Чтение 27–й страницы книги ~Секретные поручения~

партийно-комсомольского ядра. При этом Агеев что-то черкал в своем блокноте,
как будто конспектировал собственное выступление.

- С учетом важности идеологической линии я уполномочен предложить вам
перейти на сотрудничество с нашим отделом... - завершил он свое выступление
и нервно поставил в блокноте последний штрих.

- Дело это сугубо добровольное, - добавил Мамонт. - Кто пожелает - тот
может принять предложение Валентина Петровича.

- А что мы должны будем делать в вашем отделе? - спросила Рыжкова и
лукаво стрельнула глазками в Мамонта. Тот остался невозмутимым.

Агеев задумчиво осмотрел членов отряда, ухитрившись не встретиться ни с
кем глазами, на мгновение задумался, будто решая: можно ли раскрывать им
суть предстоящей работы. Но кота в мешке не покупают, и он решился.

- Сообщать о настроениях в студенческой среде. Выявлять нездоровые
тенденции в некоторой части молодежи. Освещать организации и группировки
экстремистского толка... Ну и так далее.

По тесно заполненному кабинету пробежала волна насмешливого оживления -
ребята толкались, подмигивали, подзадоривали друг друга:

- Давай записывайся!

- Вначале ты...

- Вот, Лешка хочет!

- Нет, пусть сперва Воронец!

Агеев решил, будто своей яркой и убедительной речью так заинтересовал
студентов, что сейчас к нему перейдет весь отряд. Просто каждый стесняется
сделать шаг первым.

- Не робейте, это Константину Ивановичу не в обиду: дело-то у нас общее!

Мамонт и Зубов с сожалением переглянулись. То, что с удручающей
прямолинейностью предложил молодым людям Агеев, на молодежном сленге
называлось однозначно: "стучать". Занятие это считалось позорным, и каждый
кандидат в отряд перво-наперво спрашивал: не придется ли ему стучать на
товарищей? И только получив отрицательный ответ, вел дальнейший разговор.
Сейчас они работали с чужаками: иностранными туристами, моряками,
делегациями и тем самым защищали страну от происков капиталистических
разведок.

Изображать простых советских людей на вечере американо-советской дружбы,
сопровождать западных немцев в трехдневном путешествии по Дону, наблюдать -
не будут ли финны фотографировать военный аэродром или номерной завод,
подставляться французам в качестве возможных объектов вербовки или
поручений, связанных с нарушением правил пребывания иностранцев на
территории СССР, - это одно.

А делать то, к чему их призывает Агеев, - совсем другое. На это тоже
можно найти желающих, но среди другого контингента: обозленных,
закомплексованных неудачников или наоборот - стремящихся пробиться в жизни с
помощью Конторы карьеристов или пойманных на "компру" людей... Наверное, и
среди членов отряда найдется подходящий для сотрудничества с "идеологами"
кандидат, если действовать тонко, кропотливо, тщательно подслащивая пилюлю и
вуалируя характер будущей деятельности. Но подход тут нужен индивидуальный,
и общение - один на один, вдали от посторонних глаз. А вот так напрямую
бухнуть принародно: давайте, ребятки, записывайтесь в стукачи, - мог только
Агеев. И сейчас он единственный, кто не понял, что его миссия с треском
провалилась.

- Валентин Петрович прав, - подтвердил Мамонт. - Я ни на кого не буду в
обиде. Дело у нас действительно общее...

Агеев согласно кивал.

- Для экономии времени поступим так, - продолжил Мамонт. - Кто желает
перейти к Валентину Петровичу - прошу поднять руки.

Оживление спало, лица ребят стали серьезны, наступила тишина. Ни одна
рука не поднялась.

"Идеолог" с непониманием разглядывал бестолковых молодых людей. Неужели
они не понимают, что от них требуется?

- Кто желает остаться со мной?

Шестнадцать рук взлетело в воздух, на одну больше, чем членов отряда,
потому что Валя Рыжкова подняла две руки. Она приподняла и ногу в модной
"шпильке", но невысоко, так что заметил только Мамонт и чуть-чуть улыбнулся.

- Как видите, Валентин Петрович, желающих переходить к вам нет, - с
притворным сочувствием сказал Мамонт.

Агеев захлопнул блокнот, сунул в карман, взял газету и направился к
двери. Зубов проводил его до двери, а вернувшись, шепнул Мамонту на ухо:

- Знаешь, что он мне сказал? Что ты все нарочно подстроил. А когда
поднимали руки, ты им подмигивал...

Мамонт усмехнулся. В этом был весь Агеев.

* * *

Почему-то больше всего работы весной, до наступления настоящей жары. И на
исходе лета. Периоды активности, как у членистоногих. Май и август, черт бы
их побрал. Капитан Агеев работал достаточно давно, чтобы это знать, и видел
достаточно много, чтобы суметь выделить и зачеркнуть общие знаменатели.

