Учтите, что это - не заведение. У меня очень избранный круг друзей. Вы
согласны с этими условиями?
едва не забыла. Никаких сигар. Во время визитов никогда не закуривайте
сигару.
кровати. Она вернулась в купальном халате, который быстро сняла и повесила
на спинку стула.
надо высечь в мраморе.
ничего мне не сказал. Ты молодой, верно? Двадцать шесть? Двадцать семь?
Ну, ложись, милый, познакомимся. Хочешь познакомиться? Нам надо привыкнуть
друг к другу. Первые несколько раз будем узнавать, кто что любит.
ты ухаживаешь за одной молодой леди из Рихтервилла. Это верно?
мой свадебный подарок.
я беру подарки только в виде наличных денег.
бы дружить с тобой еще год, если у тебя не очень получится с молодой
женой. Так бывает. У меня был друг, который хотел возобновить визиты,
только я не могла.
из своих друзей, но пока что не могу себе это позволить. Когда накоплю
достаточно денег, то уеду отсюда. Продам мастерскую и переселюсь в
Нью-Йорк. Хочу, чтобы какой-нибудь миллионер взял меня на содержание, пока
я не начала стареть. Но главное, что я хочу, это - уехать отсюда с
незапятнанной репутацией, - чтоб не было никаких сплетен. Если не найду
миллионера, то, может быть, открою первоклассное заведение, а это стоит
денег. Лучшее заведение в конечном счете выгоднее, ведь ему надо посвятить
всю жизнь. Но на это нужны деньги и связи. Не могу же я просто взять и
открыть где-нибудь заведение. Нет, надо постараться найти миллионера,
который знает нужных людей, и чтобы он подбросил достаточную сумму для
начала. Заведение, которое могли бы посещать и дамы. Я знаю дам в этом
самом городе, которые пошли бы в заведение, если бы оно было. Одна моя
заказчица постоянно мне намекает, что хотела бы посмотреть мои комнаты
наверху. Я знаю, чего она хочет. Хочет убедиться, что может довериться
мне, а потом попросить разрешения воспользоваться этими комнатами. Но
женщины не умеют держать язык за зубами. Мужчины - тоже, но среди моих
друзей болтунов пока что не встречалось. Я не хочу, чтобы сюда, наверх,
приходили какие-нибудь женщины, кроме меня. У меня ежедневно уходит по
часу времени на то, чтобы навести в этих комнатах порядок и чистоту, чтобы
мне не пришлось держать горничную... Значит, скоро оставишь меня, Эйб? Ну
что ж, если невеста твоя - та самая, о которой мне говорили, то пятьсот
долларов - не такая уж потеря, тем более что ты, возможно, захочешь я в
дальнейшем навещать меня. Этим я не хочу сказать, что не желаю тебе
счастья. Но навестить меня ты сможешь, когда, например, она будет в
положении. Со мной тебе будет гораздо лучше, чем с той, которую ты не
знаешь.
хорошенько, пока ты не разглядел. И расскажу ей кое-что, а, Эйб? Если бы
она узнала то, что я знаю, то убежала бы от тебя, как ошпаренная.
верен ей без малого пять лет. Все эти годы он знал, что миссис Кроу спала,
насколько он мог судить, еще с тремя или четырьмя мужчинами. Но этот факт
был известен Аврааму с самого начала, так что он не испытывал ревности и
не требовал исключительного права на ее услуги. Система, с помощью которой
она регулировала и удовлетворяла его потребности, не вызывала устойчивого
чувства благодарности, не льстила мужскому самолюбию и вообще исключала
все то, что входит в понятие любви. Разумеется, ни о каком стихийном
проявлении чувств не могло быть речи, поскольку свидания тщательно
планировались. Энабелла Кроу торговала своим прекрасным телом настолько
откровенно, что не допускала никаких романтических эмоций. Проведя
положенный час с мужчиной в постели, она спокойно садилась в своем халате
и, держа в руке полученные от него банкноты (иногда обмахиваясь ими, как
веером), болтая с ним дружески, ждала, когда гость оденется, чтобы потом
проводить его до парадного и запереть на ночь дверь.
