Чтение 27–й страницы книги ~На то и волки~

Водитель, все чаще поглядывавший в зеркальце заднего вида, вдруг открыл рот:

- Сзади маячат тачки. На хорошей скорости. Они, похоже.

Машины свернули влево, с асфальта. Вот теперь германским лаковым красавцам пришлось тяжеленько. Широкая, раскатанная сотнями тяжелых грузовиков дорога, песчано-рыхлая, вилась сначала меж сосняка, перемежавшегося островками покосившихся от постоянного западного ветра старых берез, потом вокруг раскинулся лунный пейзаж. Гигантские рытвины, оставленные экскаваторами, неправильной формы ямы, где мог бы поместиться океанский лайнер, а Эйфелева башня, положи ее поперек, не смогла бы сойти за мостик - не хватило бы длины. Высоченные кучи желтоватого песка, слежавшейся земли, груды ржавого железа, огромные автопокрышки от КРАЗов - все было гигантским, куда ни глянь. И абсолютно чуждым человеку, как всякая свалка, как любое место, где люди напакостили на века вперед и ушли, ничего не исправив...

На одном из поворотов сзади мелькнул капот бежевого "Вольво", и Фрол вновь утвердительно кивнул. Рация в руке одного из охранников молчала - значит, пока все по нотам, Бес идет следом на двух машинах, соблюдая уговор.

Все. Нет смысла издеваться и дальше над немецкой техникой. "Мерседесы" остановились, моментально открылись все дверцы, люди высыпали наружу. Они стояли на дне карьера с полкилометра в окружности, со всех сторон вздымались где отвесные, где чуть наклонные желтые стены, все в продольных царапинах от зубьев экскаваторных ковшей. Этакая гладиаторская арена для великанов. Ни кучка людей, ни сверкающие машины здесь не смотрелись, и невольно хотелось говорить потише.

Показался бежевый "Вольво", за ним переваливался на кучах песка белый "Шевроле", которому приходилось вовсе уж муторно. Машины, забирая вправо, проехали параллельно стене карьера и остановились метрах в пятидесяти. Точно так же все дверцы моментально распахнулись, посыпались парни в ярких разномастных ветровках, застегнутых наглухо, но все равно кое-где топырившихся жестко-округло - конечно, они все тоже поддели "броники". Десять человек. У Фрола, считая его самого, было восемь.

Несколько секунд, показавшихся томительно бесконечными, обе группы стояли у машин, прокачивая друг друга откровенными взглядами. Данил наметил для себя белобрысого крепыша, напялившего не ветровку, а дешевую, просторную брезентовую куртку - под ней определенно прятался автомат. Второй открыто держал дробовик, с точностью до миллиметра скопировав позу ковбоя из вестернов - ну и дурак...

Фрол медленно пошел в их сторону в сопровождении Данила. Данил мимоходом вытащил пачку, сунул сигарету в рот, уронил картонную коробочку и небрежно притоптал ее каблуком, размяв в лепешку, почувствовав подошвой, как хрупнул и смялся в лепешку малютка-"Всплеск", подав единственный и последний в своей одноразовой жизни радиосигнал...

Навстречу, чуть побыстрее, шагал Бес, в котором бесовского не замечалось ни на грамм - сытый, накачанный, симпатичный верзила, этакий первый парень на деревне, тридцатилетний нахал с полным шкафом кубков и медалей, никогда не изучавший в школе логику (как и все советские люди, впрочем), почти ни разу не проигрывавший на ринге, ни разу не сидевший - ив совокупности от всего этого возомнивший, что круче него только яйца, а выше него только звезды... Рядом шел парнишка пониже, гораздо щуплее - но, сразу видно, тренированно-верткий, как балерина, опасный...

Пары остановились, когда их разделяло метров десять.

- Ну, здорово, детинушка, - сказал Фрол, не повышая голоса.

- Наше вам, дядя Фрол! - Бес безмятежно оскалил в улыбке все тридцать три зуба. - А майор здесь по какому случаю? Неужто у него претензии завелись?

- Ты прямо Вольф Мессинг, - улыбнулся Фрол.

- Кто? Папаша Жириновского, что ли? Коли Вольф...

