Чтение 27–й страницы книги ~Северная Пальмира~

- А я, - сказала Фортуна, бесцеремонно оттесняя Марса, - видела, как маленький Август плачет по ночам в своей спальне.

- Что ты еще знаешь?

- О, много. Как Фортуна Подательница Надежд могу сказать, что римляне надеются, что Бенит приведет их к величию. Как Фортуна Отвратительница Бед знаю, что римляне просят, чтобы варвары не приближались к их границам. Как Фортуна Первородная могу рассказать о надеждах почти каждого человека. Как Фортуна Милостивая поведаю о бедах, которых страшатся римляне. Что еще ты хочешь узнать, Меркурий?

- Когда люди немного поумнеют, - вздохнул покровитель торговли и жуликов.

- А когда поумнеют боги? - спросил, отстраняя Фортуну, Логос. И навис над столом. Не Логос, но мужское воплощение Немезиды.

- Рад тебя видеть, - пробормотал Меркурий, предчувствуя недоброе. И спешно сложил листки с божественными донесениями в сияющую золотой фольгой папку.

- А я как рад! Давай я тебе расскажу интересную историю, Меркурий. Такую историю не может рассказать ни один из богов - ведь мне не надо залезать в собственные статуи, чтобы поговорить с людьми. Я общаюсь со смертными запросто.

- У тебя еще нет статуй, - напомнил Меркурий.

- Это неважно. А важно то, что я узнал. Хочешь послушать? Тебе это не особенно понравится, но придется потерпеть!

- Говори, - упавшим голосом сказал Меркурий.

- Один известный тебе божок Фавн или, как он любит называть себя, Пан, подарил одному человеку камень. И велел тот камень бросить в колодец. Вода исчезла, колодец высох, человек спустился по веревке вниз, чтобы найти своего пропавшего друга. Тебе ничего не напоминает эта история?

- Знаешь, не припомню. История, каких много. Один пропал, другой его ищет.

- Да, но в ней много темных мест. Почему бог Пан отправил в колодец человека, хотя знал, что смертному нельзя спускаться вниз, не отведав амброзии?

- Про амброзию он забыл.

- Бог забыл? Меркурий, даже люди не поверят в такие байки, не то что я, Логос. И потом, человеку совершенно не нужно было лезть в колодец. Более того - опасно. И не только для него. Естественное развитие событий было изменено: я не узнал то, что должен был узнать, до конца. Недостающее знание восполнили человеческой кровью. Как всегда, недостаток знания восполнили кровью. И что получилось? Ты знаешь, что получилось?

- Мы испугались, Логос. Мы тут все здорово перетрухнули. А ты бы не испугался на нашем месте? Еще как! А вдруг ты стал бы сильнее всех? Вдруг ты бы нас всех порешил и завладел Землей единовластно? Что тогда?

- Вы изувечили меня. Вы отняли у меня почти всю силу. Вы не дали испить мою чашу. Чашу знания. А теперь просите привести Землю в порядок, сделать местом, пригодным для богов. Но никто не знает, как все исправить.

Меркурий почесал голову одним пальцем. "Жест неженки", - механически отметил про себя Логос, как будто все еще был гладиатором Юнием Вером и следовал обычаям и традициям Рима.

- Я не знаю, - наконец признался бог жуликов.

- А кто знает? Минерва?

- Нет, она тоже ничегошеньки не знает. Сказать по секрету, она лишь изображает, что ей все известно. А на самом деле она очень недалекая особа.

- Так кто?

- Только ты. Ты сам. Ведь ты - бог разума. Подумай немного, и все поймешь.

Логос усмехнулся:

- Я уже подумал, Меркурий. Я тебе не верю. Все это части какой-то хитрой игры. Но в этой игре не играют - сражаются. Я еще пока не знаю, за что сражаются. Но выясню. И я хочу знать, на чьей стороне сражаешься ты.

- На твоей, Логос! Клянусь, на твоей!

Но Логос почему-то ему не верил. Да, как всякий торговец, Меркурий пойдет на компромисс. Ради выгоды он готов на многое. Но это не означает надежность. А кто надежен, кто?

"Надейся только на себя", - наставлял когда-то Элий друга своего гладиатора. Гладиатор стал богом. Но у него остался только один верный союзник - Элий.

Что ж, последуем совету старого друга.

ГЛАВА XIII

Игры в Северной Пальмире

"Сын диктатора Бенита Александр делает поразительные успехи в учебе. Он

уже читает по-гречески и сам сочиняет трагедии, подражая Эсхилу".

"Теперь ясно, что восточного владыку интересует только Хорезм и

завоеванные земли империй Цзинь и Си-Ся. Это его сфера интересов. Тогда

как сфера интересов Рима - Европа".

