толкнул меня локтем в бок:
топтунов. - Я покосился на другую сторону улицы, где, облизывая мороженое,
неторопливо шествовал Глист. Потом спросил:
пойдет. Мои услуги были щедро оплачены. В твердой валюте, насколько
помнится. Так что и я готов платить.
серенький такой, с портретом Джорджа Вашингтона. Есть у тебя доллар, друг
мой? Доллара у меня не было, зато через каждые сорок шагов нам попадались
обменники. Я, скрывая улыбку, тормозил у каждого и спрашивал, не продадут ли
Джорджа Вашингтона, но попадались сплошь Франклины да Гранты, либо, в
крайнем случае, Джэксоны. Наконец искомое нашлось - в пункте Промстройбанка,
у молодой красотки с наклеенными ресницами. Пролистав мой паспорт, она
сунула в окошко доллар и сдачу, потом ехидно осведомилась:
буркнул Мартьянов, сунул доллар в карман и потащил меня дальше. Глист и
Лиловая Рубаха шли за нами как приклеенные. - Ну, шеф, какое будет задание?
Отвезти на дачу под Приозерском и чтобы без топтунов?
а человек. Кстати, богатый человек: мы приближались к ?Антарктиде?, и за ее
огромными окнами уже сверкала шеренга белоснежных холодильников, сияли
серебром газовые и электрические плиты, громоздились на полках чайники и
утюги, вентиляторы и тостеры, мясорубки и микроволновки. При виде их
Мартьянов мечтательно улыбнулся и сказал:
пароль. Такой, к примеру? - Он запрокинул голову, опустил веки и
продекламировал:
раскаты Октября. Скажешь, и ровно через час подъедет Паша Кирпичников, чтоб
обрубить ?хвосты? всяким шавкам. А если тебе в какое другое место
понадобится, скажешь другой пароль: отговорила роща золотая березовым,
веселым языком? Как дальше, помнишь?
я и, прощаясь, протянул ему руку.
Глава 14
Никто нам с Дарьей не звонил, никто нас не тревожил, если не считать моей
постоянной клиентуры, но консультации были нужны пустяковые, и я выдавал их
с ходу, изредка заглядывая в компьютер. Все остальное время я предавался
занятиям, рекомендуемым для новобрачных в медовый месяц: ходил с Дарьей по
выставкам и музеям, любил ее ночью, преподносил цветы и с аппетитом поглощал
ее обеды. Еще размышлял об имени моей возлюбленной, вдруг обнаружив, что в
нем сокрыт вполне определенный смысл: Дарья - значит, дар, ниспосланный мне
провидением или каким-то особым божеством, которое печется о
математиках-холостяках. Кто бы это мог быть? Возможно, Софья Ковалевская?
Или графиня Ада Лавлейс, дочь великого Байрона, первый программист на нашей
планете? Говорят, была красавицей? И, несомненно, умницей? Если у меня
родится дочь, не назвать ли ее Адой? Или все-таки Софьей?
Дарьиных полок, почитывал словарь (добравшись уже до саксаула, саксофона и
саламандры), знакомился с подвигами Рыжей Сони, а также обучал Петрушу
приличным выражениям: ?прошу простить покорно? и ?мерси?. Но птица попалась
испорченная вконец; сколько ни старайся, а слышишь лишь всякие глупости да
гадости, уместные на сухогрузах: ?Прр-ромах, прр-ридурок! Прр-рокол,
крр-ретин! Поррт, курр-вы! Прр-робка, штопорр, фужерр - наливай!? Словом,
порр-рок торр-жествует! Но все-таки это могло считаться развлечением - в те
часы, когда Дарья была на работе. Еще одним моим занятием стали на первый
взгляд бесцельные прогулки - на почту или в магазин, в торговый комплекс у
метро, на рынок, в мебельный салон, в аптеку. Кроме продуктов, покупать мне,
в общем-то, было нечего, но я ходил по улицам, разглядывал витрины и
прилавки, спрашивал о тех или иных товарах, рылся в ящиках с фруктами,
высматривал белые вина, грузинские или рейнские, которые предпочитаю всем
остальным. Вскоре выяснилось, что мою любовь к прогулкам разделяют шестеро,
трудившиеся в три смены. Глист и Лиловая Рубаха (потом он появлялся в других
одеждах, но я звал его так) были самыми скучными спутниками - уныло тащились
за мной, поедая по пути мороженое да изредка пробавляясь пивом. Другая пара
выглядела повеселей. Молодой рыжеватый блондин, который двигался
приплясывая, посвистывая и поводя руками, получил кличку Танцующий Койот; с
ним корешился верзила Три Ноги в куртке с блестящими блямбами, явно косивший
под рокера. Он сильно потел и временами стаскивал куртку, плотно сворачивал
ее и засовывал сбоку под ремень, где она болталась на манер недоразвитой
ноги, как у трехногого марсианина, пораженного с детства полиомиелитом. Два
последних напарника казались мне самыми симпатичными:
ночь, глазами, и Джеймс Бонд, высокий, светловолосый, похожий на Роджера
Мура.
