Чтение 27–й страницы книги ~Овернский клирик~

- Де Ту! Ты проиграл мне три партии в шахматы. Посмотрим, как ты будешь
убегать! Говорят, у твоего Пепла на задней бабке белое пятно. Сейчас я его
увижу!

Все это правда - про Пепла, а главное, я действительно проиграл ему три
партии подряд, и этот мальчишка смеет издеваться надо мной, рыцарем, посвященным
в Храме Гроба Господня!

Я молча ухмыляюсь в ответ, поудобнее перехватывая рукоять отцовского меча.
Сейчас я разрублю его позолоченный шлем и вгоню смех глубоко в его сарацинскую
глотку. Я поднимаю глаза - и меч замирает в руке. Имадеддин исчез. Вместо него я
вижу другого мальчишку - в тех же богатых латах, в том же шлеме. Лицо незнакомое
и, одновременно, очень похожее на кого-то хорошо мне известного. Рука опускает
меч. Мальчишка смотрит на меня знакомыми - очень знакомыми - глазами, и я
понимаю...

Я понимаю, что проснулся в полной тишине. Ансельм спит тихо, но храп
достойного брата Петра слышен издалека. Прежде чем встать, я несколько мгновений
лежал, прислушиваясь. В доме пусто. Это подтвердила свеча, которую я не без
труда нашел на столе. Итак, достойные братья решили воспользоваться сном своего
строгого наставника. Как именно, я уже догадался.

Дверь сарая оказалась приоткрытой, и я сразу же услышал чей-то голос. В
первый миг я никак не мог сообразить, но затем понял. Брат Ансельм! Но говорил
он - точнее, читал - не на привычной мягкой латыни, а на безупречном "ланг
д'ок", слегка грассируя и налегая, как это делают провансальцы, на звук "а":

- Боярышник листвой в саду поник, где донна с другом ловят каждый миг:
вот-вот рожка раздастся первый клик! Увы, рассвет, ты слишком поспешил...

- Ах, если б ночь Господь навеки дал, - тут же вступил звенящий голос
Анжелы, - и милый мой меня не покидал. И страж забыл свой утренний сигнал. Увы,
рассвет, ты слишком поспешил...

Подслушивать, что бы ни говорил паршивец Ансельм, грех, но жаль прерывать
такое. Тем временем девушка замолчала и вновь послышался голос итальянца:

- Красавица прелестна и мила и нежною любовью расцвела, но бедная, она
невесела, - увы, рассвет, ты слишком поспешил!

Молчание... Я решил, что пора наводить порядок, но тут вновь заговорил
Ансельм, на этот раз на привычной латыни:

- Эта альба не из лучших, но вы хорошо читали, дочь моя.

- Вы тоже, отец, - теперь в голосе Анжелы слышалась насмешка. - Вы бы
вполне могли выступать вместе с жонглерами.

- Ну конечно! Видишь, брат Петр, до чего мы дожили? Благородные альбы
читаются оборванцами на площадях!

- А вам не кажется, отец, что вы меня оскорбляете? - на этот раз девушка не
шутила.

- Я уже говорил как-то: вы очень красивы, донна, - столь же серьезно
ответил итальянец. - Ваш голос чист и благозвучен, сами вы смелы и отважны. Но
вы - жонглерка. Я не судья вам, но если б имел право судить...

- То отправили бы меня в монастырь до Страшного Суда!

- Брат! Дочь моя! - послышался растерянный голос Пьера. - Ну что вы
ссорить!..

Я мысленно призвал на помощь Святого Бенедикта и переступил порог. Огонь
свечи сделал тайное явным: пустой котелок посредине, три фигуры - две в белых
плащах, одна - в темном. Лицо Анжелы все еще хранило следы обиды, Ансельм
казался невозмутимым, а нормандец - слегка испуганным,

- Мир вам, дети мои, - вздохнул я. - Сейчас отлучить вас от Святой
Католической Церкви или чуть погодя?

- И ввергнуть в геенну огненную, - печально отозвался Пьер. - Где быть
крик, вопль и скрежет зубный...

- Зубовный, - я покачал головой. - Вы безнадежны, брат Петр! Итак, не слышу
мольбы о пощаде.

- Пощадите, отец Гильом! - тут же забубнил Пьер. - Ибо не делать я ничего
грешного, а лишь относить сей юнице ужин, дабы не помереть ей с голода.

- Пощадите, пречестной отче! - в тон ему загнусил Ансельм. - Ибо пришел я в
хлев сей, дабы не оставлять брата Петра наедине с юницей, как и велит устав
Святого Бенедикта. И не возжигали мы огня, дабы не видеть ее лика, - как опять
же велит наш устав!

- А меня и щадить не надо, - достаточно нагло заметила юница. - Если
монахам нельзя общаться с девицами, то девицам общаться с монахами никто не
запрещает.

- Отлучу, - решил я. - Отторгну негодные члены от тела церковного...

- ...Как паршивых овец от стада, - подхватил Ансельм. - А что, отец Гильом,
вы можете.

Я присел рядом с молчаливо сопящим Пьером, в очередной раз прикидывая, как
бы на моем месте поступил Святой Бенедикт. Ничего путного в голову не приходило.

- А речи мы вели невинные, - продолжал наглец Ансельм, - даже душеполезные,
ибо говорили о преимуществах любви духовной над любовью плотской. И как пример
злопагубности последней, читали альбу, которую вы, отец Гильом, вероятно,
слышали, стоя за дверью.

