Сестра!", не медля, но без торопливости.
тоже. Что делать?
наказание... -- начал я. Осекся. Все во мне кричало: "Беги!". Все
воровские повадки ожили, бунтовали против ожидания. Но как можно сейчас
уйти?
частить. Может успею дочитать, да уйти... Но, видно, исповедник точно
знал, сколько идти от его кабинки до моей, едва успел я в седьмой раз
прошептать: "И тем возрадуемся...", как шторка на кабинке была
отдернута.
-- мой ровесник, на вид, правда, телом послабже, зато в глазах --
подлинная вера, не моей чета. Смотрел он на меня и с брезгливостью --
что уж тут, никуда тут не денешься, и с сомнением, и с любопытством
невольным.
презрительного жеста, поднял его, развернул, подал в руки.
традиционной фразы!
брат мой. Иди с миром.
кое-что в придачу к титулу.
выглядел как очень-очень крупный, даже толстый священник. Среди
Сестриных слуг такие редкость -- хоть и отказываются многие из них от
мужской сути, жертвуют грешной плотью, но расплываться себе не
позволяют. Слуги Сестры -- они в лихие годы не хуже преторианцев
воевали, это не священники Искупителя, которым чужую кровь вообще
проливать нельзя.
к неприметной двери, куда молящимся входить не велено. Оглянулся я
напоследок на пустеющий зал -- эх, сейчас бы самое время под скамейкой
притаиться, или за богатой драпировкой на стенах...
Смирился я судьбой, и пошел следом.
висели редко, а горели вообще через раз. Убранства богатого нет, зато
под потолком балки удобные, можно повиснуть и затаиться, никто сверху
искать не станет...
отстать. Дважды навстречу другие священники прошли, в обычных,
темно-желтых одеждах. На меня не взглянули -- видно много их тут, все
друг друга не знают, или приезжают часто гости из других храмов. Тихо
очень было, и от этого глубокого безмолвия я словно слабел, последней
воли лишался, скажи мне сейчас исповедник -- выходи, сдавайся страже,
так ведь и вышел бы...
согнувшись в три погибели, мыльной водой пол мыла. И от этого заурядного
зрелища я немножко опомнился. Казалось бы, чего тут: грязь-то, она всюду
пристает, решила добрая женщина так Сестре послужить -- хвала ей. А нет,
сразу напряжение спало.
священник специально меня запутывает. Потом он отворил прочную дубовую
дверь, знаком велел внутрь пройти, и сам вошел. Достал спички -- тоже
совсем обычные, дешевые, от таких порой и матрос прикуривает, чиркнул о
стену, запалил тусклую масляную лампу.
без того здесь совсем смерть, вокруг лишь камень холодный, ни камина, ни
окна, ни панелей деревянных. Стоит койка простая, узенькая, стол
крошечный, жесткий стул. Все. Из стены, в щелях между камнями воткнутые,
торчат крепкие палочки -- вешалка, на ней кой-какая одежда. Икона с
ликом Сестры, простая, будто у бедного крестьянина. На столике лампа,
кувшин с водой, кружка глиняная, да лист бумаги со стилом.
смутился такой роскоши, стило и впрямь хорошее было, резное, бамбуковое,
медными колечками опоясанное. Сел на койку, я на стул, больше-то и
некуда было.
грех. Ты и впрямь тот Ильмар-вор, которого вся Держава ловит?
решит мной назваться?
городах. Больных людей в мире много, всегда найдутся те, кто готовы
любое злодеяние на себя взять, лишь бы гордыню потешить.
самого. -- Ильмар я.
имперский...
похоти, с перепугу! Нет ведь в том греха?
и фигуре -- не скажешь.
проверяя меня. А вот сейчас... сейчас тон чуть изменился.
дотянулся до ножен, еще в Лузитании купленных, достал кинжал.
исповедник тоже не просил.
беглый... я богаче его был, когда на берег попали.
беглый каторжник. -- Зачем ты в храм пришел?
шевельнул губами -- видно, возносил короткую молитву Сестре.
Восславь Сестру, поблагодари Искупителя.
занимался по пути в Амстердам.
Стражи.
конечно, слуги Сестры беглого Страже не выдадут -- это им прямо
заказано. Даже мог я такое представить, что священник мне совет даст,
или монетку бросит -- мол, благословение Сестры с тобой, спасайся,
несчастный.
Церковью. Так-то оно так... но я все же не крестьянин тупой, из дальней
деревушки, что местного пастора выше наместника губернского ставит.