жизнью, и лишь позабавилась ею от чистого сердца, как ребенок сказкой из
"Тысячи и одной ночи".
противиться любви молодого, как я, человека, противиться заразительному пылу
прекрасного душевного недуга, -- рассуждал я по дороге домой. -- Быть может,
подобно леди Делакур, ее снедает рак? Конечно, в ее жизни есть что-то
искусственное".
безрассудный и самый в то же время разумный, какой только может придумать
влюбленный. Чтобы изучить эту женщину в ее телесной природе, как я изучил ее
духовную сущность, чтобы, наконец, знать ее всю, я решил без ее ведома
провести ночь у нее в спальне. Вот как я осуществил это намерение,
пожиравшее мне душу, как жажда мщения грызет сердце корсиканского монаха. В
приемные дни у Феодоры собиралось общество настолько многолюдное, что
швейцар не мог уследить, сколько человек пришло и сколько ушло. Уверенный в
том, что мне удастся незаметно остаться в доме, я с нетерпением ждал
ближайшего вечера у графини. Одеваясь, я за неимением кинжала сунул в
жилетный карман английский перочинный нож. Если бы у меня нашли это оружие
литератора, оно не внушило бы никаких подозрений, а не зная, куда заведет
меня мой романический замысел, я хотел быть вооруженным.
исследовать, и увидел, что жалюзи и ставни закрыты, -- начало было удачным;
так как могла войти горничная, чтобы задернуть занавеси на окнах, то я сам
их развязал: я подвергал себя большому риску, отважившись опередить служанку
в ее работе по дому, однако, спокойно взвесив опасность своего намерения, я
примирился с нею. Около полуночи я спрятался в амбразуре окна. Чтобы не было
видно ног, я попробовал, прислонясь к стене и уцепившись за оконную
задвижку, взобраться на плинтус панели. Изучив условия равновесия в этом
положении и точку опоры, вымерив отделявшее меня от занавесок расстояние, я,
наконец, освоился с трудностями настолько, что мог оставаться там, не рискуя
быть обнаруженным, если только меня не выдадут судороги, кашель или чихание.
Чтобы не утомлять себя без пользы, я стоял на полу, ожидая критического
момента, когда мне придется повиснуть, как пауку на паутине. Занавески из
белого муара и муслина образовывали передо мною толстые складки наподобие
труб органа; я прорезал перочинным ножом дырки и, как из бойниц, мог видеть
все. Из гостиных смутно доносились говор, смех и возгласы гостей. Этот
глухой шум и неясная суета постепенно стихали. Несколько мужчин пришли взять
шляпы с комода графини, стоявшего возле меня. Когда они касались занавесок,
я дрожал при мысли о рассеянности, о случайных движениях, возможных у людей,
которые второпях шарят повсюду. Счастливо избежав таких неприятностей, я уже
предсказывал успех своему замыслу. Последнюю шляпу унес влюбленный в Феодору
старик; думая, что он один, он взглянул на кровать и испустил тяжелый вздох,
сопроводив его каким-то восклицанием, довольно энергичным. У графини в
будуаре, рядом с ее спальней, еще оставалось человек шесть друзей, она
предложила им чаю. И тут злословие -- единственное, чему современное
общество еще способно верить, -- приметалось к эпиграммам, к остроумным
суждениям, к позвякиванию чашек и ложечек. Едкие остроты Растиньяка, не
щадившего моих соперников, вызывали бешеный хохот.
смеясь, сказала графиня.
своей ненависти... И в дружбе также, -- прибавил он. -- Враги полезны мне,
быть может, не меньше друзей. Я специально изучал наш современный язык и те
естественные ухищрения, которыми пользуются, чтобы на все нападать или все
защищать. Министерское красноречие является достижением общества. Ваш
приятель не умен, -- вы говорите о его честности, его чистосердечии. Другой
приятель выпустил в свет тяжеловесную работу -- вы отдаете должное ее
добросовестности; если книга плохо написана, вы хвалите ее за выраженные в
ней идеи. Третий ни во что не верит, ежеминутно меняет свои взгляды, на него
нельзя положиться, -- что ж, зато он так мил, обаятелен, он очаровывает.
Если речь идет о ваших врагах -- валите на них как на мертвых. Тут уж можете
говорить совсем по-другому: сколь искусно оттеняли вы достоинства своих
друзей, столь же ловко обнаруживайте недостатки врагов. Умело применять
увеличительные или уменьшительные стекла при рассмотрении вопросов морали --
значит владеть секретом светской беседы и искусством придворного. Обходиться
без этого -- значит сражаться безоружным с людьми, закованными в латы, как
рыцари. А я употребляю эти стекла! Иной раз даже злоупотребляю ими.