- Телепат, - с такой же безмятежной, ничуть не уступавшей в обаянии улыбкой, пояснил Фрол. - Мысли читаешь... Базар будет простой, как перпендикуляр. У майора претензия. Очень уж твои ребятки на него в последнее время наезжают, словно похмельные бульдозеры... Отвечаешь?

Данил напрягся, незаметно перенося тяжесть тела на правую ногу, готовый к броску с перекатом - сейчас этот долбостеб по своему всегдашнему обыкновению попрет грудью, начнет орать, "танцевать", и кадриль может начаться еще до появления сюрприза...

Бес развел руками:

- Дядя Фрол, ну какие проблемы? Вы уж из меня делаете сущего хунвейбина... Давайте разберем тишком, где чьи ребята светились, где чьи ноги оттоптали... Я вас уважаю, что нам с полуоборота газы топтать? Давайте отойдем да перезвездим, а этот фраер пусть пока постоит, как ему и полагается, в сторонке...

Он все еще держал руки расставленными, сверкая американской улыбкой, выглядел совершенно невинно, где-то даже удрученно, и это было странным, прямо-таки невероятным. Заговори он вдруг по-английски с выговором выпускника привилегированного колледжа, Данил и то удивился бы меньше. Такого Беса он в жизни не наблюдал. Фрол, судя по его стылой улыбке, не хуже Данила просек странность происходящего...

- Пошли, - обаятельно улыбаясь, предложил Бес и первым шагнул в сторону, направляясь прочь от людей и от машин.

И тут заиграла гармошка - бесшабашно, заливисто, раскатисто... Приближавшийся шум мотора поневоле заставил Беса и его людей повернуть

головы. Машина взревывала, преодолевая ухабы и ямы, вот она показалась из-за поворота, невероятно яркая на фоне желто-рыжей стены слежавшегося песка, - открытый джип армейского образца, ядовито-розовый, как крем на дешевом пирожном. Он безмятежно катил прямо к собравшимся, оглашая карьер лившимися из врубленных на полную катушку динамиков трелями гармошки.

За рулем сидел негр - настоящий, черный, курчавый, сверкавший белыми зубами. Элегантнейший негр в белоснежном костюме, алой жилетке и белевшей широкополой шляпе.

Когда он подъехал метров на пятнадцать, магнитофон в машине смолк. Негр заглушил мотор, встал в машине, - ветровое стекло джипа было откинуто и лежало на капоте - сорвал шляпу, сделал ею приветственное движение (компания Беса завороженно таращилась на диковинное зрелище), нахлобучил вновь и, ослепительно улыбаясь, закричал:

- Господа, вы мне не скажете, я правильно еду в Африку?

Вслед за тем, не потеряв ни мига, выхватил из-под приборной доски короткий автомат и открыл огонь...

Данил бросил тело вправо - бросок, перекат, выстрел... Приподнявшись, держа ТТ обеими руками, выстрелил еще трижды. В карьере гремела пальба, автомат уже смолк, только пистолеты слаженно грохотали, краем глаза Данил увидел, как Фрол, прикрываясь безвольно обвисшим телом щуплого, которого удерживал на ногах за ворот, палит из нагана. Перед глазами у Данила взлетел песок, он вскочил, выстрелил дважды, и парень с дробовиком, скрючившись, повалился рядом с машиной. Побежал вперед, короткими бросками, забирая вправо, чтобы не угодить под пулю своих же. Выстрелил раз, другой - по бедру качка в красной ветровке, а когда тот стал заваливаться, в голову. Затвор ТТ встал на задержку, обойма кончилась, Данил моментально выщелкнул ее и вставил новую. Широко расставив ноги, стоял, готовый поймать стволом малейшее шевеление нелепо распластанных тел - но все было кончено. И заняло считанные секунды.

Охранники Фрола осторожно приближались, поводя пистолетами. Вразнобой, сухо захлопали контрольные выстрелы.

Фрол, опустив наган, стоял над лежащим навзничь Бесом. На лице бывшего боксера читалось одно невыразимое удивление, стекленеющие глаза уставились вбок, горло разорвано парой пуль, кровь тугими толчками выбивалась на песок, превращая его в грязно-бурую кашу...

