Чтение 27–й страницы книги ~Под знаком незаконнорожденных~

-- Вы с ней вместе могли прийти.

-- А галош у тебя разве не было?

-- Не-а.

-- Тогда давай руку. И если ты хоть раз влезешь в лужу...

-- А если я ненарошно [nechaianno]?

-- Об этом уж я позабочусь. Пойдем, raduga moia [моя радость], подай
мне руку и давай двигаться.

-- Билли сегодня кость принес. Вот здорово! Я тоже потом принесу.

-- Это темный Билли или тот, маленький, в очках?

-- В очках. Он сказал, что мама умерла. Смотри, смотри, трубочистка.

(Они появились недавно в результате какого-то малопонятного сдвига,
сдрыга, спрыга или срыга в экономике Государства -- и к вящей радости
детворы.) Круг молчал. Давид продолжал говорить.

-- Это ты виноват, а не я. У меня в левом ботинке полно воды. Пап!

-- Да.

-- У меня в левом ботинке полно воды.

-- Да. Прости. Пойдем немного быстрее. И что ты ответил?

-- Когда?

-- Когда Билли сказал эту глупость о маме.

-- Ничего. А что надо было сказать?

-- Но ты ведь понял, что это глупость?

-- Ну, я догадался.

-- Потому что, если бы она и умерла, для нас с тобой она все равно не
была бы мертвой.

-- Да, но ведь она же не умерла, правда?

-- Не в нашем смысле. Для нас с тобой кость ничего не значит, а для
Бассо -- очень многое.

-- Пап, он рычал на нее. Просто лежал и рычал, и лапу на нее положил.
Барышня Зи сказала, что нам нельзя его трогать и разговаривать с ним нельзя,
пока она у него.

-- Raduga moia!

Они уже шли по улице Перегольм. Бородатый мужчина, про которого Круг
точно знал, что это шпион, и который всегда пунктуально являлся в полдень,
уже торчал на посту перед Круговым домом. Иногда он поторговывал яблоками,
однажды пришел переодетым в почтальона. В особо холодные дни он пробовал
стоять в витрине портного, притворясь манекеном, и Круг развлекался, играя с
беднягой в "переглядушки". Сегодня он инспектировал фасады домов и что-то
такое черкал в блок-нотике.

-- Считаете дождевые капли, инспектор?

Мужчина глянул вбок, отшагнул и, шагая, ушиб ногу о бордюр. Круг
усмехнулся.

-- Вчера, -- сообщил Давид, -- когда мы проходили мимо, этот дядя
подмигнул Мариэтте.

Круг опять усмехнулся.

-- Пап, а знаешь что? Наверное, это она с ним разговаривает по
телефону. Она все время разговаривает по телефону, когда ты уходишь.

Круг рассмеялся. Странная девчушка, как ему представлялось, крутила
любовь с целой толпой ухажеров. Дважды в неделю полдня у нее свободны, и
вероятно, заполнены фавнами, футболистами и матадорами. Не переходит ли это
в манию? Кто она мне -- служанка? приемная дочь? Или что? Ничего. Я отлично
знаю, подумал Круг, отсмеявшись, что она просто-напросто отправляется в
киношку с подружкой-толстушкой, -- так она и говорит, и у меня нет повода ей
не верить; а если бы я действительно считал, что она -- то, чем она
определенно является, я бы ее в два счета уволил: о причине заразы, которую
она может затащить в детскую. Ольга именно так бы и сделала.

В один из дней прошедшего месяца лифт устранили физически. Пришли
какие-то люди, налепили печать на дверь домишки незадачливого барона и
оттащили его в грузовик целым и невредимым. Птичка внутри так напугалась,
что даже не зачирикала. Или птичка тоже была шпионом?

-- Не надо, не звони. У меня ключ.

-- Мариэтта! -- крикнул Давид.

-- Она скорее всего в магазине, -- сказал Круг и поспешил в ванную
комнату.

Она стояла в ванне, волнообразно намыливая спину -- по крайности те
участки ее узкой, усеянной впадинками, отблескивающей спины, до которых
могла дотянуться, закинув руку за плечо. Волосы были зачесаны кверху и
покрыты косынкой или чем-то еще, накрученным. Зеркало отражало рыжеватую
подмышку и бледный пузырек соска. "Сичас иду!" -- пропела она.

Круг ахнул дверью, подчеркнуто выразив гнев. Он торжественно прошагал в
детскую и помог Давиду переобуться. Она была еще в ванной, когда человек из
Английского клуба принес мясной пирог, рисовый пудинг и ее подростковые
ягодицы. После ухода лакея она появилась, встряхивая волосами, и пробежала к
себе в комнату, где вскользнула в черную ряску, и через минуту выскочила и
принялась накрывать на стол. К концу обеда пришли газеты и послеполуденная
почта. Ну-с, и какие же новости?