Оттого-то меня и уважают -- меня и моих друзей, -- ибо, замечу кстати, и
шпага моя стоит моего языка.
своей наглостью, которая служила ему средством выбиться в люди, поднял
перчатку, столь презрительно брошенную Растиньяком. Заговорив обо мне, он
стал преувеличенно хвалить мои таланты и меня самого. Этот вид злословия
Растиньяк упустил из виду. Язвительно-похвальное слово ввело в заблуждение
графиню, и она безжалостно принялась уничтожать меня; чтобы позабавить
собеседников, она не пощадила моих тайн, моих притязаний, моих надежд.
когда-нибудь он жестоко отомстит за все; его таланты по меньшей мере
равняются его мужеству; поэтому я назвал бы смельчаком того, кто на него
нападает, -- ведь он не лишен памяти...
раздосадованная глубоким молчанием, воцарившимся после слов Растиньяка.
их писать, нужен особый вид мужества.
Он верен мне.
Банко в "Макбете". Я терял возлюбленную, зато у меня был друг! Однако любовь
внушила мне один из тех трусливых и хитроумных парадоксов, которыми она
усыпляет все наши горести.
прикрывать свое чувство злой шуткой? Уж сколько раз сердце изобличало уста
во лжи! "
графиней, собрался уходить.
затрепетал. -- И вы не подарите мне еще одно мгновение? Значит, вам нечего
больше сказать мне? Вы не пожертвуете ради меня каким-нибудь из ваших
удовольствий?
Графиня вошла к себе, вполголоса напевая "Pria che spunti" ("Пока заря не
настанет" (итал. ) -- слова арии из оперы итальянского композитора Чимарозы
"Тайный брак". ). Никто никогда не слыхал, чтобы она пела, и подобное
безгласие порождало странные толки. Говорили, что первому своему
возлюбленному, очарованному ее талантом и ревновавшему ее даже при мысли о
времени, когда он будет лежать в могиле, она обещала никому не дарить того
блаженства, которое он желал вкушать один. Все силы своей души я напряг,
чтобы впивать эти звуки. Феодора пела все громче и громче; она точно
воодушевлялась, голосовые ее богатства развертывались, и в мелодии появилось
нечто божественное. У графини был хороший слух, сильный и чистый голос, и
какие-то необыкновенные сладостные его переливы хватали за сердце.
Музыкантши почти всегда влюблены. Женщина, которая так пела, должна была
уметь и любить. От красоты этого голоса одною тайною больше становилось в
женщине, и без того таинственной. Я видел ее, как вижу сейчас тебя;
казалось, она прислушивается к звукам собственного голоса с каким-то
особенным сладострастным чувством: она как бы ощущала радость любви.
Заканчивая главную тему этого рондо, она подошла к камину, но, когда она
умолкла, в лице ее произошла перемена, черты исказились, и весь ее облик
выражал теперь утомление. Она сняла маску актрисы -- она сыграла свою роль.
Однако своеобразная прелесть была даже в этом подобии увядания,
отпечатлевшемся на ее красоте -- то ли от усталости актрисы, то ли от
утомительного напряжения за весь этот вечер.
решетку, сняла перчатки, отстегнула браслеты и через голову сняла золотую
цепочку, на которой был подвешен флакончик для духов, украшенный
драгоценными камнями. Неизъяснимое наслаждение испытывал я, следя за ее
движениями, очаровательными, как у кошек, когда они умываются на солнце. Она
посмотрела на себя в зеркало и сказала вслух недовольным тоном:
быстротой... Пожалуй, нужно раньше ложиться, отказаться от рассеянного
образа жизни... Но что же это Жюстина? Смеется она надо мной?
знаю. Она спустилась по потайной лестнице. Я с любопытством смотрел на нее.
Мое поэтическое воображение во многом подозревало эту высокую и статную
смуглую служанку, обычно не показывавшуюся при гостях.
колени, расшнуровала своей госпоже высокие и открытые, как котурны,
башмачки, сняла их, а в это время графиня, раскинувшись в мягком кресле у
камина, зевала, запустив руки в свои волосы. Все ее движения были вполне
естественны, ничто не выдавало предполагаемых мною тайных страданий и
страстей.
сегодня занавески. О чем он думает?
занавесках прекратился.