Историческая веха в истории Шантарска. Почти такая же, как налет на Шантарскнй острог орды нанятого маньчжурами Шадибей-нойона, крестьянский бунт против губернатора Сперанского, лично известного императору Николаю Первому, или взятие города Тухачевским. День, когда Бес получил пулю, и в городе кончилось двоевластие...

Данил подошел, на ходу запихивая пистолет в карман. Глаза Фрола были мечтательно-жуткими, в них светилась неизвестная бездна. Но это мгновенно прошло, едва вор в законе понял, что за ним наблюдают.

- Вот так, - сказал он, кривя рот. - Почирикали...

У машин Беса хлопнул одиночный выстрел, стукнули крышки багажников - их на всякий случай осматривали.

Голова у Данила была совершенно пустая - ни мыслен, ни эмоций, одна звенящая легкость. Он уже представлял, что сейчас началось в городе.

- Бог ты мой, кстати умер Батенька... - пробормотал он. - Ах, как кстати...

- А он еще не умер, - Фрол улыбнулся одними губами, словно двумя пальцами растянули резиновую маску. - Но к полудню обязательно умрет, а уж к вечеру-то непременно...

Данил осмыслил сказанное не сразу.

- Теперь понимаю, как становятся авторитетами... - сказал он то ли собеседнику, то ли самому себе.

- Ты пока что понял, как остаются авторитетами... - без выражения сказал Фрол. Отвернулся, посмотрел на элегантнейшего негра - тот стоял у джипа, держа автомат стволом вниз - хмыкнул-хехекнул, явно копируя незабвенный смешок Сухова из "Белого солнца пустыни". - Правда, впечатляет... А в запасе было еще что-нибудь?

- Да конечно, - сказал Данил. - Но и этого хватило выше крыши.

Негр был русский. Такое случается. Франсуа Петрович Помазов являл собою один из довольно многочисленных плодов Всемирного фестиваля молодежи и студентов, имевшего место быть в 1957 году. Пламенный интернационализм в сочетании с сексуальным любопытством породил самые неожиданные мимолетные романы - в самых причудливых сочетаниях рас, национальностей и колеров кожи. Сколько заграничных лялек покинули просторы нашей Родины "затяжелевшими", истории неизвестно. Правда, статистике неизвестно также, сколько "фестивальных" младенчиков запищали в границах Отечества девять месяцев спустя. Немало, определенно.

Будущая мамаша Франсуа угодила на фестиваль в качестве знатной ткачихи, комсомольской суперзвездочки захолустного уральского городка. К неграм в ту пору в российской глубинке отношение было нежно-трепетно-братское. Их любили горячо и заочно - как зверски угнетаемых зарубежным империализмом. А потом оказалось, что угнетаемые - не какие-то там абстрактные скелетикн, громыхающие цепями, а вполне сытенькие мужики, проявлявшие к белым девочкам недвусмысленный интерес и сами вызывавшие томительное любопытство у провинциальных красоточек, не изведавших ничего, кроме прямолинейного лапанья на танцплощадке.

Мамочку Франсуа спас от всеобщего презрения, конечно же, фестиваль и время - в семьдесят седьмом ее без раздумий зачислили бы в валютные шлюхи и затравили, но в упорхнувшие хрущевские года черномазики были овеяны романтическим ореолом пролетарского братства и коммунистического единения. К тому же комсомолочка твердила, что обрюхативший ее Франсуа - героический подпольщик из джунглей, сражавшийся за свободу родины от злых колонизаторов в пробковых шлемах.

Она, впрочем, этому искренне верила, поскольку так сказал сам Франсуа (который на самом деле был вторым сыном туземного короля и на плантациях сроду не гнулся, проезжая мимо них исключительно в папашином "Кадиллаке")...

Провинция не любит удивляться долго. Когда схлынули первые пересуды и сплетни, кроха-негритенок прекрасно вписался в жизнь уральского медвежьего угла - ну, бегает, играет в "чику" и лазит по садам, как все сорванцы. В конце-то концов, конечностей у него тоже четыре, а голова одна, и бананов не просит, поскольку в жизни их не видел...

