делопроизводители во главе с Дмитрием Фомичом таскали бумаги, всякие там
папки и пачки, миру на удивленье, сколько уже накопилось дел, навалом
складывали документы в телеги и опять несли.
Мальчик встал меж телег, Дмитрий Фомич не обратил на него внимания. Ни
Быстрова, ни Данилочкина, ни Еремеева нигде не было видно.
Он пошел прочь, чувствуя себя очень одиноким, - эвакуируются, а до него
никому никакого дела, ему даже эвакуироваться не нужно.
В доме все еще спали, но от коровника шаркала Надежда с ведром, ее
сопровождал Павел Федорович, впрочем, не ее, а молоко, обычно коров доила
Марья Софроновна, но иногда Павел Федорович жалел жену, не будил, посылал
Надежду, в таком разе вставал сам присмотреть за Надеждой, чтоб не отлила
Федосею, не отпила сама.
Павел Федорович осклабился:
- Удирают?
- Уезжают.
- Через час здесь от них ни следа.
- Нет, у них здесь еще дело.
- Дело?
- Жечь будут.
- Чего? Бумаги?
- Бумаги увезут, дома.
- Какие дома?
- Кулацкие. Не оставят ни одного хорошего дома, чтоб деникинцам негде
квартироваться.
- Брось, не может того быть...
Ничего похожего Славушка не слышал, да и Павел Федорович не поверил
ему, но тревога все-таки закралась: а вдруг...
- Поди, поди послушай, - деловито сказал Павел Федорович. - В случае
чего прибежишь.
Славушка никуда не пошел, и Павел Федорович успокоился, - значит, и
Славушка, если и слышал что, не принял такой угрозы всерьез.
Вера Васильевна тоже встала, она упрекнула сына:
- Ты бы хоть каким-нибудь делом занялся...
Петя собирался на хутор, ему всегда находились дела по хозяйству, но
что делать Славушке, она и сама не знала.
Напились чаю - вот уже с год вместо чая заваривали пережаренную
морковь, с молоком напиток получался не такой уж невкусный, особенно с
ржаным хлебом, с медом, мед подавали в сотах, потом воск собирали и
перетапливали.
Петя ушел на хутор. Пешком. Помогать сторожить сад. Яровые яблоки
поспели, подростки и девки лазали их воровать днем, ночью боялись собак и
дробовика.
Славушка еще раз сходил к исполкому. Дмитрий Фомич сидел на передней
подводе. Он опять не заметил мальчика. Обоз с бумагами тронулся и исчез под
горой.
Но и для Славушки нашел Павел Федорович дело.
- Не съездишь с Федосеем? Хочу послать с яблоками...
На этот раз Славушке предназначалась роль представителя торгового дома
Астаховых, утром Павел Федорович караулил, чтоб Надежда не украла молоко, а
теперь направлял Славушку с Федосеем, чтоб тот не прикарманил выручку.
- Смылись твои опекуны, теперь у тебя развязаны руки. Поедешь?
А почему бы и не поехать?.. Веселей, чем сидеть дома.
- Поеду.
Но тут "тук-тук, тук-тук...". Стучит-постукивает култышка дяди Гриши.
Он без спроса входит на чистую половину, без спроса открывает дверь в залу.
- Тебе чего? - недовольно спросил Павел Федорович, после эвакуации
исполкома Григорий мог прийти лишь от самого себя, можно перед ним не
заискивать.
Григорий пошевелил губами:
- Пест, пест...
Приложил палец к губам, подмигнул, показал куда-то себе за ухо.
- Чего? - хмуро переспросил Павел Федорович.
- Мне бы Вячеслав... Николаича! - с усмешкой произнес Григорий. -
Кролики.
- Чего кролики?
- Разбежались. Не поймать при одной ноге. Помочи прошу у Вячеслав
Николаича...
Славушка встрепенулся.
- Пойдем, дядя Гриша.
Выскочил опрометью, Григорий поскрипывал сзади деревянной ногой.
- Да погоди ты, Вячеслав... Славка!
- Ну?
- Степан Кузьмич приказал втихую позвать, в комитет партии созывает.
Славушка ворвался в помещение волкомпарта.
Там находились все комсомольцы, что жили в Успенском, и, конечно,
откуда его только черти принесли, всюду успевающий Саплин.
Быстров вошел вслед за Славушкой, стал у стола, невеселыми глазами
посмотрел на комсомольцев.
- Товарищи! - сказал он. - Нам приходится временно оставить Успенское.
