Апраксин встал, запричитал жалобно:
- Не совладать мне с Фридрихом, силушки нет... Елизавета не любила,
когда перечат:
- На твою силушку никто и не глядит. Ведомо, что слаб ты... Да не
тебе драться, а солдату.
- Неучены мы, матушка. В дураках ходим!
- Все неучены, пока не биты, - отвечала Елизавета.
- Где уж нашему российскому плюгавству с королем прусским тягаться!
Ты гляди-кось, как он по Европам чешет... Как даст - все враз костьми
ложатся без дыхания.
- Трус! - крикнула Елизавета. - Гляди на меня: женщина слабая, ногами
больная. И - не боюсь! Такую войнищу затеваю... Ступай же прочь, скула
рязанская. И, чтобы не мешкая, в Ригу ехал - армия не ждет, ступай прочь!
Апраксин, навзрыд плача, выкатился за двери. Там его снова подхватили
румяные пригожие бабы. Снова распустились в воздухе легкие цветастые
платки:
Батюшка - богат,
Черевички купил...
Когда галера отплыла, Елизавета взглядом подозвала к себе адмирала.
Мишуков без робости подошел.
- Захар Данилыч, что скажешь-то? - спросила она подавленно. - Хоть
вы, флотские, утешьте меня.
- А мы люди не вельможные, - отвечал ей адмирал. - От нас,
кронштадтских, ты токмо единую правду услышишь! Батюшка-то твой меня
палкой бил еще в чинах лейтенантских. Бил он меня и приговаривал: "Ой, и
дурак же ты, Мишуков! Ну, кто же говорит вслух то, что думает?" Однако
говорю по-прежнему - все, что думаю!
Елизавета, смеясь, протянула ему руку:
- Шут с тобой. Целуй же...
Этикету не обучен, адмирал схватил царицу за руку, поцеловал выше
запястья. Понравилось - и еще разок чмокнул.
- Ох, и боек ты, флотский, - удивилась Елизавета. - Сколь же лет
тебе, Захар Данилыч?
- На восьмую десть меня уже кинуло.
- А не робок ты, старче?
- Чего? - не сразу расслышал адмирал.
- Не совсем-то молоденький ты, говорю.
- А-а-а... Только б на абордаж свалиться, а в драке-то я горяч бываю.
Вот, помнится, случай был.., ишо при баталии Гангутской, при батюшке
твоем, случилось мне раз...
- Ну-ну, погоди! В порядке ли эскадр свой содержишь? Мишуков стал
загибать перед ней тряские синеватые пальцы:
- Не флот у тебя, матушка, а дерьмо протухшее. Ты бы помене на
гулянки тратилась, а лучше бы флоту деньжат скинула. Смотри сама детально:
кильсоны в течи, брандкугелей нехватка, рангоут погнил, такелаж
размочалился...
Елизавета поспешно закрыла уши:
- Ой, батюшка, что ты меня ругаешь? Да еще слова-то какие зазорные
придумал... Скажи по милости языком внятным: галеры твои потоппут или не
потопнут, если их в море вывести?
Мишуков ответил:
- А чего им тонуть, коли мы на них плаваем? Подобьем где надо паклей
да просмолим. Поплывут, куда ни прикажешь.
- А матросы мои - здоровы ли?
- Кррровь с ррромом! Секи любого, матушка: ему - хоть бы што, даже не
обернется...
Елизавета, удовлетворенная, поднялась:
- Термин свой из дворца вынеси: я в морской брани не смыслю. -
Раскрыла веер и обмахнулась. - Отпиши Кашкину, Петру Гаврилычу, в Ревель,
дабы эскадр весельный в самой скорости был готов. Бомбардирской же эскадре
Сашки Вальронда быть начеку загодя. И города прусские, кои у моря стоят,
по плану Конференции, брать будем совокупно - и армейски и флотски!
Раскрыла шкатулку, среди жемчугов и ниток коралловых нашла свою
орденскую ленту. Потянула ее из вороха драгоценностей:
- Нагнись, адмирал.., жалую! Хоть и облаял ты меня сердито, а все
едино.., флотские люди мне любы: они не скулят!
- Матушка, - проскрипел старик. - На кой мне ляд лента твоя, коли
помру скоро. В гробу я и без лент хорош буду! А лучше дозволь еще разок
ручку поцеловать? Уж такая она у тебя.., вся белая, пребе-е-елая!
