Чтение 27–й страницы книги ~Отель "Империал": выход в WINDOWS~

от края платформы. Серафимова уже битый час мучилась вопросом: зачем ей надо
было ехать на похороны Финка? Она оглядывала присутствующих, слушала
медленные печальные реплики о смене руководства, о продуктовых наборах и
планах на вечер.

Около гроба крутилась какая-то маленькая старушонка. Положив на лоб
покойника бумажную ленту с молитвой, посыпала песком покрывало, перекрестила
и поцеловала усопшего в лоб.

Неожиданно внимание Серафимовой привлекла Евдокия Григорьевна: она
застыла в позе кошки, высматривающей в траве воробья, и готова была
совершить прыжок. Взгляд, направленный куда-то в ноги покойника, озадачил
следователя. У старушки вдруг загорелся и сверкнул глаз. Она поджала руки,
сощурилась и стала похожа на свою дочь. Верхняя губа ее сморщилась так, что
волосики встали на ней дыбом.

-- Да что с вами, Евдокия Григорьевна? --быстро подойдя кней, спросила
Серафимова, но с другой стороны от Эминой тут же подлетела ее дочь и
подхватила ее под локоть.

-- Она не в себе, не в себе, это бывает, сейчас все будет хорошо, мы
уже привыкли, -- затараторила раскосая дочь, оттаскивая мать от следователя.

Старая женщина выдернула локоть и дернулась в сторону покойника. В этот
момент конвейер тронулся, и гроб поплыл в распахнувшиеся створки. Серафимова
увидела, как там, в жерле крематория, полыхнул огонь. Но Евдокия Григорьевна
добежала до гроба, оттолкнув по пути служащего, обогнала плывущего в небытие
Финка и упала на его ноги прямо на конвейер.

Никто не понял, чего хотела Эмина и что, собственно, она имела в виду.
Служащий "сорвал стоп-кран", и конвейер со скрежетом затормозил.

-- Ну, что еще? Гражданочка! -- недовольно закричал он. -- Не валяйте
дурака.

Серафимова одним прыжком подскочила к Евдокии Григорьевне.

-- Что?

-- Вот тут, -- задыхаясь, просипела та, -- вот.

Она пыталась сдвинуть крышку с гроба, Серафимова поняла ее намерение и
взглядом попросила Братченко помочь. Не успел тот отодвинуть крышку, как
Евдокия Григорьевна ухватилась за ноги Финка и потащила их на себя.

-- В конце-то концов! -- взмолилась Серафимова. -- Помогите же
кто-нибудь, женщине плохо!

-- Нет, нет, -- запричитала старушка плача, но ее уже оторвали от
конечностей мертвого Финка и пытались всем скопом подтолкнуть к выходу.

-- Мама, замолчи! -- громко требовала дочь Эминой и лезла закрыть ей
ладонью рот.

Конвейер снова заработал, но Евдокия Григорьевна, собрав все свои силы,
обернулась и крикнула:

-- Это не его ботинки!

Возникла пауза. Серафимова было ринулась к стоп-крану, но дорогу ей
преградил служащий крематория.

-- Что это за безобразие? Вы следующего покойника задерживаете! Нашли
тоже, с кем ботинки перепутать!

-- Мальчик, отойди! -- прошипела следователь, потянувшись за
пистолетом, когда увидела, что гроб практически вплотную подъехал к дверям,
ведущим в геенну огненную.

-- Витя, живо! -- скомандовала она, когда конвейер снова остановился.
Тот понял, что от него требовалось, и, сняв крышку гроба, быстро разул
покойника.

КАТЯ

Когда ехали на кладбище, Серафимова сидела и вспоминала, как однажды на
курорте в Болгарии она наблюдала ночной танец на углях: молодой мужчина
голыми пятками танцевал, ходил, прыгал на красных углях, то и дело
вспыхивающих от движений его ног, похожих на вулканическую лаву. Только на
повороте к воротам кладбища Серафимова, едущая в машине Братченко, заметила
черную бронированную машину, следующую прямиком за ними.

-- Кто это?

-- Чужие, -- ответил Братченко.

Процессия подъехала к крашеным зеленым воротам Немецкого кладбища. На
миг выглянуло солнце, дохнуло теплом и прелой прошлогодней листвой, затем
снова воцарился мрак. Могильщики подкатили тележку к торцовой дверце
автобуса, но узнав, что гроба не будет, побрели обратно в сторожку при
административном здании.

Кладбище внутри темное. Серафимову и Братченко увлек ручеек людей, но
где-то за оградой хлопнули дверцы длинного "БМВ". За высоченными кленами
небо и улица совершенно не просматриваются. Деревья с черными стволами
медленно качаются над тесными могилами.

