Чтение 27–й страницы книги ~Шестое чувство~

же сохранил в своей душе эту страсть по сей день и, признаюсь, не жалею
об этом.

Идя к ближайшему метро по темным сырым переулкам, я мысленно был
все еще там, у старого чудака-филателиста, вызывая в памяти десятки и
десятки марок, которые только что длинной чередой пронеслись перед моим
восхищенным взором. Я ясно видел их: потертые, прошедшие через
многочисленные руки, порой теряющие ценность из-за повреждения
перфорации, но тем не менее представляющие немалый исторический
интерес, -- и целые, не тронутые ничьей посторонней рукой и лишь
пожелтевшие от времени и длительного хранения в пыльных альбомах
экземпляры -- все это целительным бальзамом изливалось на мою
страждущую душу и отвлекало от печальных дум. Я шел и никак не мог
вспомнить, каким же годом датирована та итальянская марка с портретами
Гитлера и Муссолини, и сколько экземпляров из бесконечной серии с
изображением профиля Гинденбурга удалось собрать моему коллекционеру --
тридцать шесть или тридцать восемь?..

-- Эй, отец, курево есть? -- услышал я вдруг грубый, резкий голос.

Я остановился. На противоположной стороне улицы, чуть впереди,
четко обозначились три фигуры молодых парней из клана "металлистов" --
длинные, мокрые сосульки волос, ржавые цепи, заклепки, наручники,
кожаные куртки и плакат "Трэш -- норма жизни!" Меня взяло сомнение,
знают ли они вообще, что такое "трэш" (я-то знал, и причем весьма
основательно -- благодаря Василию, который с утра до ночи гонял свой
"Панасоник"), и уж совершенно не был я уверен, что какой-то стиль
музыки, пусть даже и "трэш", может и должен быть нормой жизни. Вся эта
демонстрация -- дань моде, -- решил я, -- не более. При встрече с
такими молодчиками я обычно старался обходить их стороной и не
задевать, дабы не быть задетым самому, но в данном случае вопрос был
обращен лично ко мне и не ответить на него я не мог.

-- Не курю, -- соврал я, хотя курева у меня, действительно, не
было. Я пошел было дальше, но тут же услышал, как кто-то из них зло
процедил сквозь зубы:

-- Жлоб! -- и добавил нечто длинное и неподдающееся
воспроизведению на бумаге.

Мне бы пройти мимо и сделать вид, что я ничего не слышал, но
какой-то дурацкий авантюризм и совершенно никчемное сейчас чувство
собственного достоинства толкнули меня на этот опрометчивый шаг -- я
остановился, пересек узкую улочку, проник телепатическим щупом в мозг
каждого из них и вдруг брякнул со злорадством и решимостью утопленника:

-- Это кто, я жлоб? А пачку "Винстона" кто зажал, тоже я, скажешь?

-- Чево-о? -- удивленно промычал один из них, тот, что с
наручниками на поясе. -- Какую еще пачку? Ты что, спятил, предок?

-- Ну, я тебе, положим, не предок, -- распалялся я все больше, --
а пачку ты у Кинга свистнул, из его сумки, десять минут назад, когда вы
у "Зарядья" терлись. Вру, скажешь?

-- Послушай, Дэн, что он несет? -- спросил у приятеля Кинг, тот
что постарше и поздоровее.

-- А я почем знаю? -- Дэн с нескрываемой злобой смотрел на меня,
кулаки его сжались и захрустели от напряжения.

Кинг открыл свою утыканную медными заклепками сумку и нахмурился.

-- Пачки нет. Дэн, твоя работа?

-- Да ты чего, Кинг, поверил этому плешивому? -- закипятился Дэн,
скорчив мину оскорбленного до глубины души праведника. -- Да чтоб я...

Но Кинг не слушал его. Он в упор и с неприязнью смотрел на меня и
также сжимал кулаки.

-- Ладно, с Дэном я разберусь, и если он действительно спер
сигареты, он свое получит. Мне другое интересно: ты-то откуда знаешь об
этой пачке, а?

"Ах ты, сопляк! -- возмутился я в глубине души. -- Ты мне еще
допрос учинять будешь!.."