***
Узнав о назначении Апраксина, Фридрих обрадовался:
- Апраксина можно смело подкупить через великую княгиню Екатерину: он
слишком расточителен и постоянно нуждается...
Посол Митчелл из Берлина диктовал своему коллеге Вильямсу:
"На этом основании прусский король полагает, что Апраксину можно
предложить известную сумму денег, лишь бы он задержал движение русских
войск..."
Вильяме поручил это Бестужеву, и чередою великолепных пиршеств
Апраксин был надолго задержан в Петербурге - вдали от армии, которая,
кутаясь в прогнившие от сырости плащи, грелась у походных костров в
промозглых лесах Ливонии.
Расквашивая дороги, хлынули осенние дожди - желтые и неуемные. Потом
закружились белые мухи; близился 1757 год, а командующий все еще пировал
на берегах Невы... Однажды Апраксин прямо спросил великую княгиню
Екатерину:
- Ваше высочество, ехать мне к армии или не ехать? На что получил
ответ, все объяснявший:
- Ежели вы, Степан Федорович, останетесь в Петербурге, к армии не
отъезжая этим вы проявите преданность к моей особе...
Здоровье Елизаветы Петровны снова ухудшилось, и все ждали рокового
исхода; потому-то заговорщики и не хотели отпускать Апраксина к армии, -
фельдмаршал был нужен для конъюнктур внутренних. Но флот и армия, далекие
от придворных затей, верой и правдой служившие лишь целям Отечества, - эти
два живых и сложных организма были уже давно готовы к походу.
И это была та сила, которую не могли подкупить никакая секретная
дипломатия и никакие бешеные деньги.
Россия уверенно покоилась на этой силе.
ГОРЯЧИЙ КОТЕЛ ЕВРОПЫ
Фридрих выжидал весны, чтобы начать новую военную кампанию. Англия,
заварив всю кашу в Европе, спокойно свернула свой лисий хвост на островах
и посматривала прищуренным глазом, что получится из этого густого
кровавого варева. Фридрих, по сути дела, оставался один, но...
- Натиск! - утверждал король. - Моего меча никто не увидит, только
блеск его ослепит Европу... Один удар - Австрия, второй - Франция, шведы -
это вообще не вояки, а тогда останется ленивая Россия, с которой
расправимся на сладкое.
Иногда, впрочем, прорывались сомнения.
- Как здоровье Елизаветы? - терзался король. - Неужели она переживет
эту зиму? Что в Петербурге?..
А в Петербурге только и говорили, что Елизавете Петровне все хуже и
хуже. Лейб-медик Кондоиди по секрету утверждал, что императрица доживет
только до весны. Это радовало сторонников Фридриха и пугало честных
патриотов России, которые понимали: умри Елизавета - и все обернется
бесчестием русскому имени...
В один из дней Елизавета ткнулась в стенку. Руки раскинула, закричала
истошно:
- Помогите мне... Я ничего не вижу, люди!
Она ослепла. Зрение скоро вернулось к ней, она пришла в себя от
страха, выпила бокал венгерского и схватила лейб-медика Кондоиди за
длинный нос:
- Я тебе, черт византийский, еще покажу кузькину мать... Посмей мне
кляузы строить! Это не я, а ты, сатана, только до весны протянешь. Я еще
спляшу на твоей могилке...
Потом вспомнила об Апраксине:
- Здесь еще он, брюхатый? Гоните его в Ригу, иначе я в гнев войду...
Худо будет! Всем худо будет!
Эстергази в Петербурге старался угодить России: гнал и гнал
переговоры с французской миссией... Дуглас оказался очень верным слугой
Версаля - он говорил:
- Король Франции никогда не согласится, идя на союз с Россией,
порвать свои сердечные отношения с диваном султана.
- Но Турция извечный враг России, - оспаривал его Эстергази. -
Вспомните, что в Крыму томятся русские рабы и что русский двор никогда не
отступит от борьбы с исламом!
- Но еще вот Польша... - вставлял де Еон, и три человека бились лбами
над круглым столом, пока не отыскали спасительной лазейки в темном углу
секретности. - Нужна тайная статья! - сказал де Еон. - Чтобы Франция
оказала помощь России в ее борьбе с Турцией, но под большим секретом от
турок.
Бестужев-Рюмин такую статью одобрил. Ее быстро оформили, скрепили
подписями и срочным гонцом отправили в Париж. На другом конце Европы
русско-французский договор прочел Людовик и пришел в состояние ярости:
Мережковский Дмитрий
Афанасьев Роман
Андреев Николай
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Шилова Юлия