Сегодня двадцатое августа, столбик градусника подбирается к тридцати
пяти, до оцепенения еще далеко. Тиходонск вовсю шебуршит, словно большой
муравейник, - и день капитана Агеева расписан по минутам. Он встал в шесть,
в восемь уже сидел за рабочим столом, разбирал папки с делами. На прошедшей
неделе папок заметно прибавилось, Агеев до поры до времени старался не
обращать на них внимания. Сейчас эта пора настала, никуда не денешься, на
все установлены свои сроки.

Бойко орудуя блестящей капиллярной ручкой, он привычно составлял планы
работы по каждому новому делу, разбивая намечаемые мероприятия на пункты
1,2,3,4, подпункты 1"а", 3"б", 6"в", 18"г", в которых имелись свои маленькие
подпунктики 1"а - бис, 3"б - бис и так далее. Цель всей этой канители -
разложить сложное и кажущееся невыполнимым целое на множество элементарных
частиц дошкольного уровня сложности. После чего каждая такая частица, каждый
подпунктик запускается в работу, мозгом которой является капитан Агеев. А
его руками, ногами и другими органами служат агенты, эксперты, сотрудники
первых - "режимных" отделов в учреждениях и предприятиях, либо парторги тех
организаций, в которых таких отделов нет, милиционеры, а также обычные,
ничем не выдающиеся люди, которые используются "втемную" и порой даже не
подозревают, что выполняют чьи-то задания.

Много писанины. Очень много. В фильмах и книгах про чекистов ее не
показывают и о ней не пишут.

Разобрав тонкие папки со свежими делами, капитан Агеев взялся за другие -
распухшие, с потемневшими от пыли и потных рук корешками. На часах 10.15.
Опять писанина, от которой большой палец правой руки начинает ломить.
Странное дело: когда Агеев делает зарисовки в своем блокноте, никакой
ломоты, никакой боли не чувствует. Наверное, потому, что тогда он
расслабляется и отдыхает, а сейчас напряженно разбирается с идеологическими
диверсиями.

Рабочий агрегатного завода Тряпкин, напившись пьяным, громко декламировал
стишок: "Спасибо партии родной, что отменила выходной"... При этом
присутствовал мастер участка Бобриков, который деятельности Тряпкина не
пресек. В результате прибывшие на практику из ПТУ несовершеннолетние Ивченко
и Венчик принялись повторять стишок и громко смеяться. Дополнительные
сведения: Бобриков тоже находился в нетрезвом виде, причем пил вместе с
Тряпкиным. Еще дополнительные сведения: Ивченко пребывал в состоянии
наркотического опьянения после употребления анаши. Материалы,
характеризующие инцидент, собраны достаточно полно, остается принять
решение.

Агеев задумался. Бобриков - член КПСС, заочно учится в машиностроительном
институте, ему выделена льготная путевка на поездку в Индию. Здесь все
просто: за пьянку с подчиненными и непринятие мер к пресечению антипартийных
высказываний - строгач с занесением, запрет на выезд за границу, как
идеологически невыдержанному, сообщение в институт - пусть присмотрятся,
достоин ли он высшего образования...

У Ивченко - неполная семья, мать - пьяница, сам он состоит на учете в
милиции за употребление наркотиков и кражи велосипедов. Вот пусть милиция и
дальше им занимается...

Венчик - ранее ни в чем не замешан, учится хорошо, собирается поступать в
институт, отец - главный инженер хлебозавода. Здесь есть поле для
профилактики - сообщить в комитет комсомола и папашке на работу, пусть
отчитается на парткоме, как воспитывает сына...

С Тряпкиным сложней всего: самый низкий разряд, не учится и не
собирается, за границы ездить не помышляет... Что ему сделаешь? Разве что
соли на хвост насыпать... Правда, есть начальник смены, есть парторг участка
- вот пусть и отвечают за низкий уровень идеологии. Парторгу - выговор без
занесения, начальнику смены - строго указать... В следующий раз только этот
Тряпкин рот раскроет, как они его самолично задушат!

Уф! Отложив ручку, Агеев перевел дух, пошевелил пальцами, подул на них.
Звякнул внутренний телефон.

- Звонит директор шестьдесят третьей школы, - сообщил дежурный. - Хочет
проконсультироваться. Соединять?

Черт бы их всех побрал! Он же не по правилам грамматики консультироваться
хочет, опять запудрит мозги, а тут и так работы невпроворот! Но шестьдесят
третья школа в его оперативном обслуживании, а раз сам директор на проводе -
значит, дело серьезное, он может и в райком позвонить, а может, уже звонил:
с партией в первую голову "советуются".

- Давай...

Директора звали Николай Петрович. Взволнованным баритоном он сообщил, что
два ученика девятого класса разрисовали портреты в учебнике обществоведения,
исказив облик руководителей партии и правительства.

- Чей облик? - попытался уточнить Агеев.

- Руководителей, - конспирировался Николай Петрович. - По телефону не
могу. Если надо, я сейчас привезу этот учебник...