Христианская мораль - это прежде всего запугивание человечества всесильным
божеством. Церковники внушают верующим, что, если человек украдет, солжет
или сделает еще какую-либо подлость, его обязательно накажет бог. То есть
внушают такую мысль, что человек должен вести себя благородно под страхом
божественного наказания. Под постоянным страхом...
ладонь три папиросы. Одну зажал в зубах, две протянул нам. Потом достал
спички.
перекрестке, мешал прикурить. Узелков нервничал.
горящую спичку в согнутых ладонях, как в фонарике, дал прикурить Узелкову
и мне.
которым я завидую...
удержать его в руках.
ты погоди, ты не темни. Ты скажи откровенно, как ты сам считаешь: Егоров
сейчас был виноват?
комсомола?
нехристианской, - его надо было исключать из комсомола? Он был сильно
виноват?
виноват? - спросил я.
- Вы с Борисом Сумским хотели вроде пустить под откос хорошего парня. И ни
с того ни с сего...
тезисы по антирелигиозной пропаганде, вы так не рассуждали бы. Иногда в
политических интересах надо сурово наказать одного, чтобы на этом примере
научить тысячи... И тут уж нельзя проявлять так называемой жалости и
мелкобуржуазной мягкотелости...
кивнув на Узелкова, сказал Веньке:
Полякову...
считаешь, что можно сурово наказывать даже не сильно виноватого, лишь бы
кого-то там научить? А это будет чья мораль?
обматывать шею шарфом. - Мы говорим о более серьезных вещах. Егоров не
какая-то особенная фигура. В огромном государстве, даже в пределах одной
губернии, его и не заметишь. Как какой-нибудь гвоздик. А тем не менее на
его деле мы могли бы научить многих...
если тебе самому сейчас пришить дело? Что, если, например, тебя самого
сейчас выгнать из комсомола и отовсюду и потом начать всех учить на твоем
деле?
Узелков. - И кроме того, - он взглянул на скользкий снег под ногами, - я,
кажется, промочил ноги.
будет тогда других учить... разным жульническим приемам?
могу поставить вопрос и о тебе, о твоих идейных взглядах...
прижимаясь к забору, чтобы не попасть в глубокую грязь, тускло мерцавшую
среди маленьких островков льда и снега.
перед Юлькой Мальцевой развивает такие теории. Он же сам рассказывал: она
играет на гитаре и поет романсы, а он разводит вот такую философию...
чему ее впутывать в эту ерунду... А мы с тобой как слепые котята, -
вздохнул он, оступившись на тонкой полоске снега и провалившись одной
ногой в грязь. - Даже как следует поспорить не умеем. Я только чувствую,
что Узелков говорит ерунду. Не может быть, что есть какие-то тезисы, по
которым надо врать и наказывать невинного, чтобы чего-то такое кому-то
доказать. Не может этого быть. Я считаю, врать - это, значит, всегда
чего-то бояться. Это буржуям надо врать, потому что они боятся, что правда
против них, потому что они обманывают народ в свою пользу. А мы можем
говорить в любое время всю правду. Нам скрывать нечего. Я это хорошо
понимаю без всяких тезисов. Но объяснить не могу. Он мне тычет
христианскую мораль, намекает вроде, что я за попов. И я немножко теряюсь.
А он держится перед нами как заведующий всей Советской властью. И как
будто у него есть особые права...
пожалуй, еще похуже, если в него вглядеться...
доски, продвигался человек. Мы сразу узнали Егорова. И он, конечно, узнал
нас, но не заговорил. Он просто молча шел впереди по узенькой кромке
обледеневшего снега.
Венька. И еще спросил: - А чего это ты говорил, что тебе теперь не будет
жизни на маслозаводе?
Венька это сейчас почувствовал.
тебе тюфяк. Попьешь чаю. - И пошутил: - Облепиховой настойки у нас нет, а
чай найдется, даже не с сахарином, а с сахаром...
вставать. - Голос у него был невеселый.
сказал:
тревожит...
устроить на нашу работу?
не надо...
рукой: - Мне теперь вот прямо под гору. Ох, и скользко там сейчас!
повторил: - Я доберусь...
Мы тут живем недалеко, на Пламя революции, шестнадцать. Обязательно
заходи...
рядом с ними висели в проволочных сетках электрические лампочки, которые
должны были загореться к Первому мая, когда будет пущена электростанция.
Мальцевой, как мы мысленно называли его, и с грустью посмотрели на
огромный, чуть покрытый ржавчиной замок, висевший на обитых железом
дверях.
же было в тебе такое притягательное, что увлекало, и радовало, и мучило
нас. Но ведь было что-то, от чего и волновались и робели мы перед тобой. И
даже замок твоего магазина вдруг наполнял нас сердечным трепетом.
14
грубым, когда требовали обстоятельства.