Она, передразнивая меня, прочитала выдержку из этого романа: "Страсть и
чувствительность есть дар божий. Без этого нет женщины". - Мальчик,
зеленый огурчик! Подмечено, но далеко от женской сути. Чтобы, зеленый
огурчик, суметь посочувствовать похоронившему, надо самому похоронить.
Чтобы писать о чувствах женщины, надо побыть в ее шкуре.
Ковалева. Боже тебя упаси!
хватка.
Ковалеву.
ежели и вправду создать вам книжку? Я отложу, пожалуй, свою рукопись о
подполье украинского комсомола в войну... Только, Вячеслав Максимович, вы
знаете... Я дорого ныне стою. При заключении договора я назначу цену.
Конечно, по авторскому праву. Отсебятиной заниматься тут не стоит.
приехать к нам?
меня три дня свободных... Правда, покупки надо совершить.
Ты только список предоставь, что тебе нужно.
буду. У вас масштабы.
готов.
вскидываю, как пионер, руку!
Я накинул на себя спортивку, всунул ноги в тапочки и, подойдя к двери,
чуть отсунувшись в сторонку от нее, как учил Железновский, спросил:
пазухой у него что-то выпирало. Я кивнул туда, спросил, что это у него?
зачем меня зовет туда Шаруйко. У него мания преследования. А, может, и не
мания, просто он знает, как все это теперь делается.
столик, и эти кресла, чтобы никому не мешать. В этой престижной гостинице
не было случайных людей, и стояла уже в это время тишина. Шаруйко
распечатал бутылку - вино было высшего качества. Здесь же, на столике, мы
позаимствовали стаканы: они стояли возле графина.
решительно снова наполнил стаканы. - Думаю, вас пасут не из ревности. И я
говорю вам это серьезно... Знаете, я тогда сказал правду единственную. Ну
в тот раз, когда мы встретились с вами. Я сказал о Павликове и его жене.
Скорее, я сказал о ней. Это забыли все, что она есть на свете.
Единственный человек не забыл - Елена Зиновьевна. О чем это говорит? О
человечности. Вы, может, не знаете, но Елена Зиновьевна дружила с
Павликовой и тогда. Она к нам приезжала на заставу несколько раз. И когда
Павликова ехала за покупками какими в городок, то всегда заходила к Елене
Зиновьевне, или просто поговорить, или еще по каким делам. Мне об этом
рассказывал Смирнов, которого...
Елену Зиновьевну, ему честь и хвала. И одна бы, и другая покатили бы,
поехали по этапу. Де-сговор уж заранее! А они - по-бабски. Знаете или нет
об этом, но у Елены Зиновьевны детей не было никогда. И она спрашивала у
Павликовой: может, что и как по-другому у них? То есть у Павликовых? Вот о
чем и толковали женщины!
спросили тогда... Я понял, что вы знаете.
подросли, в школе учатся. Там село рядом. Они в сельской школе и учатся. А
Елена Зиновьевна их музыке наставляет. Там клоп такой, Олег, уже пиликает,
как взрослый, на скрипке. Одна умора!
что нас пасут с Еленой Зиновьевной по-другому, не по ревности?
поехать сюда. Да, досрочно освободили. У меня мать померла, сестры тоже.
Один я на свете остался. А товарищ генерал предложил работу и стол. Я не
мог отказаться. А в благодарность за ваше старание по нашему освобождению
я вам сообщаю, что вас пасут. Меня не обманешь! Я прошел и холерные
бараки, и синел от холода. Теперь вот живу, но холопствую. После
пограничной жизни, после того, как Павликов нас сделал людьми, которые
себя увидели со стороны и возгордились, тоже поучительно жить. "Умеешь
жить - вертухайся!" И я вертухаюсь. Жизни честной на этой земле не жду. За
себя же всегда постою. И за вас постою. Если уж так, то вот...
не слушал.
Шаруйко. - Верно, верно, мужик! Когда-нибудь соберемся и купим тебе
что-либо ценное... А то дом поставим!
Хотя так мельком объяснили. А теперь все узнал...
службы и - в пасть!.. Я хлебником вдруг устроился, верите! И спас Бог! А
Матанцев... Он был всегда заводной... Он... Детишек как любил нашего
заставного! Как любил! За что?! Ну за что, ты мне скажи? И хотят еще,
чтобы по-ихнему было! Чтобы эти, там, наверху, плясали под дудку ихнюю!
Слышите, вы? За что меня тогда на заставе? Ну видел и я, как уходил... Но
издалека... В бинокль! Темно уже к тому же было!
хочу и все...
был его хозяином. Что-то беспокоило меня в выкриках Шаруйко. Он не может
мне помешать. Нет! Если они мой номер прослушивают, если Н. раскрылся, то
тогда книжка моя, которую я согласился написать Ковалеву, лопнет. И я не
соберу материал о самом Ковалеве. Я знаю, как мне легче "расколоть" его. Я
попробую льстить. Я узнаю его душу. Я проверю, как он мог запугать
полковника Шугова, как он мог отправить его, по собственному желанию, в
иной мир...
вышел Шаруйко, только тогда вспомнил, что мне к десяти надо ехать к
Ковалеву.
бывший сержант Шаруйко приятно улыбался.
наладил пошамать... Там, в тумбочке, все. И кипятильник там. Чай тоже
найдешь. А хочешь - возьмешь кофе.
Все из меня выходило плохое, злое и дерьмовое. Я верил, что Шаруйко не
играет. Он был вчера, может, впервые за последние годы честен и искренен.
И впервые он предает своего генерала.
Максимов Альберт
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Орлов Алекс
Посняков Андрей