Записали его "Петровичем" из головы - поскольку милиционеры в паспортном столе, как ни мучили мозги, не придумали, какое отчество можно образовать от имени "Франсуа". В жизни его кликали Федькой.

Куда может угодить индивидуум, наделенный классическим внешним обликом негра, но рожденный русской и воспитанный славянами в глубинке? Если только не загремит допрежь в колонию вместе с белокожими шпанистыми подельниками?

Правильно, тут и думать нечего...

Органы взяли его на прицел, едва Франсуа загребли на действительную, и после демобилизации чернокожий уралец куда-то испарился. В детали Данил не вникал, разумеется, до сих пор, но по редким обмолвкам восстановил основной пунктир: пребывал Франсуа скорее в Штатах, нежели в Африке (впрочем, краешком зацепив и Черный континент), и сгорел, когда к янкесам перебежала очередная курва в серьезном звании. Ноги-то он унес, но дальнейшая карьера пошла наперекосяк, и после различных перипетий потомок принца всплывал то в качестве волонтера казачьей сотни в Приднестровье, то частным сыщиком в краях поспокойнее. В октябре девяносто третьего он до последнего сидел в Белом доме, откуда благополучно ушел, как гвоздь сквозь туман - никому 13 полупьяных ментов в многочисленных линиях оцепления просто в голову не пришло, что мечущийся по улице, жалобно чирикающий что-то на непонятном наречии негритос в ненашенском костюмчике может оказаться убежденным русским националистом, известным в Приднестровье как Неро Драгуле - Черный Дракон... Последние года полтора он, правда, смирно сидел на исторической родине, заведуя чуточку загадочным частным охранным агентством.

Сейчас он тщательно разбирал автомат. Выщелкнул в карман патроны, облил детали спиртом из плоской фляжки, чиркнул спичкой. Синевато-бледное пламя продержалось недолго, но всякие отпечатки пальцев испарились начисто, нечего и искать. Поднял голову, уже не улыбаясь, спокойно спросил:

- Назад той же тропкой?

Фрол кивнул, подал ему пухленький конверт. Франсуа Петрович, черный красно-коричневый, сунул его в карман, не заглядывая внутрь, пожал руку Данилу, светски раскланялся с Фролом, сел за руль и повел джип к выходу из карьера, возвращаясь к грузовику, где его прятали вместе с машиной - спокойный, несуетливый профессионал.

Фрол, глядя вслед, задумчиво сказал:

- Деньги прячут, не считая, лишь идеалисты и профи - но какой тут, к черту, идеализм... Сколько живут те, кто его обсчитывают?

- С недельку, - сказал Данил.

Разобрал ТТ и облил его спиртом из оставленной Франсуа фляжки, щелкнул зажигалкой, присев на корточки.

- Давай и мой заодно, - Фрол протянул наган, уже с выщелкнутым пустым барабаном. - Петрович, ты что это вдруг набычился?

Данил медленно выпрямился, отряхнул колени и сказал:

- Да вот пришло в голову, не просмотрел ли я чего...

- То есть?

- Все, что происходило до сих пор, прекрасно укладывалось в систему, в штампы, в картину. И я в этом не видел ничего необычного. А сейчас вот задумался... Неправильно вел себя Бес, не по-Бесовски, право слово. Мирно...

- Согласен. Выводы есть?

- Никаких нет, - покачал головой Данил. - Один свербеж в районе копчика...

- Предчувствия - вещь полезная, - сказал Фрол медленна. - Я в них вообще-то верю...

- За руль пустишь?

- Чего боишься?

- Сам не знаю, - сказал Данил. - Это-то и угнетает...

- Собирайся в дорогу. Тебя искали люди Карема. Ты про них и думать забыл, а они, знаешь ли, платят долги...

Данил устало кивнул. В другое время порадовался бы, но теперь в мозгу засела тягостная заноза, самое мерзкое чувство - когда ты пытаешься вспомнить что-то важное, но не можешь понять, что...

