбей.
Не смея дышать, Ваня подошел на цыпочках и стал на место, которое
уступил ему Ковалев. Расставив руки в стороны, чтобы как-нибудь случайно не
сбить наводку, мальчик осторожно приложил глаз к окуляру, еще теплому после
Ковалева. Он увидел четкий круг, в котором светло и приближенно рисовался
болотистый ландшафт с зубчатой стеной синеватого леса. Две резкие тонкие
черты, крест-накрест делившие круг по вертикали и по горизонтали, делали
этот ландшафт отчетливым, как переводная картинка.
Как раз на скрещении линий Ваня увидел отдельную верхушку высокой
сосны, высунувшуюся из леса.
- Ну как? Видишь что-нибудь? - спросил Ковалев.
- Вижу.
- Что же ты видишь?
- Землю вижу, лес вижу. Красиво как!
- А перекрещенные волоски видишь?
- Ага. Вижу.
- А замечаешь отдельное дерево? Его как раз пересекают волоски.
- Вижу.
- Вот я в эту самую сосну и наводил.
- Дяденька,- прошептал Ваня,- это и есть самая Германия?
- Где?
- Куда я смотрю.
- Нет, брат, это отнюдь не Германия. Германии отсюда не видать.
Германия там, впереди. А ты видишь то, что находится сзади.
- Как - сзади? Да ведь вы же, дяденька, сюда наводили?
- Сюда.
- Ну, стало быть, это и есть Германия?
- Вот как раз не угадал. Сюда я наводил, это верно. Отмечался по сосне.
А стрелял совсем в другую сторону.
Ваня во все глаза смотрел на Ковалева, не понимая, шутит он или говорит
серьезно. Как же так: наводил назад, а стрелял вперед! Что-то чудно.
Он пытливо всматривался в лицо Ковалева, стараясь найти в нем выражение
скрытого лукавства. Но лицо Ковалева было совершенно серьезно.
Ваня переступил с ноги на ногу, подавленный загадкой, которую не мог
понять.
- Дяденька Ковалев,- наконец сказал Ваня, изо всех сил наморщив свой
чистый, ясный лоб,- а снаряд-то ведь полетел в Германию?
- Полетел в Германию.
- И там ахнул?
- И там ахнул.
- И вы через трубку видели, как он ахнул?
- Нет. Не видел.
- Э! - сказал Ваня разочарованно.- Значит, вы так себе снарядами
кидаетесь, наобум господа бога!
- Зачем же так говорить,- посмеиваясь в усы и покашливая, сказал
Ковалев.- Мы не наобум кидаемся: там на наблюдательном пункте сидят люди и
смотрят, как мы ахаем. Если у нас что-нибудь неладно выйдет, они нам тотчас
по телефону скажут, как и что. Мы и поправимся.
- Кто же там сидит?
- Наблюдатели. Старший офицер. Иногда взводные офицеры. Когда как.
Нынче, например, сам капитан Енакиев ведет стрельбу.
- И капитану Енакиеву оттуда видать Германию?
- А как же!