Чтение 27–й страницы книги ~Точка возврата~

понял, что оказался в ловушке. Ногти его были изломаны, из-под них сочилась
кровь. Лицо было в земле и слезах. С момента ареста до моего прихода в
камеру прошло каких-то пять часов. Обработка языка была мастерская...

По совету Деда я сперва провел допрос, не давая, впрочем, пленному
особых надежд на жизнь и выход на волю. Только потом я сделал ему перевязку,
выдал скудный паек и объяснил, что его жизнь только в его руках. Если его
информация не то что ложна, просто в чем-то неточна, неполна или ошибочна,
пуля станет для его затылка желанной гостьей. Не давая ему возможности
обдумать эти слова и сознаться во лжи, если ложь была, мы вышли, оставив его
одного.

-- Теперь он все сутки будет вспоминать, где мог ошибиться, -- объяснил
Дед. -- Завтра вечером он нам доложит не как сегодня, все валом, а с
чувством, с толком, с расстановкой. Отрепетирует доклад до мельчайших
подробностей.

-- Он не удавится на галстуке?

-- Не-ет! Этот жизнь любит. Будет цепляться до последнего.

-- И не соврет?

-- Ему будет приятно, если вы вернетесь с задания целые и невредимые.
Он за вас молиться будет.

-- Дрянь человек.

-- Товарищ Пастух! -- На улице Дед не стал доставать меня с моим бывшим
капитанством и прибег к обращению по конспиративному имени. -- Порядочные
люди из местных в фашисты не идут. Они работают да детей растят. Их-то мы и
освобождали в сорок четвертом. Их здесь тоже полно, живут себе, никого не
трогают. Хотя, конечно, элемент ненадежный. Все-таки мы для них чужие. Но и
своих начальников они не шибко-то жалуют. А фашиста -- его сразу видно. Он и
ряженый ходит, и факелы носит, и на митингах ораторствует. Вот ты здесь
неделю, а уже все это дерьмо увидел. Это потому, что оно себя больно
показать любит. А на восток -- там совсем другая Украина. Там таких фашистов
сам народ бьет.

Вернувшись, я объявил Боцману и Бороде:

-- Послезавтра вечером едем в горы.

-- Все выложил Зайшлый? -- уточнил дотошный Боцман.

-- Все, но завтра вечером -- контрольный допрос. В среду забираем у
Тяньшанского боеприпасы и деньги, и -- вперед.

-- А с "генералом" что будем делать?

-- Пока не решил.

Скалы Довбуша

"И то все так сбылось, как было сказано: и доныне сюит на Карпате на
коне дивный рыцарь, и видит, Как в бездонном провале грызут мертвецы
мертвеца, И чует, как лежащий под землею мертвец растет, гложет в страшных
муках свои кости и страшно трясет нею землю..."

Света закрыла книжку и тут только увидела, что давно уже Артист читает
вместе с ней, заглядывая через плечо. Она вздрогнула. Электричка медленно
ползла по мосту, как это бывает с московским метро на перегоне "Коломенская"
-- "Автозаводская".

-- Гоголя читаем?

-- Гоголя.

-- Для себя или в институте задали?

-- Не в институте, а в университете. Но не задали, у нас русскую
литературу теперь не проходят. Просто я готовлюсь на будущий год в Москву
поступать.

-- Наш бородатый друг уже ездил в Москву за наукой. Вернулся ни с чем.

-- Не знаю... Может быть, что-нибудь придумаю... Говоря с Артистом,
Света не решалась поднять на

него глаз, она краснела и вертела в руках томик "Вечеров". Артисту
из-под ее выбеленного каре было видно только розовое ушко. Вдруг ему
захотелось разглядеть ее лицо. Он сам удивился тому, что не помнит его,
словно ни разу не видел.

Он пересел напротив, но Света упрямо клонила голову и прятала глаза.
Пришлось менять тактику.

-- Ты хорошо знаешь места, которые мы будем обследовать?

-- Была там несколько раз. Артист достал карту:

-- Давай пройдемся по предстоящему маршруту... По мере разговора
смущение уходило, и Света

наконец стала смотреть на Артиста без чудовищной робости. Артист
убедился, что личико у Светы очень даже миленькое. Ему, разумеется, льстило,
что столь юная особа так робеет перед ним, но он побаивался, не будет ли из
этого проблем в дальнейшем. В любом случае для начала нужно было избавить
девушку от излишней конфузливости, а то потом ни команду не подашь, ни
ответа на самый простой вопрос не добьешься. И это, кажется, начало
удаваться.

Приехали в Гребенив поздно вечером. Далеко в горы не пошли, поднялись
на ближайшую прогалину, разбили палатку, поужинали. Док сразу завалился
спать, чтоб не хотелось курить, он решил как можно дольше продержаться без
сигарет. Бросал же он на время это, по приказу Пастухова. Бросит и сейчас,
раз возникла такая необходимость. Артист, сидя со Светой у костерка,
любовался отсветами пламени на ее щеках, наслаждался ее мелодичным грудным
голосом. Одно расстраивало Семена Злотникова: в наступившей прохладе Света
закуталась в штормовку, и не было никакой возможности разобраться в деталях
ее фигуры. "Уж не собрался ли ты завести роман на природе? -- спросил он
себя. И сам же себе ответил с усмешкой: -- Роман -- нет. Просто долг мужчины
-- оценить каждую женщину".