"Акта диурна", 4-й день до Ид ноября 1979 года1

Летиция сидела возле колыбели. Шел дождь. По стеклам стекали частые струи, весь мир за окном рябил. Город за окном - призрак, ненастоящий приснившийся мир. Жизнь только здесь, в маленькой детской спаленке, где пахнет молоком, игрушками, мокрыми пеленками, где покрытая белым пухом головенка покоится на голубом матрасике, и тихое сопение крошечного носика и причмокивание крошечных губ включают в себя весь смысл без остатка. Жизнь, которая длится всего несколько дней. И кажется чудом появление в прежде пустой кроватке тихо сопящего крошечного существа. Летиция покачивала резную деревянную колыбельку, смотрела и не могла насмотреться.

Элий, войдя, обнял жену за плечи. Она приложила палец к губам. Сегодня этому крошечному существу дали имя. И таинственные силы мира, из которого он пришел, больше не имеют над ним власти.

Элий смотрел на ребенка - и не верилось: неужели этот крошечный комочек - его сын? Откуда он взялся? Из небытия? Из ничего? Из той тьмы, куда мы уйдем после смерти? Той тьмы, которую видят боги, когда слепнут. И в этой тьме мы встретимся вновь и не узнаем друг друга. Или мир тот запредельный - пересадочная площадка из одной жизни в другую, там тесно, там не задерживаются и, получив глоток забвения, торопятся начать новый круг. О чем это он? Смотрит на ребенка и думает о тьме!

- Боюсь брать его на руки, - прошептал Элий. - Знаешь, когда я его поднял с земли, меня охватил такой страх.

- Да, ведь ты никогда прежде не держал на руках ребенка. - И замолчала, сообразив, что сказала бестактность.

Малыш, будто почувствовал неладное, заплакал, призывая. Их обоих. Ведь они трое теперь в одном мире - мире бытия. Его слабое "ла-ла" - еще и не настоящий плач, будто рассказ о чем-то важном, рассказ, в котором буквы не сложились в слова. Какие-то потусторонние причитания. При звуке этого плача людей охватывает тревога. Одни стремятся на крик, другие бегут прочь. Но редко кто остается равнодушным.

- Я увижу Постума. Я обещаю. И все ему объясню, - прошептал Элий, прижимая к себе Летицию. - Увезу его из Рима. Да, я решил. Он будет с нами. Навсегда. А Рим пусть достается Бениту. - А маленький Тиберий плакал все громче. - Ты видишь будущее. Ну так загляни в него, и ты увидишь, что с ним все будет хорошо.

- Да, я вижу будущее, - прошептала Летиция. - Я вижу юношу, который едет по Риму на колеснице, - прерывающимся голосом произнесла Летиция.

- И что?

- Он едет в сенат, - голос Летиции был едва слышен.

- Это Постум?

Она кивнула.

- На колеснице? - Элий улыбнулся. - Что за причуда? Впрочем, быть может, даже оригинально - на колеснице в сенат. - Он засмеялся и затряс головой. Ему понравилось странное предсказание Летиции.

Она же не смеялась. Напротив - кусала губы.

- Он должен остаться в Риме, - сказала она. - Должен остаться императором.

Элий взял малютку Тиберия на руки, принялся баюкать. Но тот не переставал плакать.

- Э, да он мокрый. Вот и ответ. Ответ всегда простой. Дай я его попробую перепеленать. Но почему ты против похищения Постума? Прежде ты так этого хотела. Мы могли бы уехать в Новую Атлантиду.

- Я не могу объяснить. Ничего не могу объяснить. - Летиция отвернулась. - Но... ты уже принял решение, Элий. Ты оставил Постума в Риме. Дорога выбрана. И надо по ней идти.

Тиберий, освободившись от ненавистных пеленок, тут же перестал плакать.

- Но я что-то должен сделать для Постума...

- Должен, - эхом отозвалась Летиция. - Ты должен его увидеть.

Во сне она опять говорила с Постумом.

- Постум, мальчик мой дорогой... - Голос Летиции предательски задрожал. - Я люблю тебя.

- Мама!

- Я боюсь, что мои сны могут прекратиться.

- Ты оставляешь меня?

- Нет. Но как только я начинаю говорить с тобой, я просыпаюсь. Наши разговоры стали такими короткими.

- Я заметил. Но все равно, говори, я слышу тебя.

- Это очень важно. Помнишь, я говорила тебе о заводе во Франкии?

- Помню.

- И те деньги, они теперь твои. Ты должен оплачивать счета этого завода. Но никто не должен знать об этом. Ты сможешь?

- Смогу.

- Ты у меня умный.

- Хватит, хватит, я не хочу о делах.

- Это очень важно.

- Понял. Но я не хочу о делах...

- О чем же ты хочешь говорить?

- Я...

Сон прервался...

