Чтение 27–й страницы книги ~Мести не будет~

— Что такое? Не томи, пан Войцек... — Студиозус глядел на лист плотного пергамента в руках шляхтича, словно мог прочитать его с обратной, чистой стороны.

— Приказ с-самого князеньки Зьмитрока, — насмешливо произнес Меченый.

— Благодетеля Прилужанского? — буркнул Ендрек.

— Что? — поднял бровь пан Цециль.

— Тут они такое на площади возглашали... Закачаешься. Ладно, после расскажу. Что там дальше, пан Войцек?

— А п-п-приказывает Зьмитрок Грозинецкий своему верному п-п-п-полковнику, пану Пе-е-ереступе, захватить в плен ни много ни мало, а самого короля Великих и Малых Прилужан.

— Что? — Глаза Ендрека сами собой полезли на лоб.

— Не понял я что-то... — смахнул капли с усов пан Вожик. — Где мы, где король. Как говорят в старой присказке — где у Господа заяц, а где у лешего тятька...

— Т-т-то-то и оно, что где-то рядом Юстын.

— Как так?!

— А во-от пишет Зьмитрок, что верные люди из Выгова донесли — король Юстын задумал примирить Великие и Малые Прилужаны, а потому тайно покинул столицу и с двумя десятками телохранителей в Уховецк дорогу держит.

— Вот те на! — тряхнул головой пан Вожик. — Что же это выходит?

— А в-в-выходит то, что Зьмитрок поручил Переступе короля подстеречь, захватить, а ежели, н-не приведи Господь, яростное сопротивление окажут, т-то можно и... — Меченый выразительно чиркнул себя по горлу ногтем большого пальца.

— Вот оно что! — воскликнул Ендрек. — То-то он от нас удрал. Понятно, что этот приказ куда как важнее.

Михась вдруг хлопнул себя по лбу:

— Я-то думаю, панове, чего он псам своим ляпнул — к Лукьяну, мол, погнали.

— Ты что мелешь? К какому Лукьяну? — повернулся к нему Ендрек.

— Э, постой, парень, погоди, — прищурился Вожик. — Так и сказал, что к Лукьяну?

— Ну да! Чего мне брехать?

— Тут неподалече монастырь есть. Святого Лукьяна Бессребреника, -пояснил пан Цециль Меченому и студиозусу. — Ну, знаете святого Лукьяна?..

Ендрек пожал плечами, а пан Шпара кивнул:

— Он п-первый Малые Прилужаны к вере в Господа приобщил. Помер, го-о-оворят, в нищете и безвестности.

— Зачем Переступе в монастырь? — пожал плечами студиозус.

— Да в-в-видно там он Юстына и перехватит.

— Так что мы ждем? — встрепенулся Ендрек. — На коней надо и...

— А надо ли? — Пан Вожик намотал ус на палец, подергал в раздумьях.

— Как ты говорить такое можешь, пан Цециль?! Какой ни есть, а король законный!

— Ага! — усмехнулся шляхтич. — Ты еще скажи честно избранный... Столько добра и счастья стране принес.

— Но ведь он же хочет... всеми силами хочет исправить ошибки!

— Во-во... Говорил-то как? Верю — сумеем, знаю — одолеем... А теперь только хочет. Знаешь, когда мужик хочет, а не может, как его прозывают?

— П-погоди, пан Цециль, — вмешался вдруг Меченый. — Т-т-тут еще п-п-приписочка имеется. Велит Зьмитрок п-пропажу короля так обставить, чтоб на малолужичан вина легла.

— Вот песья кровь!!! — Вожик вцепился в рукоять сабли.

— В-в-вот и п-п-получается, пан Цециль, — невесело проговорил Шпара, — что нет у н-нас иного выхода, как помешать грозинчанам.

Пан Вожик скрипнул зубами:

— Прячь пергамент, пан Войцек. Пригодится. Остальное спалить к свиньям собачьим! — приказал он двоим как раз заглянувшим шляхтичам. — Тебе что, пан Клеменц?

Молодой, рыжеусый пан сорвал шапку:

— Прости, не догнали полковника грозинецкого!

— Да леший с ним! Дела важнее есть... А все же плохо! Чего ж не догнали?

— Кони у них лучше моего не в пример! Степняк-то достал было, насел. Одного охранника срубил, а тут полковник... Отмахнулся и саблей в висок басурмана нашего...

— Что? — задохнулся Ендрек. — Убили Бичкена?

— Не-а. Ранили. Не насмерть. Но тяжко. Я его подобрал да привез.

— Я перевяжу! — дернулся Ендрек.

— Да перевязывают уже, — махнул рукой пан Клеменц. — Даст Господь, выживет. Кочевники — они живучие.

Пан Войцек медленно сотворил знаменье.

— Помоги, Господь! Хоть и б-б-басурман, а справный рубака...

— Надо его в нашу веру переманивать, надо, — согласился Вожик. — Ну да, ладно, панове, не до басурманов сейчас... Значит, думаешь, пан Войцек, короля выручать надо?

— Д-думаешь, я его сильно люблю? А выхода нам н-н-не остается. Сгинет Ю-ю-юстын, война между Малыми да Великими Прилужанами не утихнет, а только пуще разгорится. А Грозину с Зейцльбергом того и п-п-подавай. И так уж с-с-слетелись, ровно круки. А то ли еще будет?

— Верно, пан Войцек! — горячо поддержал Меченого Ендрек. — Лишь в единстве всех лужичан наша сила! Разом справимся...

— Что шумишь? — топая сапогами, чтобы слетел налипший снег, в шинок ворвался пан Бутля. — Ты еще приплети — нам нет числа, сломим силы зла.

— И приплету, — обиделся студиозус. — Лжи или великой глупости в этих словах нет. Беда наша в том, что всегда не тех к силам зла причислить норовим!

— Ну... — Пан Юржик развел руками.

— За что люблю тебя, пан студиозус, — пан Вожик поправил перевязь, одернул полушубок, — умеешь слово нужное найти. Не всякому человеку это дано. Что ж, панове... — Он приосанился, посуровел. — Не будем уподобляться желтым «кошкодралам» и врагов искать будем там, где следует. А именно, в грозинецком войске. Постоим за Прилужаны! Не выдадим врагу короля нашего!

Набившиеся в шинок шляхтичи числом не менее полутора десятков согласно закивали. Кто-то с готовностью схватился за саблю.

— На погибель!

— Бей Грозин!

— Не выдадим!

Пан Бутля скривился, словно дрянной горелки ковшик до дна опрокинул:

— Ну, вы даете, панове. Хотя... Мне деваться тоже некуда. Я с вами. На что не пойдешь, лишь бы грозинчан рубить разрешили...

Бойцы пана Вожика едва не полегли от хохота.

— Есть еще о-о-одна загвоздка, панове, — негромкий голос пана Шпары привлек внимание, несмотря на веселье. — Как м-м-монастыря достичь вперед п-п-пана Переступы?

— Это верно, — согласился пан Цециль. — Они раньше нас выбрались...

— Так панове! — вмешался вдруг Михась. — Ясновельможное панство, дозвольте слово сказать!

— Н-н-ну?

— Они ж по тракту погнали. Это в объезд выходит, ядреный корень. С рассветом выедешь, до полудня едва-едва поспеешь.

— И что с того? — прищурился Цециль.

— А есть короткая дорога. Подводы не пройдут...

— А конные?

— А конные смогут, ядреный корень. Запросто смогут. Через бурелом, брехать не буду, но...

— Проведешь? — Пан Вожик даже за рукав кметя схватил.

— Отчего ж не провести, ядреный корень? Очень даже запросто проведу...

— На конь, панове! — приказал командир отряда. — За мной!

Он первым выбежал из шинка:

— На конь, на конь! Быстро!

— Погоди, пан Цециль, — остановил его коренастый, одноглазый пан Володша герба Гирса. — А с пленными что делать?

— Первый раз воюешь?

— Да нет...

— Отправь полдюжины наших — пускай в колонну собьют и гонят верст десять. Лужичан встретят — сдадут, как положено. Нет — пускай бросают и галопом по нашему следу.

— А раненые?

— Наши?

— Нет, ихние.

— Пускай на горбу тянут, если сыщутся охотники. Не сыщутся, оставляй в снегу, не жалей. Да! Чуть не забыл! — Уже поспешающий к коню пан Вожик развернулся, поднял палец. — Кметям коней и оружие не давать! Нечего искушать судьбу. Не по чину им! Ясно?

— Ясно, пан Цециль.

— Выполняй!

Вскоре отряд из двух десятков всадников (всего двое погибли в Блошицах, двое раненых остались там же, да шестеро гнали пленных грозинчан по западной дороге) рысил следом за проводником — неумело сидящем в седле кметем Михасем. Хмурил брови пан Войцек, тер рукавицей нос пан Юржик, сверкал маленькими глазками Плешка, примостившийся на крупе Воронка. А Ендрек ощущал радость от того, что Великие и Малые Прилужаны вскоре помирятся и народ его родины больше не будет делиться на «наших» и «ваших», на «желтых» и «бело-голубых», на «кошкодралов» и «курощупов». И в деле воссоединения державы будет и его лепта, ничтожная, а все же своя.

Глава двенадцатая,

в которой читатель встречается со многими старыми знакомыми, причем некоторых из них видит на этих страницах в последний раз, сопереживает сражающимся без надежды на спасение героям и имеет возможность понаблюдать весьма нетрадиционные методы исправления внешности венценосных особ.

Монастырь Святого Лукьяна Бессребреника стоял, уткнувшись спиной в скалистый, поросший непролазным ельником холм. Словно уставший удирать от своры злых голосистых выжл, кабан, который вдруг разворачивается клыкастой пастью к преследователям, а зад упирает в пень или обомшелый валун.

— На совесть строили, — крякнул пан Вожик, осаживая серого темногривого коня. — Не то, что ныне...

— Т-точно, — согласился Меченый. — В ста-а-ародавние времена много всякой сволочи п-п-по нашей земле шлялось.

— А то сейчас ее меньше! — Пан Бутля потер нос рукавицей. — Ух, и кусает... Что же к ночи будет?

— Дожить бы до той ночи, — мрачно буркнул Вожик.

Монастырь и вправду отличался надежностью построек и с первого взгляда казался несокрушимым. Сложенная из кусков желтоватого песчаника ограда пусть не высока — аршина три с половиною, зато толстая и без видимых обрушений. Окованные железом ворота ухожены — ни гнили на дереве, ни ржи на металле. Но, если приглядеться повнимательнее, то открывались следы бедности и запустения. Снег на двускатной крыше трапезной кое-где запятнан черными провалами, выдающими отсутствие черепицы. Ставень на втором снизу окне звонницы перекосился и повис на одной петле.

— В-в-видать, раньше славный монастырь был, — сказал Войцек, прищурившись на верхушку звонницы, увенчанную трехрогой веточкой Господа. Медленно сотворил знамение — коснулся ладонью глаз, рта и сердца.

— То-то и оно, что был, — кивнул Юржик. Повторил жест Меченого.

— Дык, ядреный корень, панове, — несмело проговорил Михась. — Дед мне говорил, в прежние времена меньше полусотни монасей не бывало, а нынче и двух десятков не наскребешь по сусекам, ядреный корень.

— Полсотни? — недоверчиво поднял бровь пан Цециль. — Чем же они кормились, а?

— А бортничали, ядреный корень. Не знаю, врут люди или правду говорят, а мед ихний даже в Выгов поставлялся. Опять же, за холмом — порубка, ядреный корень. Там и по сей день рожь сеют, ядреный корень.

— Раб-б-ботящие, выходит, монаси?

— Выходит так, ядреный корень...

— Сейчас узнаем настолько ли гостеприимные, как работящие. — Пан Цециль взмахнул рукой. — За мной, односумы!

Перед воротами, увидев взбитый копытами снег, командир отряда коротко бросил:

— Застать бы...

— З-з-застанем.

Пан Володша только хотел было постучать в сворку, как узкое окошко, врезанное прямо в ее середину, внезапно отворилось.

— Кто такие? По какому праву? — раздался хриплый, простуженный голос.

— Лужичане. Защитники земли родной, — сурово отозвался пан Вожик.

— Зачем тут?

— Может, пустишь нас? Мы люди, хоть и вооруженные, но спокойные.

— Скажи еще — безобидные.

— И скажу. Хлопоты от нас только грозинчанам с зейцльбержцами.

— Назовись.

— И руки подальше от сабли держи, — посоветовал другой голос, похоже, из окна звонницы. — А то времена нынче неспокойные...

— Да ради Господа! — Я — пан Цециль герба Вожик. Слыхали про такого?

— Слыхали, слыхали... Сказать, что только хорошее? Так врать не обучены... — в голосе, доносившемся из дома игумена, слышалась явная издевка.

— А я — п-пан Войцек герба Шпара. Про м-м-м-меня тоже слыхали?

— Ну...

— Т-ты бы полегче с арбалетом там... — прищурился Меченый. — Не ровен час, палец дрогнет, а я отбивать бельты саблей не умею.

— Во-во, — поддержал его пан Цециль. — А железяка в животе здоровью не на пользу. Так, нет, а?

Во дворе монастыря послышалось шевеление. Заскрипел снег под быстрыми шагами, что-то уронили, выругались сквозь зубы, бухнули тяжелым в стену. Над верхушкой ограды возникло усатое лицо в бобровой, с пером павы шапке. Усы светлые, почти белые — в таких и седины не видать. Брови тоже белесые, будто выцветшие от многократной стирки. Лоб в морщинах, под глазом короткий росчерк шрама.

— Довольно шутки шутить, панове. Кто такие? С чем прибыли?

Пан Вожик откашлялся:

— Или ты не узнал меня, пан Раджислав?

— Узнал, — буркнул светлоусый. — Так что с того?

— Хоть бы улыбнулся.

— Ага, улыбаться еще. И так полные штаны счастья...

— Ладно. Не будем в кошки-мышки играть, пан Раджислав. На подходе к монастырю сотни две, а то и побольше, грозинецких драгун. У них предписание от Зьмитрока — короля Юстына или пленить, или убить. Думаю, одно другого не легче...

— Какого короля? — скорчил недоуменную гримасу Раджислав.

— А что, в Прилужанах их несколько? — в тон ему ответил Вожик. — Давай не будем кочкодана по кругу водить, а? Кто в Выгове не знает пана Раджислава герба Матыка, старшего королевского телохранителя?

— А кто в Выгове не знает пана Цециля Вожика, смутьяна и забияку? Ты же во время элекции с бело-голубым шарфом не расставался. А теперь примчался о грозинчанах нас упреждать?

— Если н-н-наше упреждение тебе не любо, п-п-пан Раджислав, — вмешался Войцек, — так мы у-у-у-йдем. Еще успеем. А тебе вот — на письмишко. Почитай. Или Юстыну дай. Пускай он п-п-почитает.

Меченый вытащил из-за пазухи сложенный вчетверо пергамент и протянул его пану Матыке. Тот принял письмо, развернул, пробежал глазами по строчкам. Нахмурился.

— Ну? Что скажешь? — Пан Вожик склонил голову к плечу.

— Что скажу? С грозинчанами мне все ясно. Вы сюда за каким лешим прискакали?

— Да так... Мимо ехали. Решили, дай заглянем на огонек. Может, нас королю представят. А там и пособим, чем сумеем...

— Да? — Раджислав взглянул с подозрением.

— Н-нет, если мы не к-к-ко двору, — вмешался пан Шпара, — так мы м-м-можем своей дорогой ехать. А вы — п-п-п-ожалуйста, к Зьмитроку Грозинецкому в гости. Если т-т-только пан Владзик Переступа захочет вас живыми везти.

— Да что вы их уговариваете! — взорвался пан Юржик. Протолкался конем через сгрудившихся шляхтичей. Взмахнул кулаком. — С «кошкодралами» беседы вести, что об стену горохом!

— Тише, тише... — зашипел на него пан Володша, бросая опасливый взгляд на старшего телохранителя — а ну как обидится и прикажет залп из арбалетов дать? — но пан Раджислав исчез. Скрылся за стеной.

Повисла тишина, нарушаемая лишь храпением коней и хрустом снега под копытами.

— Ну, что там? — звенящим шепотом произнес пан Даниш, рыжий и веснушчатый уроженец Уховецка.

— Совещаются, должно быть, — ответил пан Цециль.

— Ага, пускать нас или нет, — сплюнул на снег Юржик. — Давайте, панове, и мы посовещаемся, что делать будем, если грозинчане нас к монастырю прижмут, а эти «кошкодралы» ворота так и не откроют?

— А н-н-ничего не будем делать, — ответил ему Меченый. — В поле мы п-п-против полка, да что там полка, и против сотни не вы-ы-ыстоим.

— Верно, — подтвердил пан Цециль. — Разбиваемся на тройки и уходим лесом. Все слыхали, панове?

Отрядники зашумели, закивали. Кто-то втихую выругался, поминая матушку князя Грозинецкого, а также несколько переиначивая родословную нынешнего короля Прилужан.

Скрипнули петли.