Чтение 27–й страницы книги ~Тихий Ангел пролетел~

загорелся.

- А может, это не солнце никакое, - сказал прагматичный
Ангел, - а может, это вовсе фонарь на столбе в окно фугачит,
когда надо.

- Может, - машинально согласился Ильин.

Не до Ангела ему сейчас было, не до его ловких умозаклю-
чений. Смотрел он по сторонам и видел словно загипнотизиро-
ванных зрелищем людишек сокольнических. Вот пожилая пара,
она - седые взбитые волосы, золотые очки, пергаментная кожа,
чуть тронутая румянами, он - лысинка, кавалергардские усы,
стеклянный глаз голубого колера... А вот и молодожены-влюб-
ленные-счастливыелупоглазые-восторженные-небогатые-голодные-
в-середине-дня... А вот и рокеры - в косой коже, в цветных
"банданно" на лбах, пахнут сталью мотобайков "кавасаки", ре-
зиной "мишлен", бензином "супер", пылью муниципальных авто-
банов... А вот и две старые девы, вечные девушки, толстая и
тонкая, смелая и тихая, умная и глупая, обе на эскалоп поза-
рились, на сочный дойче эскалопчик с итальяниш зрелищем
вприглядку... А вот и еще парочка, баран да ярочка, два
монстроидальных спортсмена-любителя, крутые качки, не исклю-
чено - гомосеки... А вот двое московских "яппи", двое умни-
ков с атташе-кейсами между ног, будто в кейсах тех - сверх-
секретные проекты, каждый по мильену марок, зажимают кейсы
хилыми икрами, сейчас кончат от напряга...

И что же их всех по двое, в некой неге подумал Ильин, что
ж за магическая цифра "2" свела их в прелестной "Лорелее" в
ожидании чуда или...

- Или, - сказал по-прежнему прагматичный Ангел. - А не
стучат ли они, не аккомпанируют ли на рояле в известной все-
му миру конторе, а, Ильин мой умиленный, потумкай, потумкай,
а я погожу.

- Нет, - возразил Ильин, - быть того не может. Это ис-
кусство, тебе не понять, это великая сила искусства.

И тут солнце ушло. Или фонарь погас. И исчезло очарование
кукольного ящичка, но осталось, осталось очарование живого
воздуха, в котором легко задышали и задвигались и молодоже-
ны, и пожилые супруги, и рокеры, и подружки, и качки, и "яп-
пи". И прелестные маски комедии дель арте тоже задвигались,
и возник из-за кухонных кулис расторопный официант, пролетел
меж столиков, планируя подносом, как крылом, приземлил его
на стол Ильину и выгрузил тарелку с наисочнейшим эскалопом в
полгектара площадью, и плошки с помидорчиками сгрузил. И с
огурчиками малосольными, и с травкой-укропом-кинзой-петруш-
кой, и бухнул около захолодевший графинчик не иначе как со
"смирновской", которую Ильин и не заказывал вовсе, а ведь
обрадовался хитрой догадливости официанта. Потому что "шато
де ля тур" - вино, конечно, интеллигентное, хоть и не из до-
рогих, но все же вино, малоградусная жидкость, а ситуация,
начавшаяся с утра, требовала привычных сорока градусов, к
тому же Ильин еще на явке у крутых революционеров весьма по-
завидовал их партийной близости к скандинавской водке "Абсо-
лют", напитку хмурых викингов. "Смирновская" была не хуже,
хотя и малость послабее.

- Приятного аппетита, - сказал официант и упорхнул обрат-
но.

Но тем не менее всех вокруг было именно по двое, да прос-
тится автору не слишком русскоязычный оборот, два на два да
плюс два, да еще два и два, странная парность, как ни уходи
от сего факта в милую дымку искусства. Все вокруг парами ру-
бали эскалопы аэродромных габаритов, все вокруг пили "шато
де ля тур", все вокруг, казалось одинокому Ильину, смотрели
на одинокого Ильи на с осуждением и подозрением, и одинокому
Ильину уже начинало чудиться, что Ангел был прав в своем
мнительном "или". И ведь комедианты-то, комедианты хреновы -
те тоже парами лицедействовали: Коломбина, значит, с Пьеро
об руку, Тарталья, как водится, с Панталошей, а Арлекин был,
как ни парадоксально, един в двух лицах, то есть два Арлеки-
на наличествовало на пятачке у синего со звездами занавеса,
скупо прикрывающего вход в кухню.

