Чтение 27–й страницы книги ~Из Америки

- По две-три мили каждый день, - автоматически ответила Кейт.

- Это пять-десять верст, - уточнил я. - Ну да, за неделю далеко убежать можно. А у нас всего-то раз в неделю Верст пятнадцать... по лесу... в полной выкладке... за три часа.

Впрочем, на действительной лесные пробежки мы довольно быстро начали любить. После того как наше доблестное командование решило побаловать нас разнообразием Воистину велика Россия, да и пустыня Гоби немаленькая Сверху - 40 в тени, да поди ж ты найди эту тень. Снизу - песочек. А после первых ста метров этот песочек уже везде - в обуви, в глазах, в ушах, даже в... Короче, везде!

И тенистый лес после этого - райские кущи.

- А вот с едой - это они, конечно, зря. Я понимаю, что стандартный армейский рацион - это конина с крольчатиной, пятьдесят на пятьдесят, но все же...

- Как-как? - Кейт все-таки купилась на эту апокрифическую армейскую шутку, чем я не замедлил воспользоваться.

- Ну, как же, стандартная пропорция - пятьдесят на пятьдесят. Одна лошадь, один кролик. Вот нас кормили баранами.

- Похоже, - процедила Кейт, - ваши повара переборщили... слегка.

- Переборщили? - возмутился я. - Это еще очень слабо сказано.

Мы эту баранину во всех видах... ели. Просто удивительно, чего с ней выделывал наш полковой кашевар Круль, пытаясь добиться только одного - чтобы она не была похожа на баранину. Мы тогда живо поняли матросов печально известного первого "Потемкина" До бунта, правда, дело не дошло - начались занятия по индивидуальному выживанию, и всем резко стало не до меню. Поймал лягушку - скажи спасибо, что в желудке не хлюпает. Лягушки, между прочим, наших союзников деликатесом считаются, а вы, дурни, их за так трескаете. И слизни тоже. Где слизней взять? Найдете!

- Бедный мальтшик, - с совершенно непередаваемой интонацией, что-то вроде полувсхлипа-полувзвыва, произнесла Кейт. - Как же над вами измывались.

- А ведь самое смешное-то, Кейт, - с ухмылочкой заключил я, - что всем этим жутким издевательствам мы подвергали себя абсолютно добровольно. Более того, с радостью.

Самое смешное, что это действительно правда. Может, мы были по-детски наивными, задуренными романтической дребеденью, которую из нас так успешно выбивали фельдфебели, мальчишками, так отчаянно пытавшимися доказать самим себе, что мы тоже можем! Чуть похуже, чуть менее ловко, но тоже можем так прыгать, стрелять, взрывать - ведь мы еще тогда не понимали, какие реки пота да и крови стоят за этим.

Но, ей-же богу, это были лучшие дни всей моей жизни!

- То есть как это "добровольно"?!

До этого момента мне не приходилось лицезреть ошарашенную Кейт. Удивленную, разозленную, злобно-усталую - но не пораженную до глубины души.

- Понимаете... - Я замялся. Очень трудно подобрать слова для объяснения того, что сам почитаешь естественным, как умение дышать. - У нас очень маленькая армия. Серьезно. То есть численно она не такая уж маленькая, но сравнительно с масштабами страны... Пятьсот тысяч на пятьсот миллионов - это мало. И комплектуется она исключительно на добровольной основе, причем добровольцев этих столько, что для прохождения срочной службы приходится выдерживать конкурс.

- Как?!

- В мой год было четыре человека на место. Правда, - сознался я, - мы все-таки достаточно известное подразделение. Не гвардия, не Пятая Берлинская, но все же. Так что отбирать есть из кого. Конечно, те, кто проходил базовую подготовку, как я, имеют преимущество. Но мы-то городские, а из уездов приходят парни, которые с шести лет на охоту с дедовской берданкой ходят. Мы - обученные, зато они к тайге куда ближе.

- У вас что, так много платят военным?

