топорами. Афиши возвещали, что чемпион Австралии Берт Спарго - лучший в мире
боксер в весе пера, и зрители, заполнявшие мельбурнский стадион, верили
этому.
былым фаворитом, чья звезда медленно, но верно закатывалась, изрядно
обогащая при этом владельцев стадиона.
начали прибывать из-за океана талантливые артисты - они великолепно играли
свою роль перед взволнованными зрителями, и те верили, что искаженное болью
лицо борца, в мнимом отчаянии колотящего кулаком по коврику, и в самом деле
выражает муку и беспомощность.
на улицы. Праздничное волнение царившее за увитыми гирляндами мигающих
электрических лампочек входами театров, стадионов и дансинге проникало
наружу, и улицы города оказывались захлестнутыми безудержным весельем.
это нервное напряжение, уже не довольствовались семейным уютом, а искали
развлечений вне дома. Они сделались жертвами рекламы, пропагандировавшей
ценности, которые были враждебны культуре, вере в высокие идеалы.
на которую дают нам право жертвы, понесенные в войне за свободу, в войне,
которая велась я ради того, чтобы раз и навсегда покончить со всеми войнами"
- таково было их кредо.
звала меня, подобно тому как дансинги и театры манили моих ровесников. Я не
искал знакомства с девушками, как поступил бы на моем месте я любой
нормальный юноша. Я воспринял как непреложный факт, что ни одна девушка не
может полюбить калеку.
у бедняков, но они знают, что это пустые мечты, и обращаются к насущным
вопросам. Невозможность разбогатеть не волнует их. Так же было и со мной,
когда я видел молодых людей, отправляющихся с девушками в театр или на
танцы. Я думал, - что ж, они богаты, а я беден.
наблюдал, писал. Что мне больше оставалось? - ведь я еще был очень молод.
Как бы то ни было в этом я нашел выход своим желаниям. Я ничего не читал: у
меня не было денег на покупку книг, но сама жизнь стала для меня книгой, и я
жадно читал ее, не вполне понимая содержание, но запоминая все до последнего
слова навсегда.
интересоваться ими и я. Надо было иметь хоть какое-то представление об этих
видах спорта, иначе со многими не о чем было говорить. Я прочитывал в
газетах все, что относилось к схваткам Спарго и Грай-ма, к розыгрышу
Мельбурнского кубка, к футбольным матчам - сначала я читал только для того,
чтобы быть в курсе дела и поддерживать разговор на эти темы, но постепенно
спортивные состязания пробудили во мне настоящий, живой интерес.
пирожками, стоявшего со своей тележкой на углу Элизабет-стрит и
Флиндерс-стрит. Запряженный в тележку пони, худой с пролысинами на тех
местах, где выпирали кости, спокойно стоял и жевал, опустив голову в торбу;
время от времени он встряхивал резким движением головы торбу, чтобы добыть
просыпавшийся на дно овес. Стоял пони на трех ногах, давая отдохнуть
четвертой. Ни звон трамвая, ни шум, ни крики не привлекали его внимания. Это
был городской пони; вероятно, оп никогда не изведал радости пастись на лугу.
только без колес и без будки Для машиниста. Топка находилась в задке тележки
и была расположена так низко, что обдавала жаром ноги покупателей. На
противоположном конце тележки торчала труба с медной крышкой, из нее
подымалось облачко дыма и лениво стлалось над улицей. Металлический цилиндр,
в который была вделана духовка и топка, опоясывали медные полосы.
томатным соусом, вся в красных потеках; на другой - коробка с хлебцами. На
железной решетке перед дверцей топки помещался чан с дымящимися сосисками.
Духовка была набита пирожками.
плотный, с толстыми, изуродованными ушами, расплющенным носом. Темная
задубелая кожа туго обтягивала лицо, шея была вся в складках, а узенький лоб
не пересекала ни одна морщинка. Волосы у него были жесткие и густые, а
глаза, словно для пущей безопасности, прятались где-то глубоко под нависшими
бровями.