Ну вот, опять! Стоит сказать несколько слов, и разговор прерван. И снова так тяжело заснуть. С некоторых пор Летицию начала мучить бессонница. Измучившись среди обжигающих простыней, она выходила в атрий. Здесь, в нише по правую руку от бронзовой Либерты, теперь появилась мраморная статуя Постума. Намеченные резцом завитки волос скульптор позолотил, и казалось, что голова мраморного малыша покрыта золотым пушком. Летиция взяла мраморную ручонку в свои ладони. Какие холодные пальцы. Их надо согреть. И она стала дышать на мраморные пальчики, согревая.

Быть может, ее малыш в Риме почувствует ее дыхание.

ГЛАВА XIV

Игры в Риме

"Поскольку бывший Цезарь не является даже римским гражданином, то его

сын, родившийся в 4-й день до Нон ноября 1979 года, наследует статус

матери. Младенец Тиберий Всеслав Перегрин является римским

гражданином и принадлежит к сословию всадников, к которому

принадлежит по своему происхождению Летиция Кар. Титул Августы,

который она носит, пожалован лично ей".

"Акта диурна", 15-й день до Календ декабря1

Постум сидел в своем таблине и читал нудные книги, которые приносил Местрий Плутарх. Он читал их день, два и три. Ему приносили какие-то бумаги. Он их подписывал, не глядя. Потом приходили слуги, наряжали его в пурпур и вели в курию. Он сидел там. День, два, три, сколько положено. Он передразнивал отцов-сенаторов, строил им рожи и показывал язык. Но все равно на заседаниях было ужасно скучно.

По вечерам он лежал в своей постели и смотрел на золотую статую Фортуны, стоящую у изголовья. Он закрывал глаза и пытался представить, что это его мама. Но не представлялось. Он отворачивался от статуи Фортуны, и слезы сами катились из глаз.

- Почему ты плачешь, Август? - спрашивал толстенный змей, лежащий подле кровати.

- Хочу, чтобы меня погладили по голове, Гет, - всхлипывая, отвечал Постум.

И змей гладил его по голове хвостом. Постум закрывал глаза и пытался представить, что это мама гладит его по голове. Но нет, даже с закрытыми глазами он знал, что это Гет, бывший гений, безуспешно пытается действовать хвостом, как ладонью.

- Прекрати! - кричал Постум. - У тебя не рука, а весло.

- Это хвост, а не весло, - обижался Гет. - Попробовал бы ты обходиться вместо двух рук и двух ног одним хвостом.

- Все равно прекрати!

- Какие-то проблемы? - насторожился Гет. - Опять задачу по математике не мог решить? Да? Давай помогу. С математикой у меня лады. Хотя гении и не посещают школ. Но от природы у них у всех прекрасные математические способности, чего нельзя сказать о людях. Ах, если бы люди умели хорошо считать, проблем у них было бы куда меньше.

- С математикой у меня хорошо.

- Тогда сочинение? Вот тут, прости, ничего не могу поделать. Сочинитель из меня никудышный. Но можно позвонить прабабушке Фабии по телефону. Разумеется, библионы сочинять куда проще, чем школьные сочинения, но ради правнучка Фабия постарается.

Постум рассмеялся. Вытащил из стоящей на столике коробки пирожок и протянул змею. Он всегда брал что-нибудь съестное в спальню. Потому что в глубине души опасался, что змей проголодается и ненароком кого-нибудь съест. Гении - они все страшные эгоисты. Гет, давно унюхавший запах пирожков с рыбой, ожидал подношения и принял его с достоинством истинного гения - то есть проглотил разом, не жуя.

- Итак, в чем наши проблемы? - Теперь Гет был готов ко всему, даже к написанию сочинения.

- Мне нужны деньги. Много денег. Чтобы заплатить одному человеку. Его имя Корд. Ты его не знаешь.

- Это ж почему не знаю? Очень даже знаю. Авиатор Корд, летчик и конструктор. И сколько ему надо?

- Сто тысяч сестерциев.

- Мелочь, - фыркнул Гет. - Теперь тебе принадлежит все состояние Летиции. И ты не можешь отыскать сто тысяч?

- О Корде не должен знать Бенит.

- Ну так выторгуй у него право распоряжаться деньгами без его опеки.

- Выторговать?

- Ну да. Чего тут проще? Как дети меняются: я тебе конфетку, ты мне пирожок. И кстати, в коробке есть еще один пирожок - дай-ка его сюда.

- А что я могу предложить Бениту?

- Скажи... напиши... намекни... что можешь открыть ему имя гения Рима.

- Но я его не знаю.

- А ты скажи, что оно тебе известно. Что Руфин Август перед смертью открыл его тебе. А ты запомнил.

- Абсурд. Бенит не поверит.

- Поверит. Потому что захочет поверить.

