Чтение 27–й страницы книги ~Не хочу, чтобы он умирал~

Югослав пожал плечами и прищелкнул языком - здешние нравы были ему
непонятны.

- А что же теперь делать? - спросил его Скотт.

- Его надо отправить в больницу, чтобы выпустить гной, - сказал
югослав. - И поскорее. Сегодня же, не то...

Скотт знал, что ни один армейский госпиталь не примет старика ни под
каким видом, и даже не стал просить югослава его устроить; однако врач и
сам сказал, что всякие хлопоты безнадежны.

- Его придется отправить в египетскую больницу. А я тут вам ничем
помочь не могу.

- Мы поместим его в Каср-эль-Айни [каирская государственная больница],
- сказал Атыя. - Мы можем отвезти его сами, или понадобится санитарная
машина?

- Пока вы станете искать санитарную машину, будет уже поздно, - ответил
югослав.

- Ну что ж, - сказал Скотт. - Мы отвезем его сами.

- Но сначала отправьте меня на работу, - попросил югослав. - Я на
дежурстве.

Скотт попросил Атыю подождать и отвез врача в госпиталь на "виллисе"
Куотермейна.

- Как вы думаете, есть у старика какая-нибудь надежда выкарабкаться? -
спросил он врача по дороге.

Тот снова пожал плечами:

- Это вам может сказать только хирург. Ему необходим инсулин. Родные
понемножку давали ему сахар, видимо жалея его, вот отчего образовалась
болячка. Теперь у него сахар в крови. Может, дело и безнадежно. Не знаю.
Старик-то ведь хилый...

Когда Скотт стал его благодарить, врач лишь беспомощно покачал головой;
он проводил "виллис" взглядом, и ему стало грустно. На минуту югославу
вдруг показалось, что он не совсем на чужбине.

Атыя ждал Скотта у двери:

- Я им сказал, что если они будут причитать, когда мы повезем его в
больницу, я их поколочу.

Роза и суданка-прислужница Еррофа нарядили старика в самый лучший
костюм, и хотя они встретили Скотта спокойно, поблагодарили его и напоили
чаем, обычай требовал, чтобы они поплакали, когда старик покидал свой дом.
Дети играли на дворе, а когда они попытались войти в дом, Атыя выгнал их
вон.

Абду Эффенди лежал на тахте, опустив обвислый подбородок на раздутую
водянкой грудь. Он подержал Скотта за руку и, не глядя, кивнул: старик не
понимал, что с ним происходит. Скотт и Атыя погрузили его в "виллис"; Атыя
поддерживал отца сзади. Скотт сел за руль, а женщины громко запричитали -
видно, Атые не так легко было выиграть битву с исконными обычаями. Когда
они подъехали к больнице и отыскали врача, Абду Эффенди был уже без
сознания.

Пока Скотт разъезжал на "виллисе", Куотермейн одолжил мотоцикл и
отыскал в шифровальном отделе Люсиль Пикеринг.

- Вот хорошо, что вы пришли, Куорти! - сказала она. - Я вас целый век
не видала.

- Вы заняты? - спросил он.

- А что?

- Можете выйти на полчасика?

- Конечно могу, а что? Какие-нибудь неприятности?

- Да, вроде того. Мне надо с вами поговорить.

- Ой, как страшно! - Она предупредила сержанта шифровального отдела,
который почтительно вытянулся перед ней: - Я уйду на полчаса по важному
делу.

Поездка на мотоцикле показалась ей очень забавной.

Она настояла на том, чтобы сесть в седло, позади Куотермейна, и по
дороге махала всем мало-мальски знакомым людям. Куотермейн привез ее в
"Гроппи", где швейцарское искусство приготовления сладостей и мороженого
достигло совершенства.

Каирские дамы умели по достоинству оценить мастерство швейцарского
кондитера.

- Что вам заказать? - спросил Куотермейн, изучая две страницы меню,
исписанного названиями различных frappe [сладкое блюдо со взбитыми белками
или сливками (франц.)], coupes [мороженое с фруктами и взбитыми сливками
(франц.)], bombes [пончики (франц.)], сэндвичей, пива, кофе, чая, пирожных
и закусок.

- Пиво.

- Это в угоду мне? - спросил он ее с ехидством. - Ну ладно. Я возьму
кофе по-венски, миндальное мороженое и к нему порцию взбитых сливок.

- Господи, Куорти!

Сафраги [официант (араб.)] ушел, взяв заказ, и они дожидались его,
облокотясь на серый мраморный столик.