И лишь Артемон, который не пудель, а сенбернар, шлялся по
"Лорелее" в гордом одиночестве, то выглядывал из-за занаве-
са, то скрывался за ним, сверкал очами в бессолнечной теперь
полумгле, как известная собака Баскервилей, жил своей
жизнью. Вот он явно уставился на Ильина, все-таки пропустив-
шего рюмашку, все-таки закусившего малосольным нежинским
огурчиком, все-таки отломтившего от эскалопа нежнейший кус-
ман и отправившего его в рот, - голод по-прежнему не тетка.
Хотя вот вам праздный вопрос: чья тетка?.. Велики тайны
твои, могучий и свободный русский язык!..

Но к делу.

- Чего это он? - нервно спросил Ангел.

Ангел не любил собак, считал их животными пустыми и наг-
лыми. Не исключено, боялся. Правда, это уж совсем ненаучная
фантастика!

- Не знаю, - тоже нервно сказал Ильин, так и застыв с
непрожеванным куском эскалопа во рту, поскольку означенное
пустое и наглое животное направилось прямиком к столу Иль-
ина, лавируя между стульями и столами, что твой слаломист.
И, лавируя, не сводило взгляда с Ильина, и тот от опаски го-
тов был уже подавиться и помереть от удушья в страшных му-
ках, ибо взгляд Артемона отнюдь не был пустым и наглым, а,
напротив, светились в нем сочувствие и понимание великих и
странных бед, негаданно свалившихся на голодного клиента.

Сенбернар добрался, наконец, до стола, положил на ска-
терть тяжелую волосатую башку и подмигнул Ильину левым гла-
зом.

- Чего тебе? - невежливо, с полным ртом, спросил Ильин.

Сенбернар мотнул башкой, будто приглашая Ильина куда-то
назад, куда-то в тайные глубины "Лорелеи".

- Я же ем, - растерянно сказал Ильин.

А Ангел, мерзавец, опять молчал!

Сенбернар явно усмехнулся, хотя кому-то из читателей сие
может показаться обычным словесным трюизмом, пошлой метафо-
рой, но ведь усмехнулся, осклабил свой коровий рот и вновь
мотнул головой, настаивая.

- Идти, что ли? - спросил Ангела Ильин.

Но тот не ответил: то ли делал вид, что его нет, то ли и
впрямь смотался на минутку в положенные ему горние выси, в
заоблачные эмпиреи, где не было опасных псов.

- Ну, пошли, что ли, - скучно решил Ильин, встал, дожевы-
вая, бросил на стол салфетку, с сожалением оглядев опять не-
доеденный ужин. Или обед? Бог его знает...

Придется ли доесть или судьба такая нынче выпала: близок
локоток, то есть эскалоп, а не укусишь. Пардон за скверную
шутку.

Ильин шел за сенбернаром под условным названием Артемон и
ловил на себе взгляды парных шелкопрядов, оторвавшихся от
уничтожения полезной свинины. Парные элементы молча смотрели
на уходящего в неизвестность сомнительного одиночку и, воз-
можно, злорадно ждали законной развязки, которая никак не
наступала с самого утра.

А сенбернар нырнул за занавес, и Ильин - за ним, а легко
танцующие под тихий музончик комедианты даже не гукнулись:
мол, куда это чужака собачка повела, мол, посторонним, гос-
пода, вход на кухню и за кулисы воспрещен.

И мадам, встречавшая давече у входа, не появлялась.

Кухня была пустой, ничего в ней не варилось и не жари-
лось, только красные глазки на электрических плитах напоми-
нали о том, что жизнь в них на всякий пожарный теплилась.
Сенбернар свернул в какой-то узкий коридорчик, остановился у
двери с номером, естественно, тринадцать, поднял лапу и
поскребся. Дверь отворилась и низкий женский голос произнес:

- Спасибо, Карл. Ты свободен. А вы, господин Ильин, може-
те войти.

Вот тебе и раз, бездарно подумал Ильин собачку-то, оказы-
вается, Карлушей кличут, а вовсе не Артемоном. Подумал он
так лишь потому, что ему до зла горя надоело непрерывно и
безрезультатно соображать, почему все вокруг везде и всюду
знают его имя и фамилию. Не кинозвезда ведь, хотя в гебе все
- звезды...

Он вошел в комнату и аккуратно закрыл за собой дверь.

В длинной, похожей на вагонное купе комнате без окон, си-
дела давешняя голубоволосая дама Мальвина, сидела напротив
двери у столика, заставленного баночками, пузырьками, фла-
кончиками, спрэями, коробочками, стаканчиками с кистями,
картонками с салфетками "клинекс" и прочей дребеденью для
гримирования. А над столом - там, где по всем строительным
законам положено быть окну! - красовалось зеркало размером
во всю стену, в коем отражался визуально растерянный Ильин.