Император написал письмо и намекнул... так, как ему советовал Гет. Но потом Постум испугался. И убежал. Никто не видел, как он выбрался из дворца. Возможно, он воспользовался вентиляционным отверстием. Эти ходы всегда караулил Гет. Но гений в тот момент подкреплялся на кухне. Никто не знал даже, как Август умудрился незамеченным покинуть Рим. Его нашли утром в Остии. Он только что вылез из попутной машины и изучал расписание речных пароходов. Шел холодный осенний дождь, Постум промок и весь дрожал. Прогуливавшийся по набережной вигил узнал юного Августа - мальчишка надел уличный плащ, но под ним виднелась пурпурная туника. И потом, мальчик его лет, ведущий себя слишком уж по-взрослому, сразу привлек внимание. Вигил спешно связался с Блезом, и префект претория велел задержать беглеца. Вигил почтительно взял мальчика за руку. Но тот вырвался и кинулся бежать. Лишь втроем "неспящие" сумели поймать императора. Но и тогда Постум пытался вырваться, царапался, дрался, пока его не усадили в машину "неспящих". Здесь Постум расплакался. Умолял отпустить его, сулил золотые горы, но вигилы были неумолимы. Его доставили во дворец. В атрий Постума внесли на руках. Бенит стоял, ожидая возвращения императора, широко расставив ноги и уперев руки в бока, - с некоторых пор то была его любимая поза. А за спиной диктатора высилась его собственная десятифутовая золоченая статуя точно в такой же позе.

- Что случилось, мой мальчик? Никак решил от меня убежать? А Рим? Ты посмел бросить Рим? Это ужасно! Август не может убежать от Рима. Они навсегда вместе до самой смерти - Рим и Август, - рокотал гневный голос диктатора.

Постум закричал. Он выкрикивал что-то нечленораздельное, ругался, плевался и попытался отнять кинжал у преторианца, а когда не сумел, кинулся с кулаками на Бенита. Тот засмеялся, скрутил мальчишку и, дыша ему в лицо запахом лука (он обожал сырой лук), прошептал:

- Пока не надо этого делать. Мне не хочется тебя убивать. Ты можешь жить. Я разрешаю тебе жить, дурачок. Пока тебе не исполнится двадцать лет. А там посмотрим. Если станешь сильным и умным зверем, мы будем править Римом вместе. Если нет, если захочешь подражать своему сумасшедшему отцу - я тебя уничтожу. - Постум рвался у него из рук и продолжал кричать. - Вижу, вижу, ты звереныш. Обожаю зверей. Думаю, мы с тобой поладим!

Он оттолкнул Постума, преторианец сгреб мальчика в охапку и понес. Никакого насилия - только почтение. Но само неравенство сил уже было насилием.

- Ненавижу, - рычал Постум, запрокидывая голову и норовя плюнуть в Бенита. - Убийца! Ненавижу!

- Звереныш! - смеялся в ответ Бенит. - Мы с тобой поладим.

Опять Постум очутился на своем ложе, опять золотая Фортуна стерегла его сон. Только сейчас она выросла до потолка, подняла свою металлическую руку и гневно погрозила маленькому императору. Постум забрался под одеяло с головой. Но здесь, под одеялом, бегали отвратительные белые муравьи и впивались острыми челюстями в кожу. Постум выскользнул из-под одеяла. И увидел в углу огромного Цербера. Трехголовый пес сидел неподвижно, и с огромных его челюстей стекали на мозаичный пол струйки зеленоватой слюны.

К полуночи Постум метался в бреду и весь горел. Медики, вызванные к Августу, поставили диагноз: пневмония. Пять дней маленький император был между жизнью и смертью. Местрий Плутарх дежурил около ребенка неотлучно. А когда учитель засыпал, из вентиляционного отверстия выползал огромный змей и, взобравшись на кровать, сворачивался кольцами и лежал неподвижно, прислушиваясь к прерывистому дыханию Постума. Время от времени змей прикладывал хвост ко лбу больного и, ощутив тонкой кожей нестерпимый жар, тяжело вздыхал. Глубокой ночью, бесшумно отворив дверь, в комнату заглядывал человек в белой тоге. Он подходил к кровати, клал руку на горящий лоб ребенка, наклонялся к его лицу и шептал:

- Я здесь.

Однажды Местрий Плутарх неожиданно проснулся и увидел и змея, и незнакомца. Змея он не испугался, потому что знал, что во дворце давным-давно живет гений по имени Гет и ему повара на кухне скармливают все остатки. Но человек в белой тоге испугал Плутарха. Несколько секунд он вглядывался в лицо незнакомца, очень бледное и очень красивое в матовом свете ночника, а потом, сам не веря, прошептал:

- Элий.

Незнакомец приложил палец к губам и выскользнул из комнаты. Больше Местрий Плутарх его не видел. Но Плутарх знал, что незнакомец каждую ночь приходит навестить императора. И еще он понял, что это - не Элий.