потому, что развязка на Сухаревке была перекрыта - Мещанка оказалась до
отказа заполненной людьми, сплошной колонной валившими поперек Кольца на
Сретенку. Наверное, шли к Кремлю, но, может быть, и еще куда-нибудь.
эстакады, где я был вынужден остановиться, тихо ругая себя за то, что
заблаговременно не поднялся снова на ярус, можно было заметить тут и там
высоко поднятые образа, наверное, или хоругви, в этой терминологии я
всегда путался. Черные рясы виднелись во главе колонны, они группировались
вокруг очень массивного на вид, возвышавшегося над головами, влекомого
здоровенными мужиками православного креста. Надписи на длинных
транспарантах отсюда не прочитывались. Но если это была демонстрация, то и
так яснее ясного было, что шествие организовано в защиту исконной веры и
против инфильтрации веры чужой, традиционно враждебной. Хотя и в той,
другой, вере почитались прежде многих иных и пророк 'Иса, и Муса с братом
своим Харуном, и жившие ранее их Ибра-хим, Йакуб, Иусуф, и Марйам,
непорочная родительница 'Исы, и многие другие.
бы ни хотели сделать его постепенным и безболезненным, пройдет тихо и
мирно. Это было бы никак не в российской традиции. Стоит вспомнить историю
раскола, в коем проявились многие и многие грани русской души.
приключилась все-таки не у нас. Так или иначе, по поводу этой исламизации
шуметь еще будут, да и не только шуметь, и жертвы, возможно, случатся.
Однако их будет не много, потому что крутоносая ладья полумесяца
приближалась не в балласте, но глубоко, ниже ватерлинии, осевшая под
грузом золота, если уж выражаться этаким штилем. И, как ни странно, не
зеленое знамя несло оно вместо флага, но российские великодержавные цвета.
И потому демонстрации будут, а вот до стрельбы вряд ли дойдет...
дело совершенно пустое: народ валил и валил, а машины, все же пытавшиеся
проехать во время изредка включавшегося зеленого сигнала, Регулировщики
(словно переутомившееся сердце - кровь) заворачивали обратно на Кольцо, и
никуда больше. Мне рулить назад было совершенно незачем и я во время
очередной систолы рванулся вперед и уже не по Сухаревской, а по Курской
развязке взобрался на второй ярус, в плотном потоке машин доехал,
перестраиваясь и всячески изворачиваясь, до Сокольников. Там не стал даже
перестраиваться для левого поворота: уже с развязки видно было, что
Сокольническим кругом - пробка, а еще выш третий ярус кончался, снижаясь,
чтобы слитыться со вторым, нашим, - машин сползлось столько, на мгновение
даже испугался, что сооружение не выдержит и рухнет всем нам на головы. И
все же отказываться от своего намерения мне не хотелось. Я только спросил
себя - уверен ли в том, что действительно испытываю необходимость
добраться туда, куда стремлюсь, и получил единственно возможный ответ,
заранее мне ведомый. И в самом деле - к чему откладывать, другого такого
вечера может не случиться достаточно долго. А желание встретиться и
объясниться будет еще немалое время ворочаться во мне, каждым своим
движением вызывая боль. И вот, решив так, я, когда поток снова пополз,
рванул, словно управлял быстрым танком, чья броня крепка, и, распихивая
всех, оставляя и получая вмятины, протиснулся все-таки до Балтийского
вокзала, прорвался к первому же съезду и наконец-то влился в Первую
Мещанскую, ранее проспект Мира, а до того - Первую Мещанскую опять же. И
потек по ней на север.
увидеться с моей собственной дочерью и заявить на нее все возможные и
невозможные отцовские права. Если она не выгонит меня сразу, конечно.
длинному, что он казался совсем невысоким, хотя и был в двенадцать этажей.
Наугад остановился примерно посередине, вошел в подъезд, посмотрел на
номера квартир, сделал простой подсчет - нет, надо было проехать еще не
менее трех подъездов. Так я и сделал. Поднялся наверх.
номер по бумажке. Сходилось. Я позволил, Проскочило несколько секунд.
спрашивая, и я решительно шагнул вперед, закрыв, кажется, на миг глаза -
словно с высокого берега, не рассуждая, чтобы победить страх, кинулся в
черную, холодную и неспокойную воду.
