года, когда и мой отец-то еще не родился. Да и мой "подопечный" мексиканец
знает о ней немногим больше. Был с Запатой с начала гражданской войны, а
вряд ли поможет мне оценить политическую и военную ситуацию. Кто-то
сказал: взводный командир мыслит в пределах взвода, ротный - в пределах
роты, и только главнокомандующий - в масштабах армии. А в каких масштабах
прикажете думать мне, рядовому из личной охраны начальника, неграмотному
пеону, который вместо подписи ставит крест?"
в сознании:
биокибернетик и материалист. Человек из другой среды и другого времени. У
тебя остались твоя логика, твоя реакция, твое мышление. Действуй. Ты
решающий фактор эксперимента".
спросить, сколько времени отпущено им на эту вторую жизнь. Но размышлять
об этом было уже некогда: к костру подходил человек, в котором Рослов, а
точнее Риос, узнал Запату.
расскажи нам, что ты придумал на завтра.
смотрел этими глазами на высокого загорелого мужчину в короткой кожаной
куртке и огромном, как тележное колесо, мексиканском сомбреро. Но не
сомбреро, и не черные узкие штаны с бахромой по швам, и не залихватски
закрученные усы привлекли его пристальное внимание, а большие, глубоко
посаженные глаза Запаты. Казалось, в них пылало неугасимое пламя, сразу
обжигающее любого, заглянувшего в эти глаза и тут же подчинившегося,
преданного, верного и влюбленного.
спрашиваешь ты, а не американец?
Запату, поглощенный мимолетными видениями, возникавшими в оранжевом
пламени и тут же исчезавшими, изменявшимися, как цветные стеклышки в
трубке калейдоскопа. Что узрел в них епископ? Темные своды собора в
Гамильтоне или шумный редакционный шабаш в Нью-Йорке, где он, журналист
Грин, диктует свое интервью с героем Мексики. Не отрываясь от огня, он
спросил:
голодных. Это правда народа.
земли, как целые деревни вымирали от голода, я видел алчущее и раздетое
горе. А ты спрашиваешь меня, знаю ли я, что нужно народу.
гасиенды де Санта-Крус отняли землю у жителей Аненекуилько. Мы просили
только одного: вернуть нам землю. И знаешь, что он нам посоветовал?
потом расстреляли их, чтобы никто не мог рассказать о милостях великого
правосудия. Я вовремя понял, чем это пахнет, и решил действовать
по-другому.
феврале девятьсот одиннадцатого. Ты помнишь, Габриэло, как это было?
убежденностью, мгновенно насторожившей епископа. - Недаром тебя, Эмилиано,
они называют Атиллой Юга, а нас - бандитами. А ведь мы только сражаемся за
свободу, за нашу свободу, которую у нас отняли, и мы добудем ее, чего бы
это нам ни стоило.
это - Габриэль Риос или Андрей Рослов. Чему же он удивлялся: искренности
Риоса или мимикрии Рослова? Он не мог об этом спросить в присутствии
Запаты, а когда тот вернулся в дом, шагая мимо спящих усталых людей, даже
во сне не расстававшихся со своими винтовками, разговор у костра уже
оборвался. Послышался приближавшийся цокот копыт в ночи, и Рослов - Риос
вскочил, чтобы проверить. Уже у самого входа в дом его обогнал всадник на
взмыленной лошади. Он, даже не привязав ее, бросился к веранде: видимо,
очень спешил к начальнику. И тут Рослов, даже не задумываясь, почему он
это делает, взял брошенного коня под уздцы и медленно повел по дорожке
перед домом. А ведь все было ясно - сработала профессиональная память
Риоса: после бешеной скачки лошадь нельзя останавливать сразу - можно
погубить ее сердце. Рослов ходил по кругу и разговаривал с ней, как
профессиональный наездник.
то сердчишко сорвешь. Совсем как спортсмен-стайер. Пробежит он кругов
двадцать до финиша и не останавливается, а только замедлит бег. Я в
Лужниках видел. А Лужники, старуха, это такой стадион... - Он не успел
закончить фразу: его окликнул вышедший на веранду Запата.
солдаты Уэрты.
после бешеной скачки, тот только махнул рукой.
Поднимай людей и уводи их в горы. Я задержу солдат.
задержим.
характером Габриэля. Каждый человек смел задним числом, и только немногим
удается проявить смелость на деле. Да и он ли, Рослов, проявил эту
смелость? Ведь Габриэль опередил его. Рослова это мучило, он не понимал,
что сознание Габриэля было его сознанием, что Селеста не разделил их и
точно подсказал ему, что он - решающий фактор эксперимента. В сущности,
так и было: ничто не отделяло математика от хлебороба. Хлебороб мыслил как
математик, а математик рассуждал, опираясь на жизненный опыт хлебороба, и
оба жили и действовали как один, но с удвоенной волей, удвоенной силой,
удвоенной храбростью и осторожностью.
отряд из поместья, и закрыл южные. Он расставил своих людей вдоль каменной
ограды парка, помня, что разбросанные огневые точки могут создать
впечатление, что гасиенду охраняет большой отряд, а не тридцать человек с
двумя десятками патронов на каждого.
Рослов нагнулся и, прищурив глаз, посмотрел в прорезь прицела. Он увидел
дорогу, покрытую сухой красноватой пылью. Удивительной была эта реальность
пейзажа. Ни полные ненависти к помещикам монологи Запаты, ни суетливая
возня пацифиствующего епископа, ни обросшие лица неделями не брившихся
партизан не убеждали с такой силой в смещении пространства и времени, как
эта кирпично-пыльная, иссушенная адовым солнцем дорога.
они не знают, что их ожидает. Весь их расчет - застать нас врасплох.
- оглянулся Рослов.
ватой и ждет канонады.
бросился бы искать Джонсона, а найдя, не спускал бы с него глаз. Но он не
знал этого, и Рослов не знал, а поэтому, потрепав по плечу Шпагина - Пасо:
"Держись, старик, бывает и хуже", вышел из превращенного в пулеметное
гнездо кабинета и поднялся по винтовой лестнице на чердак. Сквозь грязное
чердачное оконце он разглядел все еще пустую дорогу, сужающуюся к
горизонту, и где-то в самом конце ее почти не видное глазу красноватое
облачко пыли. Рослов знал, что это за облачко, что через пять - десять
минут оно превратится в головной отряд уэртистов. Сколько в нем солдат? Во
всяком случае, больше, чем у него. Во сколько раз больше? Вдвое? Вчетверо?
Разве это имело значение, когда по дороге к Сьерра-Ахуско уходил отряд
Эмилиано. Им нужен всего час, чтобы оказаться в безопасности. Ну что ж,
Рослов - Риос подарит им этот короткий час.
оголенной раме окна. Оно было вырублено слишком низко, и Рослову пришлось
встать на колено, чтобы прицелиться. Но оконце оказалось удобным
наблюдательным пунктом, он сразу оценил силы врага: человек сто и пять
пулеметов, не больше. Справимся. У нас в активе эффект неожиданности:
огонь, огонь, огонь непрерывно, со всех сторон! Пусть думают, что здесь
вся армия Юга. Рослов подождал, пока первые ряды конников и скакавший во
главе их офицер, огненно-рыжий от цепкой кирпичной пыли, не остановились
Никитин Юрий
Дальский Алекс
Конан-Дойль Артур
Шидловский Дмитрий
Жюль Верн
Суворов Виктор