острова, развели огонь и совершенно голые - мокрое пла-
тье должны были снять - покрылись добытыми у кресть-
ян, суровыми санными одеялами и так провели всю ночь,
греясь у костра, без питья, без пищи, новые Робинзоны.
На этот, раз судьба нас помиловала; на адмиральском
буере спущен был красный флаг, что означало конец
прогулки.
Мы возвращались каналами, осматривая город.
Каналов здесь множество. "Если Бог продлит мне
жизнь и здравие, Петербург будет другой Амстердам!"-
хвастает царь. "Управить все, как в Голландии водится" -
обычные слова указов о строении города.
У царя страсть к прямым линиям. Все прямое, пра-
вильное кажется ему прекрасным. Если бы возможно было,
он построил бы весь город по линейке и циркулю. Жите-
лям указано "строиться линейно, чтобы никакое строение
за линию или из линии не строилось, но чтобы улицы
и переулки были ровны и изрядны". Дома, выходящие
за прямую линию, ломают безжалостно.
Гордость царя - бесконечно длинная, прямая, пересе-
кающая весь город "Невская першпектива". Она совсем
пустынна среди пустынных болот, но уже обсажена то-
щими липками в три, четыре ряда, и похожа на аллею.
Содержится в большой чистоте. Каждую субботу под-
метают ее пленные шведы.
Многие из этих геометрически правильных линий
воображаемых улиц - почти без домов. Торчат только
вехи. На других, уже обстроенных, видны следы плугов,
борозды недавних пашен.
Дома возводятся, хотя из кирпичей, приготовленных
"по Витрувиеву наставлению", но так поспешно и непроч-
но, что грозят падением. Когда проезжают по улице, они
трясутся: болотистая почва - слишком зыбкая. Враги царя
предсказывают, что когда-нибудь весь город провалится.
Один из наших спутников, старый барон Левенвольд,
генеральный комиссар Лифляндии, человек любезный и
умный, рассказывал много любопытного об основании
города.
Для возведения первых земляных валов Петропавлов-
ской крепости нужна была сухая земля, а ее поблизости
не было-все болотная тина да мох. Тогда придумали
таскать к бастионам землю из дальних мест в старых
кулях, рогожах и даже просто в полах платья. При этой
Сизифовой работе две трети несчастных погибло, в осо-
бенности, вследствие безбожного воровства и мошенниче-
ства тех, кому поручено было содержать их. По целым
месяцам не видали они хлеба, которого, впрочем, иногда
и за деньги трудно достать в этом пустынном краю; пи-
тались капустой да репой, страдали поносом, цингою,
пухли от голода, мерзли в землянках, подобных звери-
ным норам, умирали как мухи. Сооружение одной лишь
крепости на острове Веселом - Lust-Eiland (хорошо наз-
вание!) стоило жизни сотне тысяч переселенцев, которых
сгоняли сюда силою, как скот, со всех концов России.
Воистину, этот противоестественный город, страшный
Парадиз , как называет его царь, основан на костях чело-
веческих!
Здесь ни с живыми, ни с мертвыми не церемонятся.
Мне собственными глазами случалось видеть на Съест-
ном рынке, или у Гостиного двора, как мертвое тело
рабочего, завернутое в рогожу, привязанное веревками
к шесту, несут два человека, а много что везут на дровнях,
совсем голое, на кладбище, где зарывают в землю, без
всякого обряда. Бедняков умирает каждый день столько,
что хоронить их по-христиански некогда.
Однажды, проезжая в лодке по Неве, в жаркий лет-
ний день, заметили мы на голубой воде серые пятна: то
были кучи комариных трупов - в здешних болотах их
множество. Они плыли из Ладожского озера. Один из
наших гребцов зачерпнул их полную шляпу.
Слушая рассказы Левенвольда о строении Петербурга,
я закрыла глаза, и мне представилось, что трупы людей,
серых-серых, маленьких, бесчисленных, как эти кучи ко-
мариных трупов, плывут по Неве без конца - и никто
их не знает, не помнит.
Вернувшись домой, села писать дневник в моей кро-
шечной комнатке, настоящей птичьей клетке, в мезонине,
под самою крышею.
Было душно. Я открыла окно. Запахло весенней во-
дою, дегтем, сосновыми стружками. На самом берегу Невы
двое плотников, молодой и старый, чинили лодку. Слы-
шался стук молотков и протяжная, грустная песня, кото-
рую пел молодой очень медленно, повторяя все одно и
то же. Вот несколько слов этой песни, насколько я могла
их расслышать:
Как в городе, во Санктпитере,
Как на матушке, на Неве реке,
На Васильевском славном острове,
Молодой матрос корабли снастил.
Глядя на вечернее, бледно-зеленое, как лед, прозрач-
ное и холодное небо Парадиза, я слушала грустную песню,
подобную плачу, и мне самой хотелось плакать.
3 мая
Сегодня ее высочество была у царицы, жаловалась
на Гидеонова, просила также о более правильной выдаче
денег. Я присутствовала при свидании.
Царица как всегда любезна.
- Czaarische Majestat Euch sehr lieb,--сказала она,
между прочим, кронпринцессе на своем ломаном немец-
ком языке.
- Ей, ей, царское величество вас очень любит. Ис-
тинно, говорит, Катерина, твоя невестка зело пригожа,
как станом, так и нравом.- Ваше величество, говорю,
ты любишь свою дочь больше меня.- Нет, говорит, а
сам смеется, не больше, но скоро буду так же любить. Сын
мой, говорит, право, не стоит такой доброй жены.
Из этих слов мы могли понять, что царь не очень-то
любит царевича.
Когда ее высочество, чуть не со слезами, стала
просить за муж", царица обещала быть его заступницей,
все с тою же любезностью, уверяя, что "любит ее, как свое
родное дитя, и что если бы носила ее под сердцем, то не
могла бы сильнее любить".
Не нравится мне эта русская приторность; боюсь, как
бы тут не оказался мед на острие ножа.
Кажется, впрочем, и ее высочество себя не обманы-
вает. Однажды при мне выразилась она, что царица "хуже
всех"-pire que tout ie reste.
Сегодня, возвращаясь домой со свидания, заметила:
Она никогда не простит мне, если у меня родится
сын.
Одна старая женщина из простого народа, когда зашла
у нас речь о царице, шепнула мне на ухо: "Не подобает
Свержин Владимир
Посняков Андрей
Круз Андрей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк