Чтение 27–й страницы книги ~Обманщик~

темного дома к дереву был прислонен велосипед, ржавый, но на ходу. Маккриди
взвесил, стоит ли рисковать ради того, чтобы добраться до станции чуть
быстрее, чем пешком. Если кражу обнаружат не раньше, чем через полчаса, то
стоит, решил он. Маккриди взял велосипед, прошел с ним метров сто, потом
устроился в седле и поехал к станции. Было без пяти шесть. Первый поезд на
Эрфурт должен был отправиться через пятнадцать минут.

На платформе несколько десятков рабочих уже ждали поезда. Они ехали на
работу в южные районы Тюрингии. Маккриди купил билет, а вскоре точно по
расписанию старинный паровоз подвез состав. Привыкший к услугам "Бритиш
рэйл" Маккриди был приятно удивлен пунктуальностью немецких
железнодорожников. Он сдал велосипед в багажный вагон и сел на деревянную
скамью. Поезд остановился в Зондерхаузене, Гройссене, Штрауссфурте и в б
часов 41 минуту прибыл в Эрфурт. Маккриди взял велосипед и по улицам города
покатил к восточным пригородам, где начиналась седьмая автомагистраль,
ведущая к Веймару.

Чуть позже половины седьмого, когда Маккриди находился уже в нескольких
километрах к востоку от города, его догнал трактор с низким прицепом. За
рулем сидел старик-фермер. Он отвез сахарную свеклу в Эрфурт и теперь
возвращался на ферму. Трактор замедлил ход и остановился.

- Залезай, - сказал старик, стараясь перекричать рев изношенного
двигателя, который извергал клубы густого черного дыма.

Маккриди жестом поблагодарил, бросил велосипед на прицеп и вскарабкался
сам. Шум двигателя мешал разговорам, что вполне устраивало Маккриди, который
хорошо говорил по-немецки, но не владел необычным акцентом жителей Нижней
Тюрингии. Впрочем, старый фермер тоже оказался неразговорчивым, он с
довольным видом посасывал пустую трубку и молча вел свою машину. Километрах
в пятнадцати от Веймара Маккриди увидел стену солдат.

Несколько десятков солдат стояли на шоссе, другие шли по полям вправо и
влево он него, и над кукурузными стеблями возвышались лишь их шлемы. Вправо
от шоссе уходила проселочная дорога. Маккриди бросил взгляд туда. Солдаты
уже рассредотачивались вдоль дороги, они становились лицом к Веймару в
десяти метрах один от другого. Трактор замедлил ход и остановился. Сержант
крикнул старику, чтобы тот заглушил двигатель. Старик крикнул в ответ, что
если он его заглушит, то завести его скорее всего уже не удастся. Твои парни
меня подтолкнут? Сержант подумал, пожал плечами и протянул руку за
документами старика. Он внимательно проверил их, вернул фермеру и подошел к
Маккриди.

- Документы.

***

Маккриди спрыгнул, снял свой велосипед, поблагодарил старого фермера и
покатил в город. Уже в пригородах ему пришлось прижиматься к обочине, чтобы
не столкнуться с грузовиками, с которых спрыгивали солдаты в серо-зеленой
форме Национальной Народной армии. Среди них часто мелькала более яркая
форма Народной полиции. На перекрестках кучками собирались любопытные жители
Веймара. Кто-то из них догадался, что это военные учения. Никто не стал
возражать. На то и военные, чтобы у них были учения. Только учения обычно не
проводились в центре города.

Маккриди хотел бы взглянуть на карту Веймара, но не мог позволить себе
такую роскошь. Он не турист. Он запомнил путь по карте, которую взял взаймы
в восточногерманском отделе в Лондоне и изучал во время полета до Ганновера.
Маккриди въехал в город по Эрфуртерштрассе, которая привела его в старый
центр города. Прямо перед Маккриди возвышалось здание национального театра.
Здесь асфальт сменили булыжные мостовые. Маккриди свернул налево на
Генрих-Гейне-штрассе и по ней добрался до Карл-Маркс-платц. Он слез с
велосипеда и пошел, толкая его перед собой. Мимо проносились машины Народной
полиции.

Оказавшись на Ратенауплатц, Маккриди на противоположной стороне площади
отыскал начало Бреннерштрассе. Насколько он помнил, Бокштрассе должна быть
справа. Так и оказалось. Дом номер четырнадцать был старым, облезлым
зданием, которое - как и почти все в рае герра Хонеккера - давно требовало
ремонта. Краска и штукатурка местами облупились, а восемь фамилий под
кнопками звонков стерлись. Все же Маккриди разобрал под кнопкой квартиры
номер три нужную ему фамилию: Нойманн. Через широкую парадную дверь он
втащил велосипед в вымощенный каменными плитами вестибюль и поднялся по
лестнице. На каждом этаже было по две квартиры, номер три была на втором.
Маккриди снял фуражку, одернул куртку и позвонил, Было без десяти девять.

Довольно долго никто не отзывался. Лишь через две минуты Послышались
шаркающие шаги, и дверь медленно отворилась. Фрейлейн Нойманн была очень
стара. На вид этой седоволосой женщине в черном платье было под девяносто.
Она передвигалась, опираясь на две палки. Хозяйка посмотрела на гостя и
спросила:

- Да? Маккриди, как бы узнав хозяйку, широко улыбнулся.

- Да, это вы, фрейлейн. Вы здорово изменились. Но не больше меня. Вы меня
не помните, конечно. Мартин Хан. Сорок лет назад я учился у вас в начальной
школе.

Фрейлейн Нойманн спокойно смотрела на него яркими голубыми глазами сквозь
очки в золотой оправе.

- Я случайно оказался в Веймаре. Приехал из Берлина, понимаете. Я там
живу. И решил узнать, здесь ли вы еще. В телефонном справочнике нашел ваш
адрес. Зашел просто на всякий случай. Можно войти?

Фрейлейн Нойманн сделала шаг в сторону, и Маккриди вошел в темную, очень
старую прихожую, в которой пахло плесенью. Припадая на обе подагрические
ноги, хозяйка провела Маккриди в гостиную, окна которой выходили на улицу.
Он подождал, когда хозяйка усядется, потом сел сам.

- Итак, вы говорите, я вас учила в старой начальной школе на
Генрих-Гейне-штрассе. Когда это было?

- Должно быть, в сорок третьем - сорок четвертом годах. Наш дом в Берлине
разбомбили. Меня сюда эвакуировали вместе с другими. Наверное, летом сорок
третьего. Я был в одном классе вместе с... ох, эти фамилии... да, помню
Бруно Моренца. Он был моим приятелем.

Фрейлейн Нойманн бросила на него изучающий взгляд и поднялась. Маккриди
тоже встал. Она заковыляла к окну, посмотрела вниз. Мимо прогромыхал
грузовик, полный полицейских. Они сидели прямо, на поясе у каждого висела
кобура с венгерским пистолетом АР9.

- Всегда люди в форме, - негромко, как бы про себя, проговорила фрейлейн
Нойманн. - Сначала нацисты, теперь коммунисты. И все в форме, все с оружием.
Сначала гестапо, теперь Штази, Бедная Германия, чем мы заслужили и тех, и
других?

Она отвернулась от окна.

- Вы англичанин, не так ли? Садитесь, пожалуйста. Маккриди с
удовольствием сел. Он понял, что, несмотря на возраст, фрейлейн Нойманн
сохранила очень острый ум.

- Почему вы говорите такие глупости? - возмутился он. Показное возмущение
не тронуло фрейлейн Нойманн.

- По трем причинам. Я помню каждого своего ученика времен войны и в
первые послевоенные годы, и среди них не было Мартина Хана. Во-вторых, школа
была не на-Генрих-Гейне-штрассе. Гейне был евреем, нацисты стерли его имя со
всех памятников и табличек.

Маккриди был готов рвать на себе волосы. Уж ему-то следовало помнить, что
имя Гейне, одного из величайших немецких поэтов, стало снова упоминаться
лишь после войны.

- Если вы закричите или поднимете тревогу, - тихо сказал Маккриди, - я не
причиню вам вреда. Но за мной придут и меня расстреляют. Решайте сами.

Фрейлейн Нойманн доковыляла до кресла и села. Как это любят старики, она
начала с воспоминаний.

- В 1934 году я была профессором университета Гумбольдта в Берлине. Самым
молодым профессором, единственной женщиной среди всего профессорского
состава. К власти пришли нацисты. Я презирала их и не скрывала своего
презрения. Наверное, мне повезло. Меня могли отправить в концлагерь. Но они
проявили снисхождение и сослали сюда учить в начальной школе детей фермеров.

После войны я не вернулась в университет. Отчасти потому что понимала,
что дети здешних крестьян имеют такое же право учиться у меня, как и молодые
берлинские умники, а отчасти и потому, что я не могу преподавать и
коммунистическую ложь. Итак, мистер Шпион, я не стану поднимать тревогу.

- А если меня все равно схватят, и я расскажу о вас? Она в первый раз
улыбнулась.

- Молодой человек, когда вам восемьдесят восемь лет, никто не сможет
сделать вам ничего, кроме того, что Господь все равно скоро свершит. Зачем
вы пришли?

- Из-за Бруно Моренца. Вы помните его?

- О да, помню. Он попал в беду?

- Да, фрейлейн, в большую беду. Он здесь, недалеко. Он пришел от меня, с
заданием. Он заболел, заболел психически. Глубокий нервный срыв. Он прячется
где-то неподалеку. Ему нужна помощь.

- Полиция и все эти солдаты пришли за Бруно?

- Да. Если я найду его первым, возможно, мне удастся ему помочь. Вовремя
его увести.

- Почему вы пришли ко мне?

- У него есть сестра, которая живет в Лондоне. Она сказала, что он очень
мало рассказывал о годах жизни в эвакуации. Лишь обмолвился, что ему было
очень плохо и что его единственным другом была школьная учительница фрейлейн
Нойманн.

Она немного покачалась в кресле.

- Бедный Бруно, - сказала она, - бедный, перепуганный Бруно. Он всегда
чего-нибудь боялся. Криков, ударов, боли.

- Почему он всего боялся, фрейлейн Нойманн?

- Он был из гамбургской семьи социал-демократов. Его отец погиб во время
бомбежки, но, должно быть, дома позволял себе нелестно высказываться о