- Платят достаточно, - согласился я. - Но заработать по-другому быстрее и проще. При том, что резервисты вообще почти ничего не получают. Мне моих на бензин не хватало. И без риска, что пошлют на какую-нибудь А... - Я вовремя осекся.

- Тогда я ничего не понимаю, - созналась американка. - Что же вас привлекает в этой вашей армии? Возможность карьеры? Слава?

- Нет...

Мне прямо-таки мучительно не хватало слов.

- Как бы вам это объяснить попонятнее...

- Объясняйте как получится! - вспылила Кейт.

- Ваш народ, - начал я, - насколько я успел понять, иначе воспринимает армию. Ваша страна... она создана на захваченных у индейцев землях, причем захватила их не армия, а отдельные поселенцы, по десятине, по кусочку. И независимость вашу добыла не армия - ее тогда еще не было. Считать за нее отряды восставших селян - глупо, единственными серьезными военными там были французские добровольцы. А больше вашей армии и гордиться-то особенно нечем - ну, разве что парочкой мексиканских войн. Простите, но резню индейцев и участие в братоубийственной войне цивилизованному человеку трудно счесть поводом для почестей А серьезных врагов у вас не было со времен той самой войны за независимость.

Поэтому, - продолжал я, - ваши граждане воспринимают военною службу так же, как любую другую. Просто способ заработать на жизнь. Только платят мало, а риска несравненно больше, а раз так - значит, работа эта постыдная, и идут сюда только те, кто не сумел проявить себя на другом поприще. Это ведь я про офицеров говорю, а не про мобилизованных, да к тому же насильно, рядовых. С этих вообще взятки гладки.

А у нас... Военный в первую очередь воспринимается как защитник Отечества. Это нельзя купить за деньги

- Значит, все-таки слава, - подвела итог Кейт. - Почет быть пешкой в имперских играх.

- Может, и так, - согласился я. - А вы не находите, что быть солдатом великой империи почетнее, чем маршалом республики Сан-Марино?

- Нет, не нахожу! - отрезала Кейт.

Я тяжело вздохнул. Ну как ей объяснить, что кровь, которую смывал прибой с коралловых рифов, была пролита не за конкретную низенькую избенку в уезде Недород или тесную квартирку лондонских доков. Есть еще что-то такое...

Родина, ojczyzna, Vaterland, la belle France - только вот не знаю я такого слова в английском. У англичан есть их Britain. А у штатников? Хоумланд? Не смешно.

- Уж сотый день врезаются гранаты, - тихо, одними губами прошептал я, - в Малахов окровавленный курган. И рыжие британские солдаты идут на штурм под хриплый барабан.

Нет, я не сумею найти таких слов.

Ни писем, ни вестей.

Как не проси их,

Они забыли там, за семь морей,

Что здесь, на самом кончике России

Живет поручик с ротой егерей.

А Кейт не поймет. Сейчас - не поймет.

Что защищать? Заржавленные пушки,

Две улицы то в лужах, то в пыли,

Косые гарнизонные избушки,

Клочок не нужной никому земли?

Но все-таки ведь что-то есть такое,

Что жаль отдать британцу с корабля?

Он горсточку земли растер рукою:

Забытая, а все-таки земля.

- Что это вы бормочете, Анджей? - озабоченно спросила Кейт.

- А? - Я очнулся. - Ах, это... это так... просто. Абсолютно непереводимая игра слов.

Еще раз оглянулся на уплывший вдаль лагерь. Смешные эти янки. Нас-то хорошо гоняли на учениях...

Лес в 30 километрах западнее Брянска,

4 сентября 1973 года, вторник.

Анджей Заброцкий

Улучшенная "снайперка" (с сошками и оптикой) весит пять кило. Плюс четыре запасных магазина в нагрудных карманах. Еще кило. Плюс глушитель.

Впрочем, в глушителе самое поганое как раз не вес. Надетый - а сейчас он надет - глушитель добавляет к длине винтовки десять сантиметров, что в окончательном итоге составляет ровно метр тридцать два. И таскать такую штуку по лесу весьма, скажем так, неудобно.