Такая возможность представилась ему утром. Проснувшись, он не обнаружил
Светы ни в палатке, ни поблизости. Джинсы, штормовка и футболка, оставленные
в лагере, свидетельствовали о том, что их хозяйка пошла купаться в горном
ручье. Стоило посторожить девушку от грозящих в лесу опасностей.

Нарочито хрустя опавшими ветками, он пошел к ручью. Света, вся в
блестящих на утреннем солнце капельках воды, мгновенно завернулась в
полотенце и потянулась к одежде.

-- Не смотрю, не смотрю! -- крикнул Артист и отвернулся, чтобы не
смутить ее окончательно. Или чтобы не влюбиться самому...

День выдался нежаркий, поэтому они шли без большого привала,
останавливаясь на несколько минут только после особо трудных подъемов. Док
уже радовался, что последнюю неделю практически не курил. Артисту такие
походы были что семечки, он неоднократно порывался отнять у Светы часть ее
груза, но девушка упрямо отказывалась. Он видел, что временами она
задыхалась, но, в общем, шла далеко не на пределе своих сил.

Первый день не принес никаких сюрпризов. Они успели обследовать
небольшой район вдоль левого берега реки Опор. Нарвались они на второй день.

Еще ночью стало понятно, что день будет жаркий. Стареющая, но все еще
крупная луна висела в абсолютно чистом звездном небе. Поэтому решено было
встать пораньше, чтобы до того, как солнце поднимется в зенит, успеть пройти
как можно больше.

Но теперь они приближались к перевалу, горы здесь были выше и склоны
круче. Обозначенный на их карте отрог основного хребта на бумаге выглядел
гладко. Планировалось взобраться на этот отрог, по нему достичь станового
хребта и уже по хребту спуститься к перевалу. Поскольку с хребта местность
далеко просматривается в обе стороны, они обследуют сразу большую площадь.

Но подъем оказался сложнее, чем хотелось бы. Крутизна склона все
возрастала, пока он не стал таким крутым и каменистым, что даже сосны не
могли зацепиться за него своими хваткими корнями. Начались скалы,
заканчивающиеся где-то наверху навесами, преодолимыми только для опытных
альпинистов. У них было с собой спецснаряжение, но штурм дикого камня мог
занять времени больше, чем его обход. Но обход требует и больше времени,
поэтому, когда скалы оказались не над, а под ними, наступили сумерки.
Пришлось отложить прогулку по хребту до завтра и задуматься о ночлеге.
Вокруг стоял мощный темный лес, и только рядом с обрывом можно было найти
чистую площадку для палатки.

-- Интересно, есть ли у этих скал название, -- поинтересовался Артист
скорее для поддержания разговора.

-- Скалы Довбуша, -- ответила Света не задумываясь.

-- Ты что, бывала здесь раньше?

-- Нет, просто в Карпатах все скалы называются скалами Довбуша.

-- А кто это такой?

-- Легендарная личность, местный Робин Гуд.

Мудрый Док предоставил молодежи заниматься друг другом и одновременно
установкой палатки, а сам отправился на поиски топлива для костра. Отойдя
метров на тридцать и собравшись было срубить средних размеров сухую ель, он
вдруг услышал голоса. Кто-то шел вверх по хребту, повторяя их маршрут. Док
немедленно отступил к своим и приказал Артисту со Светой сворачиваться и
отходить вверх. Сам он остался на месте, прислушиваясь. До него вновь
донеслись голоса. Слов разобрать было нельзя, они словно стирались, проходя
сквозь частый ельник. Док занял позицию над самым обрывом. Там был голый
камень, по нему можно было передвигаться сравнительно бесшумно.

Солнце окончательно свалилось за горы, и в считанные минуты сумерки
сгустились в плотную тьму. Те, кто шел за ними следом, приблизились, вышли к
круче из леса, и Док наконец разобрал, что говорят они по-чеченски. Он стал
медленно и бесшумно отходить к присмотренному еще до наступления темноты
укрытию -- крученной ветрами сосне на краю пропасти. Корни ее свешивались
вниз, если за них уцепиться, можно оказаться под нависающим каменным
карнизом. Док проделал этот непростой трюк, но, видимо, поспешил, потому что
чеченцы остановились. Заговорили снова, и Док расслышал помимо чеченских еще
и украинские слова. Затем произошло нечто неожиданное. Один из людей,
стоящих над обрывом, что-то громко выкрикнул. Ему отозвался голос снизу. Док
с полной уверенностью мог сказать: это был другой голос, не эхо. Сразу же
внизу, у основания скалы, произошло большое движение. Там зазвучали удары
железа о камень, засветились тусклые, почти невидные голубые огни. Док
понял. Это было ночное восхождение. Наверху стояли инструкторы, а снизу