строго регламентированные свидания с Энабеллой Кроу - эта близость была
чувством, отношением, а не актом. Не было случая, чтобы Аделаида,
испытывая какой-либо вариант чувственной любви, заставляла Авраама
заподозрить ее в том, что она почерпнула этот вариант из опыта другого
мужчины. Все ее "эксперименты" казались ему новыми и уникальными, а от
этого сознания зарождалась любовь. Авраам Локвуд привык считать себя
человеком опытным, но за тридцать с лишним лет жизни он впервые жил с
женщиной, а не "ходил на свидания" к ней. Если он и "обольстил" ее, то с
помощью законного брака, и потому жизнь с ней все-таки была
содержательней, богаче. Брак, как обязательное установление, окреп и в
конце концов перерос в любовь. Аделаида заметила эту перемену, но о своем
открытии умолчала. Она лишь стала сильнее любить.
больницу Роду. Сказались усталость, тяжелый труд, угрызения совести,
сознание собственной ненужности и безрадостного будущего, тяжелые
воспоминания о прошлом и, как значилось в свидетельстве о смерти,
флегмонозная ангина. Смерть была нелегкой, мать угасала медленно, она по
глазам мужа и сына видела, что те ждут, когда, наконец, прекратится ее
прерывистое дыхание. Через неделю после похорон Мозес Локвуд уговорил
Аделаиду и Авраама переехать в красную кирпичную коробку, где в 1873 году
у него родился внук. Его назвали Джордж Бингхем Локвуд - в честь
губернатора штата, который был близким другом Леви Хоффнера.
младенческого возраста, когда здоровье их деда, Мозеса Локвуда, сильно
пошатнулось. Он настолько ослаб, что уже почти не решался ходить в свою
контору на Док-стрит, всего в нескольких кварталах от дома, поэтому все
бумаги, требовавшие его внимания, носили ему в домашний кабинет.
прислугам, нанятым вскоре после смерти жены, приходилось вставать по
очереди в пять часов утра, чтобы приготовить ему чай. В погожие дни он
выходил во двор - подтянутый, одетый так, будто шел на службу, и
потихоньку прохаживался среди розовых кустов и вязов - то трогал пальцами
цветы, то останавливался у какого-нибудь дерева и рассматривал его от
корней до самой макушки: время от времени он садился отдохнуть в дубовые
кресла и на скамьи грубой работы, специально расставленные в разных местах
усадьбы. Если дождь, снег или сильный холод мешали ему выйти из дому, он
бродил по комнатам, останавливаясь перед статуэтками, фарфоровыми вазами и
часто натыкаясь на прислугу, занятую уборкой. В доме стало многолюдно. У
его сына Авраама было теперь двое маленьких детей, появились две прислуги,
няня и кучер. В кухне и в других помещениях всегда суетились люди; но где
бы Мозес Локвуд ни появлялся, он приносил с собой тишину. С его приходом
все тотчас почтительно умолкали, ожидая, что он скажет. Но он в
большинстве случаев ничего не говорил и, поскольку они продолжали молчать,
чувствовал себя лишним. Он и действительно был лишним среди них.
его визиты в конюшню (как будто старик ходил туда шпионить). Из-за этого
Мозес лишился возможности навещать лошадей. Не то чтобы он очень любил
лошадей, но все же - это живые существа, которые умеют слушать и которым
можно что-то сказать. Его сын Авраам, единственный оставшийся в живых из
тех четверых, с кем Мозес провел большую часть свой жизни, по утрам спешил
и часто исчезал на целый день, а то и на несколько дней, если этого
требовали его новые дела в Филадельфии. Аделаида, жена Авраама, была
приятной молодой женщиной, но все ее время занимали заботы о детях и
хозяйстве, и у нее почти никогда не было ни одной свободной минуты, чтобы
присесть и поболтать со стариком. Прислуги были сестрами-негритянками из