полагая скорее всего, что я забрел сюда по ошибке. Она наверняка ожидала,
что это мать пришла домой, проблуждав неизвестно где весь день - с
больными-то ногами. Я услышал явственный вздох разочарования. Она даже не
стала зажигать свет в темной прихожей и, вероятно, ожидала, что я пойму
свою ошибку, извинюсь, повернусь и исчезну в том небытии, в котором
находился для нее до этого. Но это не совпадало с моими намерениями, и я
сказал:
сказал:
потому что она все еще стояла бездвижно и безмолвно.
и дернула поводок выключателя. Стало светло. И я увидел ее по-настоящему.
из-под ног. Я просто отстаю от нее в нашем совместном полете сквозь
мировое пространство.
сесть друг напротив друга за стол, за чашкой чаю, а может быть - и за
рюмкой чего-нибудь. Как-никак предполагаемая дочь уже несколько лет как
перевалила через рубеж совершеннолетия. Мне следовало, подготовив ее
несколькими осторожными фразами, в кратких словах изложить, какая беда
пришла к ней, избрав меня своим посланцем, что и как приключилось с
Ольгой. Утереть неизбежные слезы, искренне, от всей души сочувствуя.
Обождать, пока девочка хоть немного придет в себя. И уж тогда заранее
сочиненными вопросами (вроде: "Не приходилось ли вам слышать от матери
такое имя...", "Не кажется ли вам, что я похож на кого-то, кого вы никогда
вживе не видели, но тем не менее..." - и так далее) и несколькими намеками
подвести ее к восприятию моей ключевой реплики: "Знаешь, Наташа, на самом
деле я - твой отец. Ты уж прости, но так оно и есть" - после чего должны
были быстро сменить друг друга недоверие, удивление и, наконец, радость с
неизбежными, по моим представлениям, светлыми слезами и родственными
объятиями. Так вот, этот сценарий сразу и бесповоротно полетел ко всем
чертям, Потому что Наталья и лицом, и даже в какой-то мере сложением была
очень похожа на своего отца. На Костика Мухина. И не имела ничего общего
со мною. Это мог бы определить даже слабовидящий.
исправленным и намного улучшенным.
Она же оказалась женщиной, как бы сказать... весьма и весьма приглядной.
Во всяком случае, так я ее воспринял. Человек более эмоциональный нашел
бы, думаю, куда более выразительные определения, но я привык к
сдержанности в оценках...
закапсулироваться в броню уверенности, беззвучно и незримо для стороннего
взгляда взлетели на воздух, как если бы кто-то заранее заложил под них
увесистый заряд с дистанционным взрывателем, и вот теперь решительно и
невозвратимо нажал на кнопку.
первый. Я вздохнул. И сказал достаточно грустно - потому что мне и на
самом деле было грустно и даже куда хуже:
работы.
что подробности ей знать ни к чему - в том числе и о моем невольном
участии в этом скверном деле. Ольгу мой рассказ не воскресит. Зато дойдет
до слуха этих самых друзей. А я твердо знал, что друзья наших друзей часто
оказываются нашими врагами.
ногу, как это бывает в неловкой ситуации; может быть, просто ждал, пока
она не попросит меня выйти и закрыть дверь с той стороны.
моем присутствии, как-то перестала ощущать его. Она смотрела прямо на
меня, но, судя по выражению ее глаз, меня не видела - словно я был
прозрачным, а Наталья видела нечто, находящееся за моей спиной и вообще за
пределами тесной прихожей и всего этого до нелепости длинного дома. Может
быть, вспоминала, как сегодня в последний раз проводила мать, стоя на этом
самом месте? Хотя вряд ли... Дьявол, что за привычка - строить версии даже
в самой неподходящей обстановке!..
и щелкнул ею, даже забыв испросить разрешения. И, похоже, этот негромкий
четкий звук пробудил ее.
быть, она была простужена. Хотя скорее всего просто успела выплакаться еще
до того, как я примчался, чтобы подставить плечо.
меня, а не мимо, мне в глаза. Это было несложно: мы оказались примерно
одинакового роста. Я вообще не из высоких. Хотя лет сто тому такой рост
Корнев Павел
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Афанасьев Роман