Хорошо еще, что брянский лес - не моя родная тайга. Елок поменьше. Лиан нет. И, пожалуй, красивее. Сплошное золото да этюды в багровых тонах. Только вот выглядим мы в своих лохматках на фоне этого великолепия словно родимые пятна на заднице. Я кустик-кустик-кустик, я просто бродячий кустик, а вовсе не уссурийский егерь.

Скорей бы уж ночь! Ночи, правда, нынче в брянских лесах самые что ни на есть поганые. Полная луна, ни облачка. Никакого теплоскопа не надо, в обычную оптику все как днем просматривается. Хоть садись и вой волком на эту луну.

Эх, вот бы зарядил на все время учений дождичек, да с мглою, с туманом, такой, что в самый лучший ночной бинокль дальше полусотни шагов ни черта не различишь. И шагов не слышно, и собачки, кстати, в такую погоду тоже хуже работают. Но, видать, провинились мы чем-то перед всевышним. Не будет нам дождя.

- Смотреть по сторонам!

Это капитан Лис. А точнее - его благородие господин капитан Иоахим Фальдорф. И воистину нет начальства выше майора Прохорова, а капитан Иоахим пророк его.

Хитер капитан Лис Когда я впервые увидел его, затянутого в отутюженный до блеска мундир, в белых перчатках, со стеком и в очочках - это в егерском-то полку, - то сначала решил, что это какой-нибудь штабной франт к нам прикатил с очередным пакетом от высокого начальства. И очень долго удивлялся, когда мне сказали, кто он на самом деле.

Капитан Лис хорошо маскироваться умеет. В обычной жизни он маскируется под прусского офицера образца Европейской войны. Только вот монокли нынче не в моде, и поэтому Фальдорф носит очки с простыми стеклами, но тонкой золотой оправой. Это образ хорошо дополняет. А вот на задании капитан Лис другой. И при первом же взгляде на его поджарую фигуру в "кикиморе" уже ни у кого не возникает вопроса, как капитан Лис заслужил свою кличку. Он настоящему лису сто очков вперед даст.

А сейчас капитан Лис зол. Из-за меня. То есть не конкретно, а из-за всей нашей восьмерки новобранцев. Ох и зол!

Всего в учениях участвуют десять групп уссурийского егерского полка. Но только у капитана Иоахима половина группы - новобранцы. Срочники. Стручки зеленые. У остальных - у кого треть, у кого и вовсе четверть состава. С одной стороны, это, конечно, Лису плюс - вот как ему командование полка доверяет, а с другой стороны - учения-то общие! И если погорит группа, да еще по-глупому, стоять Лису перед командиром полка, а комполка перед тем от командования округа втык получит. А погореть ох как легко! Нас в группе шестнадцать, не считая проверяющего. Два пулемета, четыре оптики. Протащить незаметно такую толпу народу - это вам, господа, не бублик в трактире схрумкать, чаем запиваючи.

- Смотреть по сторонам! На ходу спите

Это он правильно говорит. Спим. На ходу. А когда же нам, вашбродие, спать, ежели не днем? Он ведь для того и придуман, день-то, чтобы спать. Ночью нам спать никак не положено. Темнота - наш лучший друг и защитник. Она нас лучше любых "кикимор" да "следопытов" укроет.

А укрыться надо. Много нынче в брянских лесах охотников развелось. Почти весь Московский округ на нас сейчас охотится, да два малороссийских полка, да легкая казачья бригада, пластуны чертовы, тоже здесь. Заодно и полиция родная не дремлет - отрабатывает взаимодействие с армией по ловле особо опасных преступников. Впрочем, это еще все мелкая шушера. Так, гончие шавки на подхвате. Финские егеря - вот кто для нас нынче самый опасный враг. Они-то сейчас по лесам не бегают, они на аэродроме сидят, в полной готовности. А вот стоит нам засветиться, тут-то они и пойдут с вертушек прямо нам на головы сыпаться От них по лесу не уйдешь, заячьими петлями голову не задуришь. Они в лесу не хуже нас. А может, даже и лучше - у них-то стручков не полсостава.

В общем, дело наше - прямо как форменный ранец. Вроде и новейший он, и пригнан точно по фигуре, и загружено в него только то, что по штату положено, а все равно и к земле гнет, как груда кирпичей, и за все сухие ветки, сволочь, по пути цепляется.

- Стоп.

Я послушно затормозил.

- Акула и Гром, вперед на полверсты, - тихо скомандовал Лис. - Там брод через болотце. Осмотритесь, что и как.

- Есть!

- Окунь и Ведмедь - сто метров вперед, дозор. Остальным привал.

- Есть!

Окунь - это я. Точнее, я и мой второй номер, Димка Чернов по кличке Валет. Это из-за него меня Окунем прозвали: он мне - а еще друг называется! - нарисовал ночью рыбку на плече зеленым фломастером. От татуировки не отличишь. Ну и пока после утренней пробежки умываться не пошел... так и остался Окунем.

Пройдя метров семьдесят в сторону помянутого капитаном болотца, мы наткнулись на неширокую вытянутую опушку.

- Дивысь, як гарне мисце, - прошептал Ведмедь. - Давай, хлопче, я от за тим кустиком пристроюся, а ты - о-он за тим пнем. И нияка пакость мимо нас не проскочить.

- Окей, - прошептал я.

- Що?

- Ладно, говорю. Ты что, Ведмедь, язык вероятного противника забывать начал?

- Обижаешь, хлопче, - усмехнулся Ведмедь. - Я анг-лицку мову розумию краше, чем ты - свою ридну польску. Or you, mylord, presume to doubt my word?

- Shit, no!

Ведмедь - это еще та история. Жил-поживал себе на хуторе под Винницей тихий парубок двух метров росту, и все было гарно, пока не собрался он идти в армию. Приходит он к воинскому начальнику и заявляет: "Хочу в егеря".

- Начальник - запорожский казак, усы до пола, - от такого заявления чуть под стол не свалился.

- Сынку, - говорит, - да ты що? Чи тоби в голову напекло, чи горилки на дорогу лишку хватив? Ну подивысь сам, який с тебя егерь? Ты ж тайгу тильки у кино бачив? Та и вымахав же так, щ не в егеря тебе, а прямиком в лейб-гвардию.

Однако Андрий Остапенко оказался парнем настырным и все ж таки своего добился - стал унтер-офицером Уссурийского егерского полка, командиром расчета "никона" по кличке Ведмедь. И ходить с ним приятно. По лесу он крадется, как настоящий медведь - ни одна травинка не шелохнется, пулемет свой (девять кило без ленты) одной лапой держит и вдобавок еще и на горбу прет столько, что на целый взвод раскидать можно. -

Я осторожно просунул ствол "драгуновки" под покосившийся пень, убедился, что сошки стоят надежно, и заглянул в оптику. Само собой, ничего, кроме стволов деревьев на противоположной стороне опушки, не увидел. Тогда я выкрутил кратность прицела на максимум - семерку - и принялся наблюдать за ползущими по стволу березы муравьями. Муравьям торопиться было некуда. Мне тоже.

А время меж тем все идет и идет себе куда-то. Я откинул капюшон и огляделся. Да, точно, вот уже и солнце заходит. Битый час уж тут лежим. А ведь дел-то - туда-обратно по кочкам проскакать, брод проверить - десять минут максимум. Даже если кто-то с тропы свалился, сам увяз, "сударев" утопил, и они за ним ныряли по очереди. Да вот только не те ребята туда пошли, чтоб в болоте барахтаться. Акула и Гром по самой жуткой трясине пройдут аки посуху.