Оглянулся. Обе машины Беса уже стояли впритык к обрыву, а те, кто на них приехал, были внутри. Один из ребят Фрола шагал прочь от песчаной стены, на ходу приводя в боевое положение гранатомет "Муха". Остановился, оценил позицию, поднял недлинную трубу к плечу. Ширкнула огненная полоса, грохот долго колотился о стенки карьера. Тяжелая туча песка, окутанная мутно-желтым облаком, плавно стекла вниз, и, когда песчинки осели, машин под образовавшимся оползнем уже не видно было.

- ...Данил повел "Мерс" длинной дорогой, делая крюк километров в десять - мимо зверосовхоза, немощеным трактам через две деревеньки, где на германские лимузины таращились, как на летающие тарелки, зато собаки с азартным лаем неслись вслед, ничуть не удивляясь, как преследовали обычно местные, побитые пьяной шоферней грузовики.

Фрол время от времени поглядывал на него, но ни разу не заговорил, и это Данилу нравилось. Неизвестно, какие инструкции получили перед отъездом из карьера молчаливые ребята в галстуках, но они сидели истуканами и ничему не удивлялись.

- Все, - сказал Данил. - Последнее место, где можно нас прихватить перед городом. Если тут никого, я дурак, извините уж...

Места тянулись безлюдные - поля в стерне, сопки, сосны. Дорога, по которой они ехали в карьер, и та, по которой возвращались, все ближе и ближе сходились, Разделенные редеющим сосняком, и километра через два должны были окончательно слиться, чтобы еще через пару верст уткнуться в Кучумский тракт.

Справа - поля, благодать, а вот слева... Он открыл было рот, но увидел в зеркальце, что парни и без того бдительно смотрят влево... машина у обочины? Показалось на ходу, или торчавший у дверки мужик поднес ко рту что-то? Если...

Он так и не вспомнил потом, что было раньше - вскрик за спиной или отмеченное боковым зрением движение в сосняке, движение чего-то крупного, словно бы инородного... Господи!

Меж желто-бурых стволов выдвигалось зеленое рыло бронетранспортера, нацелившегося перерезать дорогу - но Данил уже на полном ходу ушел вправо, с дороги на стерню, вдавливая в пол педаль газа. "Мерседес" летел по сжатому полю, гремя и подскакивая, как набитая гаечками жестянка, несся на полной скорости, людей внутри швыряло и подбрасывало, и хуже всех приходилось Данилу, стиснувшему руль. Слева вдруг взлетела земля чередой высоких аккуратных фонтанчиков, еще раз, ближе, еще раз, дальше - по ним молотили из пулемета, норовя поймать в "вилку", что-то жутко громыхнуло позади, Данил мчался, бросая машину зигзагами, и не было времени ни о чем думать, уводил из-под пулеметного огня, как учили, вот только на сей раз рядом не было коллег, способных отсечь погоню, бронетранспортер мелькнул слева, еще очередь но легла далеко... Все! Прорвались!

Он вылетел на асфальт - "Мере" вновь подкинуло - и погнал к городу, по осевой врубив фары, понимая уже, что чадное пламя в поле вздымается от второй машины, распоротой и подожженной струёй двенадцатимиллиметровых пуль. Передняя подвеска брякала, где-то что-то звякало, что-то дребезжало, но машина, в общем, тянула и руля слушалась вполне, хотя для парадных поездок вряд ли уже годилась...

Когда вокруг замелькали первые двенадцатиэтажки восточной окраины, он, не колеблясь, свернул в первый попавшийся двор, затормозил, откинулся на спинку и закрыл лицо обеими руками, с силой провел ладонями от лба до подбородка, словно стирая толстый слой чего-то крайне омерзительного. Пальцы дрожали. Рядом пошевелился Фрол, сложив губы трубочкой, несколько раз шумно выдохнул

- должно быть, таков был у него аутотренинг - утер пот со лба, сказал почти ровным голосом:

- Ур-рою сук... Кр-ровью умоются...

- Кто? - тоже почти спокойно спросил Данил. Фрол молчал. Бросил, не оборачиваясь:

- Табаку дайте.

Меж передними сиденьями моментально просунулась рука с пачкой "Верблюда". Фрол прикончил сигарету затяжки в четыре.

- Полезно иногда верить предчувствиям... - сказал он, не глядя на Данила.

