Чтение 27–й страницы книги ~Разборка (Пропавшие без вести)~

- Проблема снята, - с облегчением заключил Мамаев. - Россия -
правопреемница СССР. Смертный приговор остается в силе. Всех наград он
лишен. Значит, никаких прав на амнистию не имел.

Тюрин его оптимизма не разделял.

- Пока не получим подлинное дело, проблема не снята.

- Получим. А пока хватит и этого. Чтобы объявить его в розыск, хватит.

- Не хватит, Петрович. К кому ты с этим пойдешь?

- Я знаю к кому.

- И что он тебе скажет? "Дай основания. Дай настоящие документы, тогда
объявлю хоть план "Перехват". Вот что он тебе скажет. А если не найдется
архивное дело? С него же погоны снимут!

- Как оно может не найтись? - возмутился Мамаев. - Смертный приговор!
Такие дела хранят вечно!

Но Тюрин оказался прав. Милицейский генерал, который многим был обязан
Мамаеву, кряхтел, мялся, бил себя в грудь, клялся в дружбе, но объявить
Калмыкова в розыск наотрез отказался.

- Дай приговор трибунала, настоящий, - почти буквально повторил он
слова Тюрина. - Будет бумага - всех на уши поставлю. Без нее - не могу.

Мамаев приказал Тюрину взять самых толковых сотрудников и заняться
архивами Военной коллегии:

- Все дела в сторону. Все! Носом рой, но без документов не приходи!

- Найдем, Петрович, - заверил Тюрин. - Если есть, найдем.

"Если есть". Оговорка не понравилась Мамаеву. Но он понимал, что и
здесь Тюрин может оказаться прав. Спору нет, такие дела должны храниться
вечно. Но "должен" еще с советских времен понималось как "хотелось бы".
"Продавец должен быть вежливым с покупателем". "Экономика должна быть
экономной". "Хотелось бы, чтобы продавец был вежливым с покупателем".
"Хотелось бы, чтобы экономика была экономной".

Черт его знает, что с этими архивами могло произойти за полтора десятка
лет!

Мамаев принимал посетителей, разбирался с делами, а из головы не
выходило: а вдруг архивы пропали? Когда угодно могли пропасть. И в самом
Афгане. И в суматохе вывода наших войск. Да и потом - в пору нескончаемых
постсоветских пертурбаций.

Вернувшись домой, он сел было к телевизору, но понял, что не в
состоянии смотреть на мельтешню политиков на экране. А когда появился
президент Путин, раздраженно выключил телевизор и ушел в кабинет. Доставая
из бара бутылку "Хеннесси", подумал, что не стоило бы пить, пока дело не
разъяснится. Но все же выпил, не почувствовав ни вкуса, ни крепости коньяка.
Налил еще. Походил по кабинету и, решившись, набрал номер мобильного
телефона Пастухова. Звонить очень не хотелось, но этот звонок был нужен. Не
тот случай, чтобы пренебрегать даже малой возможностью прояснить ситуацию.

- Слушаю, - раздался в трубке почему-то невнятный голос Пастухова.

- Добрый вечер, Сергей Сергеевич. Это Мамаев.

- Минутку, господин Мамаев, сейчас дожую. Трубка

звякнула о что-то металлическое или стеклянное. Стал слышен гул
разговоров, смех, их заглушила музыка.

- Извините, - вновь возник голос Пастухова. - Слушаю вас.

- Вы не могли бы сделать музыку потише? - вежливо попросил Мамаев.

- Нет. Это джаз Гараняна. Я у китайского летчика Джао Да. Это такой...

- Ресторан! - раздраженно перебил Мамаев. - Знаю, что ресторан! Что вы
там, черт возьми, делаете?!

- Не понимаю вашего тона, - удивился Пастухов. - Но если это вас так
интересует... Я ужинаю здесь с очень милой дамой. С Галиной Ивановной
Сомовой, бывшей женой Калмыкова. Едим каких-то червячков. Название
непонятное, вид подозрительный, но вкус замечательный. Сейчас я выйду в
холл. Ну вот, здесь тихо. Чем вызван ваш звонок?

