read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



свете, все же эти пороки, - пусть даже их приписывали Берготу не зря, - не
могли бы служить доказательством, что его писания - ложь и что необычайная
его чувствительность - комедия. Подобно тому как по видимости сходные
патологические явления вызываются чересчур сильным или, наоборот, чересчур
слабым напряжением, выделением и т. д., точно так же иные пороки проистекают
из сверхчувствительности, а иные - из отсутствия какой бы то ни было
чувствительности. Быть может, только действительно порочная жизнь способна
дать толчок к постановке нравственной проблемы во всей ее грозной силе. И
эту проблему художник решает не в плане личной жизни, но в плане того, что
для него является жизнью подлинной, и решение это - решение обобщенное,
решение художественное. Как великие учителя церкви, родившиеся на свет
хорошими людьми, часто начинали с познания грехов всего человечества и в
конце концов достигали святости, так же часто и великие художники,
родившиеся на свет людьми дурными, пользуются своими пороками, чтобы прийти
к постижению кодекса морали для всех. Именно пороки (или просто слабости,
смешные черты) своей среды, противоречивость суждений, легкомыслие и
безнравственность своих дочерей, измену жен и свои собственные грехи
особенно часто бичевали писатели, не меняя, однако, ни своей жизни, ни
дурного тона, царившего у них в доме. Но во времена Бергота этот контраст
был еще разительнее, чем прежде: с одной стороны, по мере того как
развращалось общество, представления о нравственности становились чище, а с
другой, читатели знали теперь о частной жизни писателей больше, чем раньше;
иной раз вечером в театре появлялся писатель, которым я так восхищался в
Комбре, и уже одно то, с кем он сидел в ложе, представлялось мне
необыкновенно смешным или грустным комментарием, беззастенчивым
опровержением тезиса, который он защищал в последнем своем произведении. Не
из рассказов тех-то и тех-то почерпнул я многое об отзывчивости и черствости
Бергота. Один из близких ему людей приводил мне доказательства его
жестокости, человек, с которым он был не знаком, приводил пример (тем более
трогательный, что Бергот явно не рассчитывал на то, что это станет известно)
его непритворной сердечности. Бергот жестоко поступил с женой. Но на
постоялом дворе, где Бергот расположился на ночлег, он задержался для того,
чтобы ухаживать за несчастной женщиной, которая хотела утопиться, а перед
отъездом оставил хозяину много денег, чтобы он не выгнал бедняжку и
позаботился о ней. Быть может, по мере того как великий писатель развивался
в Берготе за счет человека с бородкой, личная его жизнь тонула в потоке
вымышленных им жизней, и он уже не считал себя обязанным быть верным долгу
своей жизни, раз у него была теперь другая обязанность: воссоздавать в своем
воображении жизнь других людей. Но, воссоздавая в своем воображении чувства
других людей так, как если бы это были его чувства, Бергот, когда случай
хотя бы на самое короткое время сталкивал его с обездоленным, смотрел на
него не со своей точки зрения - он ставил себя на место страдающего
человека, и с этой точки зрения ему были бы ненавистны рассуждения людей,
которые, глядя на чужие страдания, продолжают думать о мелких своих
интересах. Потому-то он и вызывал к себе правый гнев и неистребимую
благодарность.
Прежде всего это был человек, в глубине души любивший по-настоящему
лишь некоторые образы и (как любят миниатюру на дне шкатулки) любивший
создавать их и живописать словами. За какой-нибудь пустяк, - в том случае,
если этот пустяк служил ему поводом сплести его с другими, - он рассыпался в
благодарностях, а за дорогой подарок не благодарил вовсе. И если б ему
довелось оправдываться перед судом, он невольно выбирал бы не те слова,
какие могли бы произвести на судью впечатление, а по принципу образности, на
которую судья, конечно, и внимания бы не обратил.
В тот день, когда я впервые увидел Бергота у родителей Жильберты, я
сказал ему, что недавно видел Берма в "Федре"; он заметил, что в сцене,
когда она поднимает руку на высоту плеча, - в одной из тех сцен, за которые,
ей как раз особенно шумно аплодировали, - ее искусство по своему высшему
благородству напоминает дивные изваяния, которые она, может быть, никогда не
видала, - напоминает делающую то же самое движение Геспериду с олимпийской
метопы или прелестных дев древнего Эрехтейона.
- Это, наверно, прозрение, хотя я допускаю, что она бывает в музеях.
Любопытно было бы уследить. ("Уследить" - одно из тех излюбленных выражений
Бергота, которое подхватывали молодые люди, нигде с ним не сталкивавшиеся:
это было нечто вроде внушения на расстоянии.)
- Вы имеете в виду кариатиды? - спросил Сван.
- Нет, нет, - ответил Бергот, - если не считать той сцены, где Берма
признается в своей страсти Эноне и где она делает такое же движение рукой,
как Гегесо со стелы на Керамике, она возрождает еще более древнее искусство.
Я подразумевал Коры из древнего Эрехтейона; должен сознаться, что, пожалуй,
трудно вообразить что-нибудь более далекое от искусства Расина, но ведь уже
существует столько Федр... одной больше... Да и потом, до чего хороша эта
маленькая Федра шестого века, до чего хороша вертикальная линия ее руки,
локон "под мрамор", - найти все это было совсем не просто. Тут, гораздо
больше античности, чем во многих книгах нынешнего года, которые были названы
"античными".