- Ага, - подхватил Нормандец. - Мы это... душеполезно разговаривать!

- Кыш! - не выдержал я. - Бегом! И смотрите - кого поймаю, ей-богу,
придушу!

Братьев как ветром сдуло. Анжела улыбнулась и, как ни в чем не бывало,
пожелала спокойной ночи.

...Брат Петр уже вовсю похрапывал. Я отозвал Ансельма в сторону и кивнул на
скамью. Итальянец пожал плечами:

- Не надо, отец Гильом. Сейчас вы скажете, что я - человек еще молодой, а в
моем возрасте мирские соблазны особенно пагубны. И что я не должен потакать не
только своим слабостям, но и слабостям таких смиренных братьев, как наш брат
Петр. И что чтение стихов о любви - недостойное занятие для
брата-бенедиктинца...

- Ну-ну, - вставил я. - Продолжай.

- Продолжаю, - Ансельм помолчал мгновенье. - А если серьезно, то я
действительно не хотел отпускать брата Петра одного к этой юнице. И не потому,
что они могли предаться блуду прямо в стойле...

- Постыдитесь, брат! - не выдержал я.

- Стыжусь... Я опасался иного. Знаете, о чем она начала расспрашивать, не
успев даже отведать похлебки?

Он замолчал, предвкушая эффект, но я понял, что знаю ответ.

- О деле Жанны де Гарр.

- Да! Ее весьма интересовало, что мы здесь делаем, - притворяться сия юница
не слишком умеет. Ей, конечно, известно, зачем мы пришли в Артигат.

- И она сама оказалась здесь не случайно.

- Конечно! И встретила первым именно смиренного брата Петра. Надеюсь, он не
успел ей рассказать что-нибудь важное. Пришлось заговорить о трубадурах и
альбах... Какая она все-таки дрянь!

- Брат Ансельм! - не выдержал я.

- А как это еще можно назвать? Она просит помощи, просит защиты, а сама...

- Лазутчица, - подсказал я. - Да, похоже на то.... Знаешь, брат Ансельм, ты
сейчас почему-то напомнил мне Его Высокопреосвященство Джованни Орсини. Он такой
же горячий.

Парня передернуло. Лицо исказилось гримасой, губы скривились:

- Нет! То есть... Почему?

- Мы с ним были знакомы заочно, но меня сразу же поразили его горячность и
безапелляционность. Ведь он, по-моему, не такой уж и злой человек - бывают
кардиналы и похуже. Но когда его понесет... Знаешь, брат Ансельм, Сен-Дени
научил меня многому, в том числе ставить себя на место другого - даже злейшего
врага. Ты считаешь эту девушку лазутчицей, которая ест наш хлеб и предает нас. А
кто-то, вероятно, считает нас соглядатаями, которые пришли отбирать жертвы для
костра. Может, Анжела думает, что обманывает палачей.

- Но вы же...

- Я? Я - нет. Да и ты, кажется, не жаждешь подкладывать хворост. Но нас
послал Его Высокопреосвященство, а его как раз понесло... Что о нас думают эти
крестьяне? Кем нас считает д'Эконсбеф? И, кстати, "чистые" братья тоже.

После моей встречи с братом Пайсом мы ни разу не заговаривали с Ансельмом о
катарах. Я все не решался - и, наверное, зря.

- "Чистые" братья, - медленно проговорил Ансельм, - хорошо знают, кто такой
отец Гильом. Они читали его книгу. Они следят за его спором с монсеньором Орсини
и отцом Петром Ломбардским. Они знают, что он не собирается подкладывать
хворост. Они готовы помочь, но не знают - как. Дело де Гарр для них - такая же
загадка.

- О чем я уже слыхал от уважаемого брата Пайса, - кивнул я. - В любом
случае не будем судить строго... Правда, это не значит, что мы обязаны
рассказывать Анжеле о наших успехах...

- ...И неудачах, - Ансельм задумался. - Тогда... Отец Гильом, мы не
говорили брату Петру о наших выводах. Не будем говорить и дальше.

Плохо. Очень плохо! Хуже нет, когда братья начинают подозревать друг друга.
В предательстве, в глупости - все равно.

- Брат Ансельм! Хочу сообщить вам, что знаю брата Петра много лет. Более
того, верю ему. Могу даже сказать, что в любой момент доверю ему свою жизнь...

- Я тоже, - Ансельм оставался невозмутим. - Вы доверите ему свою жизнь, но
не дадите читать Абеляра. Вы ведь знаете, у меня в келье хранится Абеляр! Вам,

конечно, донесли, и отцу Сугерию тоже. Но мне его читать можно. Почему?

- Потому что ты умный мальчик, брат Ансельм.

- Пусть так, - "мальчика" он проглотил на удивление спокойно. - Но
представляю, что будет, когда Абеляра начнет читать брат Петр!

Я тоже представил, и мне стало дурно.

- Дело Жанны де Гарр - не просто история о деревенской ведьме и пропавшей
девушке.

В чем-то парень был прав. И пока я сам не разобрался, брату Петру лучше не
знать кое-каких деталей. Анжеле - тем более.

- Тогда завтра ему опять придется изучать местных овец, - решил я. - И да
не искусит его некая совсем не смиренная овца, приблудившаяся к нашему стаду. Мы
же, брат Ансельм, направим свои стопы туда, где нам следовало побывать в первый