Временно оставить нашу волость без Советской власти. Неизвестно, как скоро
придут деникинцы, но вы должны быть готовы. Первое ваше испытание...
В голубых глазах Быстрова отчаяние.
- Мы ушли... - Он поправился: - Уходим. А вы остаетесь. Будете вести
себя разумно, деникинцы не обратят на вас внимания. Если случайно услышат о
ком-нибудь, что он комсомолец, ответ прост: записывали всех, записали и
меня. Но вы коммунисты. Вы стали коммунистами раньше, чем стали взрослыми.
Жить надо тихо, но не идти на службу к врагу. Если что понадобится, вам
дадут знать. Мы хотим вас сохранить, и вы обязаны подчиниться. У коммунистов
еще большая дорога. А теперь - по домам... - Он подходит к каждому и каждому
пожимает руку. - Расходитесь. По одному.
- Задержитесь, - говорит Славушке Степан Кузьмич, подходит к двери,
закрывает плотнее. - Слушай внимательно. - Глаза все такие же, голубые и
печальные, но глядит он в твои глаза и, кажется, читает все твои мысли. -
Никуда мы не уходим, будем по логам да задворьям скрываться. Тебе - ждать.
Все примечай и на ус мотай. Поручения будут, а пока что через день за реку,
часов около пяти, на опушке, повыше усадьбы Введенского.
- А меня Пал Федорыч по деревням посылает, - пожаловался мальчик.
- Зачем?
- Яблоками торговать.
- Отлично, - похвалил Быстров. - Поезжай, прощупай настроение,
приглядись, кого куда клонит... Веди себя умненько, ни с кем не ссорься, не
спорь. Ваш дом обязательно под постой какому-нибудь начальству отведут...
Смекнул? Беги!
Теперь Славушке не скоро придется здесь побывать. Стены, выбеленные
серой известью, грубка о четырех углах, скамейки... Что хорошего? А
грустно...
Возле дома телега, накрытая выцветшим белесым рядном, с впряженным в
нее Орленком, старым мерином, на котором нельзя уже ни пахать, ни гулять,
можно только не спеша тащиться по деревням.
Федосей сидел на приступке, вытянув ноги по земле.
- Пришел? - незлобиво спросил он, моргая своими собачьими глазками. -
Пал-то Федорыч бесится, стал быть, не доверяет мне одновча.
Павел Федорович ждал Славушку, яблок в лавке гора, яблоко легкое,
яровое, даром сгниет.
- Яблоки набирай чохом, просом или рожью - мера за меру, на яйца -
гарнец десяток.
Орленок тронул с места иноходью, Федосей на облучке за кучера, Славушка
барином на возу.
Семичастная. Народу на улице нет. Но Федосей откидывает рядно и...
поет. Тоненьким сдавленным фальцетом:
Ой, полным-полна моя коробушка,
Есть и ситцы и парча.
Пожалей, моя зазнобушка,
Молодецкого плеча!
Только что никого не было, а девок уже видимо-невидимо, кто с рожью,
кто с пшеном, а кто и с яичками, всем хочется погрызть яблочков. "Стой,
мил-лай!.. Гарнец - десяток. Известно чего, яиц. Курячьих, курячьих..."
Откуда-то из-за изб высыпали ребятишки. Почем наливные? Завтра сгниют, а
сегодня сжуют. Федосей расхваливает товар, а его не надо хвалить. Яблочки
так себе, слабое яровое яблочко, да еще вперемежку с падалицей. Славушка
знай себе орудует гарнцем. Ссыпает зерно, накладывает яблоки. Вот тебе и
задание по изучению настроений. Торговля с возу! Эй вы, купчики-голубчики...
Тпру!
18
Быстров со Славушкой в исполкоме. До чего же здесь пусто! Все
поразъехались, поразбежались. Кто по обязанности, а кто и по трусости.
Никитину страсть как не хотелось уезжать, а потащился с документами к
Туле, бумага не золото, не ограбят, но оделся попроще, если где задержат:
"Мобилизовали, вот и везем".
Еремеев прощается с какой-нибудь девкой, а у самого ушки на макушке,
все слышит - где, что, откуда. Девка, сама того не ведая, докладывает обо
всем, что деется по деревне...
Константин Быстров - его почему-то считают двоюродным братом Степана
Кузьмича, хотя они только однофамильцы, - тихий мужичок, по должности
завсобесом, где угрозой, где уговором отнимает у мужиков коней, суля по
Нортон Андрэ
Трубников Александр
Маккарти Кормак
Свержин Владимир
Афанасьев Роман
Орлов Алекс