- Что-то свихнулось в этом городе, если по мне лупят с брони...

- У меня такое впечатление, и за рычагами, и за пулеметом были не профессионалы, - сказал Данил. - Они умеют управлять и стрелять, но это не профессионалы, иначе не ушли бы.

- Кто?

- Не знаю, - сказал Данил. - Мы оба кого-то просмотрели. Я говорил про штампы... мы ничуть не удивлялись, что все идет согласно штампам, а нас, выходит, к такому образу мыслей и подводили... Есть кто-то еще. И он не чужой. Он нас знает, н мы его прекрасно знаем - только вот прежде совершенно не брали в расчет н не ожидали такой прыти...

Глава двадцать третья

Зовите меня Саладин

Данил спокойно курил, глядя в окно. За окном росли огромные сосны в два обхвата, чем-то напоминавшие сибирские - но вокруг была не Сибирь, а столица, где-то поблизости протекала одноименная река, и само это место называлось довольно простецки - Николина Гора. Вот только народ здесь обитал отнюдь не самый простецкий. Он помнил эти райские места по-раньшему, как выражается Фрол, времени.

Дача, правда, определенно была воздвигнута в совсем недавние времена - без особых претензий, хоть и Именная. Два этажа, подземный гараж, никаких архитектурных излишеств, не то что в загородных имениях скороспелых капитанов, руливших якобы к капитализму, а на самом деле во времена сходившихся в веселых мордобоях баронских или боярских дружин. Зато здесь было по-настоящему уютно. Среди картин, висевших в холле и в отведенной ему комнате (других он не видел), Данил не обнаружил ни одной с изображением живого существа. Одни натюрморты, пейзажи, домики и замки. Что позволяло, возможно, сделать определенные выводы...

В аэропорту его встретил темноволосый человек

лет

сорока,

вежливо-нейтрально сообщил, от кого он, своего имени не назвал и сам уселся

за руль неброского "Мерседеса" (сзади, правда, Данил срисовал, до самых дач

шла еще одна машина). На даче передал гостя другому, столь же

нейтрально-вежливому и уехал, не заходя. Второй (судя по всему, не более чем

хорошо натасканный охранник) провел в комнату, быстро собрал на круглом

столике весьма даже неплохой "дастархан", включил телевизор, поставив

негромкий звук, показал рукой, сопровождая каждую фразу коротким поклоном:

- Если захотите помыть руки. Дверь на веранду. Городской телефон. Располагайтесь, будьте как дома.

И бесшумно исчез. Оставалось ожидать хозяина. Данил "помыл руки", выкурил сигарету на веранде, позавтракал и уселся в кресло напротив телевизора.

В коридор он не выходил, прекрасно понимая, что по здешнему неписаному этикету этого и не следует делать. Дом казался необитаемым, а снаружи, полное впечатление, наплывает волнами пахнущая хвоей тишина. Прошло минут тридцать, но никто не появлялся. Однако ждать он умел, сидел себе, курил не чаще, чем обычно, рассеянно наблюдая за думскими перебранками на огромном цветном экране - как будто время потекло вспять, маячили все те же, такие и сякие, непотопляемые... Мелькали Мордатый Демократ и Демократ-Расстрига, Мойщик Сапог и Бизнесмен-Семицветик, Честнейший Прокурор и Пузатейший Адвокат, Бородатый Патриот и Режиссер-Печальник... И можно было заранее, не включая звука, определить, что они изрекут, предсказать наперед, что те и эти будут искать засевших, а это уже паранойя, потому что не может же оказаться так, чтобы повсюду по укромным уголкам засели бок о бок жидомасоны и коммунисты в овечьей шкуре, иначе невольно, по законам природы, образовалась бы критическая масса, и произошел взрыв, следовательно, засевших нет вообще, а если они и есть, то все упирается в экономику, чтобы там ни чирикали правые и левые...

Он, как полагается опытному человеку, сидел лицом к двери н потому мгновенно отметил повернувшуюся ручку. Не спеша встал навстречу вошедшему. Его возраста, темный, но не кавказец, и с первого взгляда ясно, что пришел ферзь. Из тех, кто в жизни не носил оружия.