13

Правительство затеяло присылать ему в изрядных количествах печатную
продукцию, расхваливающую его (Правительства) цели и достижения. Вместе со
счетом за телефон и рождественским поздравлением от дантиста он обнаружил в
почтовом ящике мимеографированный циркуляр нижеследующего содержания:

Дорогой Гражданин, согласно статье 521 нашей Конституции, нация имеет
возможность пользоваться следующими четырьмя свободами: 1.свободой слова,
2.свободой печати, 3.свободой собраний и 4.свободой шествий. Эти свободы
обеспечиваются предоставлением в распоряжение народа производительных
печатных прессов, соответственных запасов бумаги, хорошо проветриваемых
общественных зданий и широких улиц. Что следует понимать под первыми двумя
свободами? Для граждан нашего Государства газета является коллективным
организатором, задачей которого является подготовка читателя к выполнению
стоящих перед ним разнообразных задач. В то время как в других странах
газеты являются чисто доходными предприятиями, фирмами, которые продают свою
печатную продукцию публике (и потому делают все возможное для привлечения
таковой посредством пугающих заголовков и сомнительных историй), главной
задачей нашей печати является обеспечение каждого гражданина такой
информацией, которая давала бы ему ясное понимание узловых проблем,
выдвигаемых внутренними и международными событиями; следовательно, она
направляет деятельность и чувства читателей в нужном направлении.

В других странах мы наблюдаем огромное количество конкурирующих
органов. Каждая газета тянет в свою сторону, и это обескураживающее
разнообразие тенденций вконец запутывает сознание простого человека; в нашей
воистину демократической стране единообразная пресса отвечает перед нацией
за правильность обеспечиваемого ею политического образования. В наших
газетах статьи являются не плодом фантазии той или иной личности, но зрелым,
тщательно подготовленным обращением к читателю, который, со своей стороны,
принимает его с такой же серьезностью и усилием мысли.

Еще одной важной особенностью нашей печати является добровольное
сотрудничество корреспондентов на местах -- письма, предложения, дискуссии,
критические замечания и тому подобное. Мы видим, следовательно, что наши
граждане имеют свободный доступ к газетам состояние дел, немыслимое где бы
то ни было еще. Правда, в других странах немало разглагольствуют о
"свободе", но на деле отсутствие капиталов не позволяет каждому пользоваться
печатным словом. Ясно, что миллионер и рабочий не обладают равными
возможностями.

Наша печать является общественной собственностью нашего народа. Поэтому
она ведется не на коммерческой основе. На политические тенденции
капиталистической газеты способны влиять даже объявления; у нас это,
конечно, совершенно исключено.

Наши газеты издаются правительственными и общественными организациями и
являются абсолютно независимыми от личных, частных и коммерческих интересов.
Независимость, в свою очередь, является синонимом свободы. Это очевидно.

Наши газеты полностью и абсолютно не зависят от всех тех влияний,
которые не совпадают с интересами Народа, который является их хозяином и
которому они служат в целях искоренения всех прочих хозяев. Таким образом,
наша страна пользуется свободой речи не в теории, а в реальной практике.
Опять-таки очевидно.

В конституциях других стран также упоминаются разного рода "свободы".
На деле, однако, эти "свободы" крайне ограничены. Нехватка бумаги
ограничивает свободу печати; неотапливаемые помещения не располагают к
свободным собраниям; а демонстрации и шествия разгоняются полицией под
предлогом регулировки движения.

В общем и целом, газеты других стран состоят на службе у капиталистов,
которые либо владеют собственными органами, либо приобретают столбцы в
других газетах. Так например, не так давно один делец за несколько тысяч
долларов продал другому журналиста по имени Баллпляс.

Когда же, с другой стороны, полмиллиона американских текстильных
рабочих вышли на забастовку, газеты писали о королях и королевах, о
синематографах и театрах. Самой популярной фотографией, появившейся во всех
капиталистических газетах этого пери ода, было изображение двух редкостных
бабочек, сверкавших vsemi tzvetami radugi [всеми оттенками радуги]. Но ни
слова о забастовке текстильных рабочих!

Как сказал наш Вождь: "Рабочие знают, что "свобода слова" в так
называемых "демократических" странах есть пустой звук". В нашей с вами
стране не может быть никакого противоречия между действительностью и
правами, дарованными Конституцией Падука, ибо у нас имеются достаточные
запасы бумаги, множество исправных печатных прессов, просторные и теплые
общественные здания, а также великолепные улицы и парки.