близкое, душевное знакомство) С хотел быть как Шевчук.
ки зрения?
ца.) Но ведь Я философствовал, приставал именно что в одеждах писателя,
выспрашиваЯ больше, чем допускали рамки беседы с врачом.
Участлив. Тут ведь в игре был не только Я, но и Веня. Венедикт Петрович,
хоть и не числилсЯ диссидентом, всеРтаки, вне сомнений, мог быть отнесен
к пострадавшим. В общении с ним всякому врачу (врачишке! С ЯрилсЯ Я),
даже и главврачу, следовало всеРтаки быть и чувствовать себЯ виноватым.
биологического старения. Болезни ведь тоже стареют. Вместе с человеком.
болезнь, стареЯ С не дряхлеет.
нии.) Не только врачу, но и родственнику тоже следовало слышать за собой
вину, если за эти десятилетиЯ он живРздоров. Так что, возможно, мы оба
сейчас виноватились, каждый поРсвоему.
ПсихическаЯ болезнь страшна. њаще всего неизлечима. Когда вдруг, по ходу
нашей беседы (сидели в ординаторской), из отделениЯ буйных донеслись
крики, он мне сказал:
тись. БросаетсЯ на людей. Калечит их, если зазеваются.
попросил воды и, высвободив руку, ухватил медбрата за волосы (сколько
раз говорено: по одному в таких случаях не подходить!) Ухватил за волосы
и бил его головой о пол. Медбрат не мог ни кричать, ни позвать. (В сог-
нутом положении звуки нечленораздельны.) Медбрат выл, и второй медбрат,
покуриваЯ в конце коридора, полагал, что воет сам Сугудеев, и пусть!..
жизнью: да... да... да... Шли на укол вместе, ели и пили вместе, и с
жизненным итогом своим тоже соглашались все вместе. Здесь тихие.
тихо кивали. (Лесок, шевелящий листьями в безветрии.) Я у Вени, сидим на
его кровати рядом, и вот сколько нам, сидящим, теперь лет С 54 и 51. В
больничной палате, кажется, и нет других перемен. А чуть раньше было 53
и 50... Я поРпрежнему чуть впереди, в университете на три курса, а те-
перь на эти три условных единички, уже незначащие, слившиесЯ в ничто. Мы
так и идем: не спеша пересекаем наше столетие.
С его голова бела.
токРдесяток, сушки это ему из детства.
тив, знает меня, приходящего нечасто, но уже много лет. Порядка и профи-
лактики ради она все же повторяет мне их заповедь: нет сгущенному моло-
ку. (На сгущенку запрет из основных С острые краЯ банок.)
идут под хруст.
ударил его тогда...
за столом во времЯ спроса, когда ВенЯ его дразнил. Кто знает, вся, мол,
жизнь человека могла сложитьсЯ иначе. (Не затянись та сидячаЯ дуэль.)
Эх, упущен момент! С Я даже вздохнул с сожалением, сказав так.
можную Венину жизнь как жизнь иначе? С трудно сказать. Слова, терявшие
раз от разу часть своего смысла, остались с тех давних лет, как повтор.
Как о жаркой погоде или как привычное бытовое заклинание, в котором, ко-
нечно же, мало пользы, но ведь и вреда нет. Как вздох: кто знает, как
оно все обернулось бы С кто знает, Веня! (А кто знает?) Но с человечес-
кой стороны, с нашей, как не вздохнуть и о чем еще говорить, когда посе-
щаешь тихого больного. О чем говорят все они С те, кто с визитами, с
апельсинами на вес (мелкие, зато их побольше), с Яблоками, с булочками?
Вот и стремишься, пытаешьсЯ хоть сколькоРто не совпасть по времени с
родственниками других больных. Ведь мы стремимсЯ не совпадать не из бо-
язни многоголосиЯ и шума меж собой, то есть не потому, что мешаем друг
другу и не из интимности родственных чувств. А потому лишь, чтобы другие
не услышали наших чудовищных (длЯ чужого уха) повторов, нашей непреодо-
лимой, раз от раза, пустоты и исчерпанности родственных отношений.
то гнал слово к слову, как засидевшийсЯ родственник. Я все еще хотел (не
очень верил, но очень хотел) вырвать Веню усилием из его тихого помеша-
тельства. Подумай, подумай, Веня. Напрягись! Твое усилие (усилие внут-
реннее) С это тоже удар, С твой, может быть, главный сейчас удар... Но
сначала мысль. Сначала было Слово, разве нет, Веня? СтарайсЯ же! њеловек
внушаем: а значит, зависим от слов и мыслей. СтарайсЯ и думай. А ты с
усилием думай. Люди думают, не чтобы расслабиться, а напротив С чтобы
наткнутьсЯ на слово, чтобы как в сумерках С чтобы споткнутьсЯ и даже
ушибитьсЯ о слово. Только с усилием, Веня!..
ПодталкиваЯ брата к самоисцелению случайным словом, Я
ничуть не обольщался: Я слабо надеялсЯ С как на один из
ста. Быть может, на талант надеялся, на его гений, что
так процвел в юности, а сейчас даст ему хотЯ бы какуюРто
божью сдачу, двадцать копеек с неба. Даст шанс С даст
ему тропочку в обход. Овражью, или хоть овечью тропу,
чтобы вырваться, выйти из растительного бытия, один из
ста, но, конечно, длЯ овражьей осыпающейсЯ крутизны
нужно усилие, удар, Веня.
кроватях закивали тихие идиоты: да... да... да... уколы в зад, санитары,
ночные горшки, клизмы и мухи, да... да... нам бы всем заполучить помощь
с неба, обрести этот чудоРудар, пробить двери, стены, выйти, выбежать,
выползти, выковылять вон... Возможно, они ничего не хотели и лишь при-
вычно притворялись. Несчастные лживы, как и счастливые. Они просто хоте-
ли соглашаться: да... да...
сЯ в первый приход посетителю из числа родственников) или же это было
привычное их отключение от реальности? их забытье?.. Или даже напротив:
кивки и растянутое во времени согласие были длЯ больных этого рода особо
желанным покоем: изысканным отдыхом от страданий.
после очередных отличных стрельб он вдруг из части исчез и только на
следующий день был обнаружен на опушке. Сидел он в высокой траве, где
только тихо хихикал, когда ему капитан и сам товарищ майор кричали:
ТВстать!..У В больничной палате солдатик еще не вполне как все. Он кива-
ющий изредка. Но и его подбородок уже мягко, все легче опускается, сог-
лашаясь со случившимся: да...
Бажанов Олег
Прозоров Александр
Мичурин Артем
Андреев Николай
Посняков Андрей
Курылев Олег