В одну из книг Бергота входило знаменитое обращение к древним статуям,
поэтому сказанное им сейчас было мне совершенно ясно и могло только
подогреть мой интерес к игре Берма. Я пытался оживить ее в моей памяти
такой, какою она была в сцене, где она поднимала руку на высоту плеча. И я
говорил себе: "Вот Гесперида Олимпийская; вот сестра одной из дивных орант
Акрополя; вот что такое благородное искусство". Но чтобы эти мысли еще
украсили в моих глазах жест Берма, Берготу следовало высказать их до
спектакля. Тогда, в то время как эту позу актрисы я видел воочию, в тот миг,
когда это явление обладало всей полнотой бытия, я мог бы постараться
составить по нему представление о древней скульптуре. Но от Берма в этой
сцене у меня сохранилось лишь воспоминание, уже неизменное, худосочное, как
образ, лишившийся глубокой подпочвы, где можно рыться и откуда на самом деле
можно извлечь что-нибудь новое, образ, которому нельзя задним числом
навязать толкование, уже не поддающееся проверке, не поддающееся
объективному анализу. Желая принять участие в разговоре, г-жа Сван
обратилась ко мне с вопросом, не забыла ли Жильберта дать мне брошюру
Бергота о "Федре". "У моей дочери ветер в голове", - прибавила она. Бергот,
застенчиво улыбнувшись, заметил, что написанное им не представляет интереса.
"Нет, нет, ваш этюдик, ваш маленький tract {Брошюра (англ.).} - это такая
прелесть!" - возразила г-жа Сван, - ей хотелось показать, какая она хорошая
хозяйка дома, хотелось, чтобы Бергот знал, что она читала его брошюру, и еще
ей хотелось говорить комплименты Берготу не за все подряд, а с выбором,
хотелось руководить им. И она в самом деле вдохновляла его, но только не
так, как она предполагала. В сущности, между блестящим салоном г-жи Сван и
целой гранью творчества Бергота существовала столь тесная связь, что для
нынешних стариков одно может служить комментарием другому.
Я стал делиться впечатлениями. Многие из них представлялись Берготу
неверными, но он не прерывал меня. Я сказал, что мне понравился зеленый свет
в тот момент, когда Федра поднимает руку. "Как будет рад декоратор - это
настоящий художник! Я ему передам - он очень гордится этим эффектом. Я, по
правде сказать, от него не в восторге - как будто все залито морской водой,
а маленькая Федра - ни дать ни взять коралловая веточка на дне аквариума. Вы
скажете, что это подчеркивает космический смысл драмы. Это верно. И все же
это было бы уместней в пьесе, действие которой происходит в царстве Нептуна.
Я прекрасно знаю, что там есть и мщение Нептуна. Боже мой, я вовсе не
требую, чтобы помнили только о Пор-Ройяль, да ведь Расин-то изображал не
любовь морских ежей. Но в конце концов то, что задумал мой друг, все-таки
очень сильно и, в сущности, красиво. Ведь вам-то это понравилось, вы-то это
поняли, правда? В сущности, мы с вами сходимся; его эффект довольно
бессмыслен, но, в конце концов, это очень неглупо". Когда я бывал не
согласен с Берготом, я не считал, что мне нужно умолкнуть, что мне ему
нечего ответить, как в разговоре с маркизом де Норпуа. Это не значит, что
суждения Бергота были легковеснее суждений посла, напротив. Сильная мысль
передает частицу своей силы противнику. Являясь одной из общих духовных
ценностей, она внедряется, прививается в сознании того, кто ее опровергает,
среди близких ей мыслей, с помощью которых сознание дополняет ее, уточняет,
и это дает ему некоторое преимущество, - таким образом, конечный вывод до
известной степени представляет собою творчество обоих участников спора.
Только на мысли, которые, собственно говоря, мыслями не являются, на мысли
шаткие, не имеющие точки опоры, не пустившие ростка в сознании противника,
противник, натыкаясь на полнейшую пустоту, не знает, что ответить. Доводы
маркиза де Норпуа (в спорах об искусстве) не получали отпора, потому что за
ними не стояла реальность.
Бергот не отмахнулся от моих суждений, и я ему признался, что маркиз де
Норпуа отнесся к ним с презрением. "А, старый дятел! - воскликнул Бергот. -
Он заклевал вас, потому что все люди представляются ему мошками и
букашками". "А вы разве знаете Норпуа?" - спросил меня Сван. "Он скучен, как
осенний дождик, - вмешалась г-жа Сван; она очень прислушивалась к мнениям
Бергота, а потом, конечно, боялась, что маркиз де Норпуа насплетничал нам на
нее. - Я как-то после обеда заговорила с ним, но то ли он уж очень стар, то
ли осовел, только он промямлил что-то невразумительное. По-моему, маркизу
необходим допинг!" - "Да, пожалуй, - согласился Бергот, - он подолгу молчит,
чтобы не исчерпать до конца вечера запас глупостей, от которых
оттопыривается воротник его рубашки и надувается его белый жилет". -
"По-моему, и Бергот, и моя жена чересчур строги, - заметил Сван; дома он
выступал в "амплуа" резонера. - Я понимаю, что вам должно быть не очень
интересно с Норпуа, но если подойти к нему с иной точки зрения (Сван был
собирателем курьезов), то он довольно любопытен, довольно любопытен как
"любовник". Когда Норпуа исполнял обязанности секретаря посольства в Риме, -
убедившись, что Жильберта не слышит, продолжал Сван, - он был без ума от
своей парижской возлюбленной и находил предлоги два раза в неделю ездить в
Париж, чтобы провести с ней два часа. Надо отдать ей справедливость, это
очень умная женщина, а тогда она была еще и прелестна, - теперь она богатая
вдовушка. Но таких, как она, в те времена было много. Я бы сошел с ума, если



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 [ 27 ] 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.