Атрид не узрел. Три года с лишком прошло, как погиб маленький Ферсандр, как
взяли мы проклятый Пергам. Для меня, для всех, для мира - три года.
Но теперь, Тидид, все по-моему будет! Никаких хеттийцев - прямо на Трою идем.
Войско уже и так волнуется...
просидел эти годы? Тартар-то не забудешь! А, к примеру, сбежала из Гадеса
прабабка моя, Горгона Медуза, завернула на денек в Авлиду, глянула в глаза
всему воинству ахейскому... Да только слаба старушка стала, поистратила силы.
Всего-то ее взгляда на три года и хватило.
Тидид? На Трою!
отчего-то все за мечи хватались... А зачем за мечи хвататься? Ни к чему мечи в
богоспасаемой Ав-лиде. Не Арей-Ярый - Дионис-Бромий тут в чести. Пей, гуляй,
про Диомеда-слепца пой! Хорошо! По душе воинству такая служба - сидячая да
лежачая. Вот только ноздри лучше бы паклей заткнуть - загадили Авлиду, ступить
негде. Поэтому я в первый же день Фоаса и Эвриала с Ка-панидом-басилеем во
главе за дальние холмы отправил лагерь разбивать. И от благовоний здешних
подальше, и от болтовни тоже, и от Бромиевой потехи. А то загуляют мои аргивяне
с куретами, лови их потом по берегу!
окопался. Думал я навестить рыжего... раздумал, Эвриала к нему направил.
Брожу, все еще не верю. Три года! Дий Подземный, три года! Три года - и три
дня. Ну,
шутить!
слоняется. Ведь скоро доведется этих гуляк через море волочь, прямиком к
Крепкостенной! Ну и запустил Атрид воинство! А ежели разбегаться начнут?
Эрифманским к Менелаеву шатру. Да только пуст шатер оказался. Лишь вечером
корабли белокурого в песок загаженный ткнулись. Не утерпел я, не стал ждать,
пока сходни сбросят, за борт черный схватился, подтянулся, на доски смоленые
палубные животом упал...
доверял я ему, белокурому. Ведь не мальчишка он - третий воевода! Как же он мог
приказ мой не выполнить, Пергам Мисийский бросить? Ну ладно, провалился в
Тартар его братец носатый, но он-то, Менелай, что делал эти три года?
ушел. И не я лишился языка - он, когда ванакта аргивянского, Диомеда Дурную
Собаку, в Авлиде узрел. Ведь Дурная Собака должна к Хаттусе рваться, к сердцу
царства Хеттийского...
пропал Диомед, сгинул невесть куда, прилетела на легких крыльях Паника-дочка.
Кто-то (уж не Любимчик ли?) заорал, что боги покарают ахейцев за язву
безневинного Телефа Гераклида, потом пошло обычное: "Предали! Окружают!"...
проступает, недоуменное. Ты-то, мол, Диомед, чего здесь делаешь? Где же твоя
Хаттуса, Диомед-хвастун? Где же твой план победный, Диомед-воевода?
я, великий Дамед-ванака, всю Азию за два дня, а на третий сюда вернулся? Не
сказал, понятно. Промолчал. Бродить ушел по Авлиде-Тартару.
что, мол, плохи у тебя, Тидид, оказались кормчие, морского пути в Трою не
знают...
было. Мне тоже Троя померещилась...
верховным жрецом Гекатомбы, видеться. А уж говорить совсем не хотел. Но куда
денешься? Нос к носу столкнулись. Налетел на меня рыжий, волосы торчком, язык
на плече... Забегался! Не сидится ему!
он парень был! Жалко... Знаешь, и Протесилай погиб, сразу при высадке...
решил Одиссей его еще раз на костер отправить. Ну, чем ему не угодил Чужедушец?
Поглядел я рыжему-бесстыжему прямо в глаза, хотел все как есть рубануть, от
души. И кто он такой, и кому служит, и про пифос варенья и корзину печенья.
Хотел - да не сказал. Что толку? Был у меня когда-то друг...
языки вином полощут. Видать, обвалился Белый Утес, иссохла Лета, не теряют
больше души память, с ними она, память, и кажется им, что только миг прошел,
как прошелестели крылья Таната Жестокосердного.
ногтями дерет, там, где рана пергам-ская коркой запеклась. Смеется, да только
мне не смешно. Да только прежними остаются глаза - холодными, неулыбчивыми.
вроде как братья двоюродные. Или троюродные...
Иолай Ификлид - твой троюродный брат.
- мой троюродный брат... А Чу-жедушец, простите, кто?
мы, людишки-хлебоеды, этому эху, этой Вечности? Встал я, песок с хитона
отряхнул...
лицом к лицу. ОНИ будут воевать чужими руками, человеческими. И пока это так,
мы почти на равных.
говорит со мной, а кто-то другой, знакомый.
ОНИ сами начнут убивать нас. И тогда начнется последний бой, последняя битва...
что? И боги не вечны... Слабого судьба тащит на веревке, того, кто сильнее, -
за руку ведет, а самый сильный сам судьбой становится. Иди, не бойся!.."
мальчик.
тени не осталось от прежнего Диомеда, и ошибаются встречные, когда поклон
отдают или поцелуем щеку слюнявят. В Аргосе, на Поле Камней, Диомед. Возле Фив,
на окровавленной пустоши Диомед. На пепелище Хаттусы. У ворот Аскалона. Нет уже
мальчишки с Глубокой улицы, нет эпигона-победителя, нет Даме-да-ванаки.
Вернулся уже не я, кто-то иной, незнакомый. Спросить бы, да только у кого такое
спросишь?
Стоял, не оглядывался. Смотрел. Вперед смотрел, где за морской зеленью лежала
неровная серая тень.
Родина. Так близко...
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Флинт Эрик
Акунин Борис
Гуль Роман Борисович
Посняков Андрей