Серафимова все-таки развернулась и вернулась к воротам. С другой их
стороны, еще на светлой стороне, стоит Катя. Девушка невелика ростом, на ней
темно-синее короткое платье и черные чулки. Челка свисает со лба,
загораживая правую половину лица. Серафимова узнала ее по каким-то мелким
штрихам, по маленькому отрезку подбородка, по изгибу тела и движениям.

Они приблизились друг к другу. От машины отделился
водитель-телохранитель, стоявший прислонившись к капоту. Катя подала ему
знак не подходить и не вмешиваться. У нее в руках белые тюльпаны. Огромные
белые тюльпаны.

-- Вы Катя?

Она наклонила голову. За спиной Серафимовой, тоже на почтительном
расстоянии, остановился Братченко.

-- Хотите пройти со всеми?

-- Нет, я подожду.

-- Мне очень нужно с вами поговорить.

-- Хорошо. Но только без протоколов. И недолго. Мне нельзя
простужаться.

Серафимова пыталась встать так, чтобы заглянуть под челку девушки. Это
же невозможно -- разговаривать с человеком, когда у него челка в пол-лица,
словно карнавальная маска. Как будто человек только наполовину из-за стены
показался. И не прорваться, не пробиться сквозь эту стену.

-- Где вам удобнее? -- вежливо спросила девушка. На вид ей лет
двадцать. Невысокая, ширококостная, словом -- все при ней. Такие фигурки
нравятся мужчинам.

-- Мне-то все равно. Хотите, мы можем сесть в машину?

-- Тогда в мою, -- просто сказала девушка. -- Вас зовут Нонна
Богдановна, не так ли?

Они уселись в салоне "БМВ", обитом мягким темно-зеленым плюшем.

-- У меня к вам немного, совсем немного вопросов, Екатерина Семеновна.

-- Если можно -- Катя.

-- Катя. Когда вы разговаривали с Адольфом Зиновьевичем последний раз?

-- Во вторник. В четыре часа по телефону.

-- О чем? -- Серафимову начинала раздражать эта челка. Теперь Катя
сидела к ней боком, на краю сиденья, выпрямив спину и сложив руки на
коленях.

-- Я позвонила Долли на работу -- это я так его называла. Он очень
любил песенку Армстронга "Хелло, Долли!" Адольф -- Долли, правда, похоже? Он
был чем-то взволнован, расстроен, мы договаривались встретиться, но он не
приезжал и не звонил с пятницы -- четыре дня, я стала напрягаться, бегать на
звонки, вот почему и позвонила сама...

-- А как вы поняли, что у него плохое настроение?

-- Он очень резко говорил со мной, сказал, что перезвонит сам, когда
освободится, что очень занят и буквально через пять минут выезжает с работы.
То есть ему некогда со мной разговаривать.

-- Представляю, как вы расстроились.

Серафимова подумала: говорить ли ей, что Финк собирался уезжать и,
похоже, надолго? И решила не говорить.

-- Следствием пока установлено, что Финк... Адольф собирался в
командировку, -- только и сказала.

-- И все? -- удивилась Катя.

-- Остальные нюансы могут интересовать лишь специалистов, они не
дополняют картину происшествия. Скажем, оттого, что после убийства Финк был
еще и ограблен, вам ведь легче или яснее не станет...

-- А женщина, жена Похвалова?

-- Вы ее знали?

Катя ответила не сразу, тонкими пальчиками дотронулась до челки, но
отодвигать ее не стала.

-- Виделись на приемах. Они были любовниками?

Серафимова тепло посмотрела на Катю, ну хоть чем-то она могла утешить
девушку, так мужественно скрывающую свою скорбь.

-- Они не были любовниками. Похвалову убили не в квартире Финка, на
семь часов раньше. Все, о чем пишут эти дурацкие газеты, неправда, грязь. Не
верьте, просто кто-то очень хотел вправить нам мозги задом наперед. Они уже
и до вас добрались...

Девушка часто задышала и, неожиданно развернувшись к Серафимовой,
прильнула к ее плечу. Та погладила Катю по голове.

-- Не плачь. Твой папа когда вернулся во вторник домой?

Катя подняла голову и взглянула на Серафимову одним своим доступным
глазом.

-- Папа пришел в семь часов. Его весь день в прямой трансляции
показывали. А при чем тут папа?

-- Да так. Ведь Похвалов исчез, а он помощник твоего папы.

-- Понимаю.

-- Катя, вы меня простите, что у вас за стрижка? Так ведь можно зрение
испортить... -- наконец не выдержала и очень мягко проговорила Серафимова,
прямо-таки по-матерински.

Катя напряглась, лицо ее стало ожесточенным, как у ребенка, готового
замучить кошку, и она четко произнесла, отодвигая челку со второго глаза:

-- У меня была злокачественная опухоль глазного канала, ее удалили