тугим узлом завязаны на животе. Ворот его полосатой ситцевой рубашки был
расстегнут. Рукава он закатывал выше локтя, выставляя напоказ толстые,
волосатые руки и кулаки с расплющенными костяшками - результат многолетних
занятий боксом.
"Пирожник-боксер". Полиция знала его и под другими кличками, как видно
позабытыми им самим, но сохранившимися в протоколах мелких судебных
разбирательств.
схватках, открывавших матчи бокса. В этих схватках обычно выступали
дебютанты, рассчитывавшие составить себе имя и получить возможность
участвовать в серьезных матчах, суливших крупные денежные куши, либо матерые
боксеры, которым так и не удалось прославиться на ринге. Платили им мало -
тридцать шиллингов за выступление, - но требовали, чтобы дрались они как
следует. Боксер, которого нокаутировали в первом же раунде, приносил своим
хозяевам одни лишь убытки, - ведь в подобных случаях приходилось выпускать
дополнительную пару боксеров, и это стоило денег.
участников матча оказывался преждевременно нокаутированным. В субботние
вечера он торговал у входа на стадион пирожками, и всякий раз, когда из-за
тяжелых ворот доносился дикий рев зрителей, сопровождающий обычно нокаут, он
снимал передник и отправлялся на стадион узнать, не пора ли ему выходить на
ринг.
Он всегда доводил бой до конца, причем боксировал весьма энергично. За годы,
что он отпал боксу - уличному и на ринге, - он постиг множество трюков,
порой сомнительного свойства, позволявших ему выстоять в боях с более
молодыми и сильными противниками. Он умел рассечь бровь противника шнуровкой
своих перчаток, чтобы капающая кровь слепила тому глаза. Он прибегал и к
недозволенным приемам, но делал это так искусно, что его никто никогда не
обвинял в нечистой игре. Когда молодой, неопытный боксер прижимал его к
канату, он защищал лицо, прикрывался локтем, а затем с презрительной
усмешкой бросался в атаку и преследовал противника по пятам, как
рассвирепевший бульдог.
тележке и снова продавал пирожки своим постоянным покупателям, которые
осыпали его поздравлениями и были очень довольны, что могут с видом знатока
порассуждать о его победах. Все считали, что Драчун свой человек среди
подонков мельбурнского общества, и знакомство с ним очень льстило иным
почтенным, респектабельным людям, которые твердо верили, что их авторитет
среди друзей возрастет оттого, что они смогут со знанием дела потолковать о
жуликах и участниках уличных драк. Им достаточно было перекинуться словом с
боксером, чтобы счесть себя специалистом по боксу, достаточно поздороваться
с каким-нибудь бандитом, чтобы почувствовать себя причастным к преступному
миру.
речь их теряла свою естественность, становилась вычурной. Находясь в
обществе приятелей, они приветливо здоровались с Драчуном, с гордостью
представляли его как своего знакомца, однако тщательно избегали его, если
вблизи находился полицейский.
человек. - Если фараон заметил вас вместе с ним, он это запомнит.
"Горячие пирожки, сосиски! Горячие пирожки! С пылу, с жару! Пирожки,
сосиски!"
уличный шум и гам, и все же он сливался с этим шумом, был от него неотделим.
Этот голос как бы заявлял о живом присутствии человека на улице, заполненной
грохотом и скрежетом машин.
приехал?
выставка, устраивавшаяся ежегодно в сентябре и длившаяся неделю, привлекала
в город тысячи загорелых фермеров, которые с раннего утра толпились на
улицах у входа в гостиницы и которых мельбурнцы называли "деревенскими
простофилями".
превосходство и разжигал аппетит. В магазинах росли цены, и разные пройдохи,
вроде Драчуна, готовы были облапошить любого человека, который осматривался
по сторонам или разглядывал, задрав голову, крыши домов. Драчун выслушал
меня с улыбкой и задумался:
чем промышляешь?
доказать, что и я кое-что собой представляю, добавил: - Я служу клерком. - И
Контровский Владимир
Маккэфри Энн
Свержин Владимир
Каменистый Артем
Журавлев Владимир
Андреев Николай