И мысли от этого появляются исключительно паскудные. Например, что сняли нашу разведку так тихо, что и пискнуть никто не успел. Финны на такой номер вполне способны, да и казачки, пожалуй, тоже. Не вся бригада, конечно, но в раз-ведроте там тоже орлы попадаются. И если один такой орел наших укараулил, да из бесшумного "сударя" по ним полоснул, тут уж ничего не попишешь. Посредники нынче злые, штрафуют беспощадно. Коль убили тебя - лежи, не чирикай, и пока не будет команды "подъем", так трупом и прикидывайся. А не то всю группу снимут.

- Идут, - прошептал Чернов.

Я навел винтовку и... ни черта не увидел. Солнце заходит, в кронах ветер шебуршит, по стволам тени прыгают, поди разбери, какая из них просто тень, а какая - человек в "лох-матке".

- Десять градусов правее.

Я чуть не подпрыгнул. Вот это да! Ну дает Лис! Почти на три шага подкрался, и хоть бы какой звук. Ладно, я ушами прохлопал, я - то передний сектор обеспечиваю, но Димка-то куда смотрел? А если бы финн так к нам подкрался? Прыг нул, ткнул метчиком, и все, голуба, любуйся небом и жди по средника с блокнотиком. А уж он-то в свой блокнотик много чего напишет.

Я так расстроился, что заметил разведку буквально перед тем, как они вышли на опушку. Все-таки разработчики "лох-маток" не даром хлеб с маслом едят - различить ребят было почти невозможно, даром что перемазались в болотной жиже так, что походили уже не на бродячие кусты, а на бродячие кочки.

- Плохо дело, командир.

- Докладывайте.

- Впереди засада.

- Кто - отрывисто спросил Лис. - Сколько?

- Мотострелки. Человек тридцать. Один пулемет, один гранатомет. И провод в обе стороны.

Я мысленно присвистнул. Раз протянули полевой телефон, да еще в обе стороны, значит, впереди все перекрыто наглухо. Все возможные места переправы. И насколько эта награда протянулась - знает лишь бог да командование условного противника. А время-то у нас не резиновое, а наоборот - почти нет его у нас.

- В обход?

Гром покачал головой.

- Никак нельзя, капитан. Днем, налегке, еще, глядишь, проползли бы, а ночью, да с грузом... Кто-нибудь непременно завязнет.

Лис на секунду задумался.

- Вы их хорошо разглядели?

- Обижаете, вашбродь, - оскалился Акула, - под самым носом ползали.

- Какое у них настроение?

- А никакое, вашбродь. Ноют друг дружке, что загнали их в эту болотную мокрень незнамо зачем Мотострелки. Привыкли на броне разъезжать.

- Ужинать уже начали?

- Никак нет. Да и вряд ли, вашбродь, им ужин положен, в засаде-то. Сухпаек трескают, и все.

Я вдруг с ужасом и восторгом сообразил, куда клонит Лис. Обходить засаду мы не можем - неизвестно, на сколько она тянется, и к тому же нет никакой гарантии, что, выпутавшись из этой сети, мы тут же не влетим с разгону в другую, похуже. А здесь хотя бы четко известен враг, и враг этот - так себе. Маловероятно, что за спиной мотострелков притаились какие-то отборные части, тогда бы засада была меньше, а то и вовсе б не было. Очень уж удобно дать нам перебраться через это болото, а потом прижать к нему. Да и войск у "противника" много, но все-таки не настолько. Ему ведь еще и непосредственно у целей надо кордоны выставлять.

А раз так - можно попытаться рвануться через флажки, риск, конечно, велик, да что там - огромен. Если не положим их тихо, если ввяжемся в бой - крышка. Даже если перережем провод - через полчаса с обоих сторон подойдет подмога, да и рация у них наверняка есть, не может не быть.

Но если получится, то за полчаса удрать можно далеко, а бежать мы будем быстро. А там ночь. А ночью, в лесу, фиг вам с кедровым маслом, ребята, поймать нас, даже финнам. Ночью в лесу мы сами себя не поймаем. А к утру мы уже далеко окажемся. И оцеплять по новой надо будет район побольше, чем сейчас.

Я оглянулся в сторону лагеря. Кому я не завидовал, так это Балобаеву Ему приходилось тащить зеленый железный чемодан с буквой Т. В настоящем бою это был бы ядерный фугас, поэтому внутри чемодана был песок пополам со свинцовой дробью.