еще кто-то в белом неприметном ?жигуле?, девятая модель, под номером Е
8209701ВБ. Пешие, как и положено, топали за мной пешком, автомобиль катился
на колесах, но неторопливо, в темпе вальса, а не марша. Иногда он замирал
где-нибудь на углу, поджидая, когда я доберусь со своим эскортом до
парикмахерской, почты или универсама, и будто намекал: от нас и на трамвае
не убежишь. Не скроешься, господин хороший, он же - фигурант Хорошев Дмитрий
Григорьевич! Если я находился дома, один из моих соглядатаев сидел на
скамеечке во дворе, другой обычно гулял, разминая ноги, а что касается
?жигуля?, тот дежурил в метрах пятнадцати от ближайшей троллейбусной
остановки. Окна в моей квартире выходят во двор, а в Дарьиной - на проспект,
так что я мог следить за топтунами в любой из указанных позиций,
разглядывать их с помощью бинокля и делать любезные жесты ручкой. Но это
были реверансы собственному самолюбию; я знал, что не заметил бы их, если бы
не Мартьяныч. Верней, заметил, но много позже и наверняка не всех; надо
отдать им должное, они умели сливаться с пейзажем. Дачный выезд наметился у
нас в четверг, в один из первых сентябрьских деньков, когда воздух еще тепел
и ласков, солнышко греет, стараясь из последних сил, деревья еще щеголяют
сочной зеленью без признаков багрянца и желтизны, а яблоки, наша скромная
северная радость, начинают румяниться и розоветь. Птичку мою отпустили с
обеда, она прилетела в четвертом часу и, хоть трудилась денно и нощно
неделю, потрясла меня своим цветущим видом. Где ты, серая мышка, где?..
Глазки сверкают, локоны вьются, губки алы - и никаких очков! Ни строгого
серого тона в одежде, ни пепельных колготок, ни босоножек ?прощай,
молодость?? Платье - зеленое, выше колена, пуговки - изумрудные, шарфик -
серебристый, пояс - золотой плюс итальянские туфли на высоком каблуке да
румянец во всю щеку? Верно сказано, что красит женщину любовь! Как, впрочем,
и мужчину: я натянул новые джинсы, причесался и побрился.
Рыжей Соне, дал Петруше банан и позвонил по известному номеру, сообщив, что
раскаты Октября уже добрались из Петербурга в Хамадан. На том конце линии
хмыкнули и сказали: ?Брось хулиганить, парень!? - и повесили трубку. А тут и
Дарья появилась, и вместе с ней - приятные занятия: шарфик снять, пуговки
расстегнуть, а то, что под ними, поцеловать. Раз поцеловать, два поцеловать,
потом - под ее визг и смущенный смех - расстегнуть что-нибудь еще и
вспомнить, что вроде бы собирались на дачу? Времени заняться серьезным делом
- увы! - не оставалось. Мы привели в порядок шарфики и пуговки, распрощались
с Петрушей (он напутствовал меня мудрым советом ?Порр-рох дерр-жи сухим,
морр-рячок!?) и спустились вниз. Дежурили в тот день Койот и Три Ноги;
сидели на скамейке за песочницей, курили и изображали задушевный разговор.
Потом поднялись и не спеша последовали за нами. Дарья рванулась по привычке
на остановку троллейбуса, но я ее придержал, сказав, что договорился с
приятелем Пашей - заедет, мол, за нами на машине и довезет до места.
?Вольво?, а может, на ?Тойоте? или? Тут к нам со скрежетом подкатила ?Волга?
- голубая, слегка проржавевшая, местами побитая и с легендарной фигуркой
оленя на капоте. Паша Кирпичников распахнул дверцу, высунул рыжую башку и
доложил:
поглядев на круглые коленки Дарьи и итальянские туфельки, добавил:
Андреев Николай
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Каргалов Вадим
Сапковский Анджей
Майер Стефани