- Вы ведь лучший друг бедноты, - сказала ему Люси кокетливо, - неплохое
же вы нашли себе пристанище!

- Лучший друг бедного человека - собака.

- Зачем так искажать мои слова?

- Разве это не так? - спросил он, разглаживая пальцами густые усы. -
Правда, мы знаем, что лучший друг бедноты - это вы. Помните, как вы
поджидали нас в Мене с ящиком апельсинов?

- Ну хорошо. Не будем говорить друг другу колкости.

- Что ж, не будем.

- Почему вы не зовете меня Люси или хотя бы миссис Пикеринг? Вы никогда
ко мне не обращаетесь прямо. Всегда проглатываете мое имя, словно оно
становится у вас поперек горла.

- Это от смущения. Я и на самом деле не решаюсь произнести ваше имя.

- Перестаньте болтать ерунду, Куорти. Терпеть этого не могу.

- И я тоже. Противно, правда?

- Вы хотите меня разозлить?

- Вот вам ваше пиво, - сказал он. - Вы уверены, что вам не хочется со
мной поменяться? Никогда не видел, чтобы вы пили пиво. Небось, думали, что
я из тех, кто его дует целыми днями? Верно. Я выпью пиво, а вы берите себе
кофе по-венски. - И он пододвинул ей кофе.

- О чем вы хотели со мной поговорить? - спросила Люси. Она старалась
держаться с ним как можно проще, чтобы преодолеть то чувство раздражения,
какое они всегда вызывали друг у друга.

- О Скотте.

- Да? А почему со мной?

- Потому что вы теперь имеете на него влияние.

- Ну что ж, давайте. А что с ним происходит?.

- Беда в том, что вы, конечно, можете ему помочь и повлиять на него в
хорошую сторону, но с тем же успехом вы можете забрать его в лапы и
погубить.

- Бедный Скотти. Такой уж он дуралей.

- К черту!! - взорвался вдруг Куотермейн. - Давайте считать, что мы
квиты, и подумаем лучше, как нам быть. Неужели я должен вам рассказывать,
в каком положении он находится? Да и все мы тоже. А вы лучше меня знаете,
что он об этом думает.

Выиграв первую атаку, она как будто смягчилась и стала мило хитрить:

- Ей-богу, не знаю. Я давно вас хотела спросить, что собой представлял
его друг Мозес? Я ведь никогда его порядком не знала, а Пикеринг мне
рассказывал, что это очень душевный, хотя и вспыльчивый парень. Вот уж не
могу себе представить, кто отважится откровенничать со Скотти!

Куотермейн пожал плечами:

- У Мозеса для всех была душа нараспашку. А какое это имеет отношение к
делу?

- Почему его прозвали Мозесом? Ведь его имя было Броди.

- Из-за кудрявой бороды [намек на пророка Моисея]. Неужели вам Пикеринг
ничего не рассказывал?

- Нет. Мы никогда ни о ком из вас не злословили.

- Странно. А я-то всегда себе представлял, как вы с Пикерингом
усаживаетесь рядком и разбираете нас по косточкам.

- Боже упаси, никогда! Пикеринг всегда говорил, что не любит
сплетничать о людях, которые ему нравятся. Он, как и Скотти, терпеть не
мог болтать, только Скотти вообще не желает разговаривать о чем бы то ни
было, даже о книге, которую прочел. Иногда у него это доходит до смешного.
А вот о Скотти Пикеринг рассказывал, тут он удержаться не мог. Его
восхищало, как Скотти работает. Он ведь знал, что тот работает вместо
него...

- Слава богу хоть за это, - сказал Куотермейн.

Положив взбитые сливки на мороженое, он стал есть, запивая пивом, и
после каждого глотка отирал усы согнутым указательным пальцем. Люси
Пикеринг скорчила гримасу и отвернулась.

- А чем наш Скотти так уж хорош в пустыне?

- Планиметрией и сферической тригонометрией, - ответил Куотермейн, с
аппетитом доедая мороженое.

- Ну, это само собой. А еще чем?

- Методом вычисления расстояния по величине хорды и угла, проекциями,
сеткой меридианов и параллелей. В этом деле он мастак.

- А чем он хорош, кроме своей топографии? - настаивала она, словно не
замечая его попытки отделаться от нее шуткой.

- Абсолютной верой в то, что делает.

- А вы все разве не верите?

- Более или менее. Скотт - человек хоть и одержимый, но
целеустремленный. Он ничего не делает сгоряча. Все, за что берется, он
крепко держит в руках. Он - полный хозяин своего дела.