- Вы узнали что-нибудь о Калмыкове?

- Может быть.

- Что?

- Странный вопрос. Наш договор расторгнут. А отношения у нас не
настолько дружеские, чтобы по вечерам болтать об общих знакомых.

- Я был неправ. Прошу извинить. Я погорячился. Пять тысяч долларов
аванса будут переведены на счет центра доктора Перегудова завтра утром.

- Двадцать, господин Мамаев, - поправил Пастухов.

- Что двадцать? - не понял Мамаев.

- Двадцать тысяч долларов. Цена контракта возросла. И никаких авансов.
Все вперед.

- Не круто?

- Закон рынка. Каждый товар стоит столько, за сколько можно его
продать.

- А если не куплю?

- Был бы товар, покупатель найдется. И мне почему-то кажется, что этот
покупатель торговаться не будет.

Красное лицо Мамаева потемнело от ярости. Вот же скотина! Хамит в
открытую! И от того, что Пастухов говорил вежливо и спокойным деловым тоном,
хамство было еще более оскорбительным. Но Мамаев сдержался. Не та была
ситуация, чтобы оскорбляться по мелочам.

- Согласен, двадцать, - помедлив, сказал он. - Что вы узнали?

- Мы поговорим об этом, когда доктор Перегудов сообщит мне, что деньги
пришли.

- Они придут завтра утром.

- Завтра и поговорим.

- Вы не доверяете мне?

- Конечно, нет. Вы ненадежный партнер, господин Мамаев. Сегодня у вас
одно настроение, завтра другое.

- То, что вы узнали о Калмыкове, важно? Это вы можете сказать?

- Пока могу сказать только одно. Но не думаю, что вас это обрадует.

- Валяйте, - буркнул Мамаев. - В обморок не упаду.

- Вы сделали очень большую ошибку, когда выбрали его на роль киллера.
Огромную, господин Мамаев.

В мембране зазвучали гудки отбоя. Мамаев швырнул трубку на аппарат,
залпом осушил фужер с "Хеннесси" и вышел в лоджию, на ходу закуривая
сигарету.

И замер.

В окне на шестом этаже старого дома, третьем от угла справа, горел
свет.

Глава шестая. БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШИЙ

I

Она сказала:

- Он родился под черной звездой. Вы знаете, что его родители погибли во
время ташкентского землетрясения?

- Знаю, - ответил я.

- Откуда?

- Я видел в архиве Минобороны его личное дело.

Она сказала:

- Когда это произошло, ему было десять лет. У них была большая семья.
Его отца эвакуировали из Москвы во время войны, он работал на оборонном
заводе. В Ташкенте женился на девушке из узбекской семьи. У него было три
брата и две сестры. В одну ночь он стал сиротой. Вы женаты?

- Да.

- Дети есть?

- Дочь, ей седьмой год. И сын. Он еще с варежку.

Она сказала:

- После той ночи он стал видеть в темноте.

- Видеть в темноте? - удивился я.

- Да. И слух у него стал, как у летучей мыши. Вы изменяли жене?

- Нет.

- Никогда?

- Никогда.

- Почему?

- Не знаю.

- А я знаю, - сказала она. - Доктор Перегудов рассказывал, что вы
воевали в Чечне. Когда привозил меня на суд. Тот, кто знает, что такое беда,
тот умеет ценить семью. Он умел ценить семью. Детдом был для него семьей,
училище было для него семьей, Чучковская бригада была для него семьей. Вы
знаете, что это за бригада?

- Да. Шестнадцатая отдельная бригада специального назначения. Ребята
оттуда вошли в "Каскад".

- Он любил учиться. Он любил служить. А генерал-майор Лазарев был ему
как отец, он даже называл его батей.

- Это просто традиция, - заметил я. - В армии часто командира называют
батей. Конечно, если он нормальный мужик, а не конь в пальто.

- Нет-нет, - живо возразила она. - Генерал Лазарев в самом деле был ему
как отец. Он заставил его поступить в академию, приезжал к нему. Он даже
специально прилетел из Кабула на нашу свадьбу.