- Рад приветствовать, - сказал вошедший, подошел и крепко, быстро пожал Данилу руку. - Как вас зовут, я уже знаю. Зовите меня Саладин. Карем Бароев кое-что обещал вашему шефу, и после... известных событий ко мне автоматически перешла обязанность выполнить это обещание. Насколько оказалось в наших силах. Смею думать, вы не будете иметь претензий. Садитесь, пожалуйста. Сейчас я покажу вам видеоматериалы, постарайтесь запомнить все в точности, потому что кассету я вам отдать не могу. Если у вас после просмотра возникнут вопросы, можете их задать. Вы умеете обращаться с этой моделью видеомагнитофона?

Данил посмотрел и кивнул:

- Умею.

- Во времени я вас не ограничиваю, поступайте, как считаете нужным... - он вынул из коричневой кожаной папки черную кассету без футляра, сунул в прорезь видака, взял дистанционку и переключил ящик на видеоканал. - Когда пойдет чистая пленка, это будет означать, что запись кончилась.

Слегка поклонился и вышел.

Данил, расположившись поудобнее, нацелил дистанционку и надавил крохотную кнопочку.

Экран вспыхнул. Лицом к камере сидел мужчина лет пятидесяти, в хорошем костюме и при галстуке. За его спиной - стена, оклеенная светло-серыми в синий цветочек обоями. Судя по освещению, дело происходит либо в сумерках, либо окно там одно, и оно зашторено, но лицо сидящего высвечивает сильная лампа, направленная, правда, не в упор. Однако все равно легко рассмотреть, что человек, несмотря на физиономию без малейших повреждений, аккуратную прическу и вальяжно-сытый вид, сломан. Он уже - медуза.

Данил не стал и гадать, как и на чем его ломали - все это не имело ни малейшего значения. Потому что послышался чей-то негромкий уверенный голос:

- Назовите себя.

- Полковник Вакарчук Геннадий Семенович, помощник директора Федерального комитета гражданской защиты Игоря Матвеевича Кучина.

- Прежде вы были помощником Кучина в Верховном Совете и администрации Президента?

- Да. И начальником охраны. Когда он был избран...

- Отвечайте на прямые вопросы. Где работали прежде?

- В КГБ. Первый главк.

- Что скрывается за обозначением "операция "Тайга"?

- На территории, примыкающей к Байкальской области, находится клад. Старинные золотые предметы в большом количестве.

- Кем был закопан клад и когда?

- Мне неизвестно... Я знаю только свой участок... Поймите, каждый знает...

- Я понял. Операцией руководит лично Кучин?

- Да.

- Это его инициатива?

- Не только. Решение принято Кучиным, Ликутовым и Решетовым.

- То есть, людьми, возглавляющими предвыборный блок "Новый путь России"?

- Да.

- Откуда они узнали о кладе?

- Ликутов и Решетов в свое время руководили комиссией, созданной для изучения архивов КГБ. В числе прочего им попалась папка с материалами из личного архива Сталина. Папку... папку они утаили...

- Присвоили?

- Да.

- Вы сами видели эти материалы?

- Нет. Я знаю ровно столько, сколько мне рассказали...

- Координаты места вам известны?

- Нет.

- Итак, они нашли папку... Что было потом?

- Ничего, - полковник попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло. - По-моему, друг другу они не доверяли. И у них не было реальных возможностей извлечь клад. Они опытные аппаратчики, но здесь необходим иной опыт... Два месяца назад они рискнули довериться Кучину. Он до сих пор во многом от них зависит. Именно они пробили ему генерал-майора и комитет...

- И Кучин разработал операцию "Тайга"?

- Да.

- В бумагах Сталина были указаны координаты?

- Нет. Все бумаги касались главным образом обеспечения безопасности района. Но там был документ на одном из древнетюркских языков. Его расшифровали.

- Расшифровали? Это был код?

- Простите, неудачно выразился... Прочли.

- Кто?

- Некий Спаровский Богдан Сергеевич, специалист по этому языку... Мало было прочесть, нужно было провести еще какие-то исследования, привязать к местности...

- Это осуществили?

- Думаю, да.

- Где сейчас Спаровский?