Глава 21

"ВАШИНГТОН ПОСТ",

28 сентября 1979 года

Продолжаются поддержанные Движением за моральную мощь демонстрации перед Белым домом. Демонстранты, протестующие против оккупации Аляски, маршируют под лозунгами "Russians, Go Home", "Alasca - For American Bears" и им подобными. Несколько раз их усилиями перекрывалось движение на Линкольн-авеню и прилегающих к резиденции президента улицах, однако всякий раз полиция разгоняла распоясавшихся молодчиков. Пикеты стоят также перед зданием посольства Российской Империи, однако там Демонстранты ведут себя более мирно. Протестов со стороны Русского посла г-на Диена до сих пор не поступало..."

Принстон, штат Нью-Джерси,

27 сентября 1979 года, четверг.

Сергей Щербаков

Город Принстон произвел на меня двойственное впечатлетние. В самом прямом смысле слова. Его делила пополам некая невидимая линия. По одну ее сторону лежал Принстон, который я ожидал увидеть, - городок времен чуть ли не первых поселенцев, с уютными золотыми парками, увитыми алым плющом университетскими корпусами, вычурной старинной кладкой, потемневшими кирпичами и прочими признаками почтенного возраста. Но городок этот был очень маленьким - мы проехали его ровно за две минуты. Потом автобус, жалобно заскрежетав, вписался в крутой поворот, и мы оказались в совершенно другом Принстоне - городе однообразных новостроек, перемежающихся конторскими зданиями уже примелькавшегося мне эклектичного стиля.

- Приехали, - объявила Кейт, выпихивая Андрея из кресла. - Поскорее, автобус ждать не будет.

Уже покинув недра двухэтажного чудовища, я поинтересовался у нее причинами таких вывертов градостроительства.

- Ну как же, - ответила Кейт, - в последние годы вокруг университета выросла уйма исследовательских лабораторий - государственных, частных. Вот город и разнесло.

Действительно разнесло. Я оглянулся - назад уходила наглухо закованная в асфальт и бетон магистраль, и только чудом уцелевший одинокий вяз печально помахивал мне веткой.

Милейшая мадемуазель Кейт, как выяснилось, успела озаботиться поисками фамилий, адресов и телефонов еще вчера, пока мы прохлаждались. Поэтому вместо того, чтобы блуждать по насквозь гуманитарному университету в поисках кафедры химии, мы бодро направились прямиком в Принстонский технический колледж - как непонятно объяснила Кейт, "это не Эм-ай-ти, но все же".

Декан колледжа после недолгой беседы с нашей незаменимой проводницей посоветовал обратиться к некоему доктору Баярду Дженнингсу - у того, как оказалось, только что кончилась лекция. И мы последовали его совету.

Доктора Дженнингса мы застали еще в аудитории. Химик оказался худощавым типчиком из тех, что едва ли не до пенсии сохраняют юношескую неловкую угловатость и подростковую стеснительную наглость - короче говоря, до старости щенки. Мне он сразу не понравился.

- Ну, джентльмены, чем могу помочь? - осведомился он, едва мы представились.

- Мы бы хотели получить от вас кое-какие сведения, - ответил я сдержанно.

- И какие "сведения" может скромный химик дать великой российской охранке? - не без яда полюбопытствовал доктор.

Я не знал, как сказать по-английски "не юродствуйте", так что пришлось обходиться моим скромным словарным запасом.

- Доктор Дженнингс, мы прилетели из Санкт-Петербурга не для того, чтобы выслушивать ваши плоские шутки, - проговорил я медленно и убедительно. - Нам действительно нужна ваша помощь. Убит ваш русский коллега...

- Убит? - Просто поразительно, как действует это слово на некоторых людей. - Но... в России? Тогда при чем тут мы?

- У вас найдется, где присесть? - я обвел взглядом устрашающие ряды стульев. - В более спокойной обстановке?