-- Вы чего, мужики, пачку "Винстона" зажали? -- встрял третий
"металлист" -- тот, что с плакатом.

-- Умри, -- оборвал его Кинг и снова уставился на меня. -- Ну так
как же, плешивый?

-- Ну хорошо, пусть я плешивый, -- усмехнулся я недобро, с каждым
словом увязая в этой опасной трясине все глубже и глубже, -- зато чужих
кассет, Кинг, я не продавал. Так сколько Левон тебе за нее отсыпал?
Двести целковых, если не ошибаюсь?

Кинг грозно двинулся на меня.

-- Ну ты, ублюдок, -- зашипел он, -- заткни свою пасть, пока я
тебе зубы не проредил.

-- Это он о чем? -- спросил молодчик с плакатом, подозрительно
косясь на Кинга. -- Это он что, о моей кассете? А, Кинг?

-- Да цела твоя кассета, Сынок, цела! Отвяжись! -- Кинг собрал
своей пятерней плащ у меня на груди и с силой сжал его в кулаке. -- Ты
откуда взялся, плешивый? Тебя что, Слон подослал?

-- Убери руки, Кинг, -- промычал я, трепыхаясь в его клешне,
словно муха в паутине, -- и в ваши делишки со Слоном меня не путай.
Слон влип со своими камешками, и ты, Кинг, знаешь это не хуже меня.

-- Вот оно что! -- злорадно произнес Дэн, приближаясь к Кингу. --
А я все никак не мог понять, Кинг, куда же это наши...

Сильный удар в челюсть отбросил меня на середину мостовой. Кинг
подул на левый кулак и повернулся к Дэну.

-- И ты веришь этому гаду? Да это же мент, у него на роже
написано!

-- Мент? -- Дэн задумался. -- Ну, тогда другой разговор.

Я, кажется, слегка переиграл. Даже не слегка, а очень даже
основательно. Единственное, на что я рассчитывал -- это немного
проучить этих лохматых грубиянов, но дело вдруг обернулось таким
образом, что проучили меня -- и проучили весьма прилично. Вместо того,
чтобы приступить к выяснению отношений с Кингом, Дэн при слове "мент"
внезапно весь ощерился и по-кошачьи стал подбираться ко мне. Я в этот
самый момент пытался встать на четвереньки, но страшный удар ногой
поддых вновь свалил меня на мокрый асфальт. Я больно ударился затылком
о парапет и на миг потерял сознание. Но только на миг -- уже в
следующий момент я увидел перекошенные злобой и яростью лица Дэна и
Кинга и их мелькающие в воздухе ноги. Ноги не просто мелькали -- ноги
месили мое бедное тело. В какой именно момент к ним присоединился
Сынок, я не заметил, так как во избежание еще более крупных
неприятностей, грозящих увечьями, я обхватил голову руками и сжался в
комок. Было мокро, больно и очень скверно на душе.

-- Ну что, плешивый, расскажешь нам, откуда узнал о Слоне,
камешках и кассете? -- тяжело переводя дыхание, прохрипел Кинг (или Дэн
-- я уже плохо соображал).

Я услышал, как у самого моего уха взвизгнули тормоза, донесся
торопливый топот убегающих ног, крик "Стой!" и испуганный вопль кого-то
из троих поклонников "трэша".

-- Скипаем, мужики! Менты!..

Бить меня перестали, чьи-то заботливые руки помогли мне подняться.
Ребра мои гудели, а под глазом набухал синяк. Хотелось выпить
чего-нибудь крепкого.

-- Что же вы, Николай Николаевич, лезете на рожон? -- услышал я
очень знакомый укоризненный голос. -- В вашем-то возрасте...

Я наконец окончательно открыл глаза (правый катастрофически
заплывал) и к своему величайшему удивлению увидел сержанта Стоеросова в
полной милицейской экипировке.

-- Вы?! -- только и смог выдавить из себя я.

-- Нет, папа римский, -- отрезал сержант не очень вежливо, приводя
мой плащ в порядок. -- Ну вот скажите мне, Нерусский, что вы к ним
прицепились? А?

Я пожал плечами и тут же застонал от боли: левое заломило и
заныло, словно по нему только что катком проехались.

-- Вот-вот, -- произнес Стоеросов, качая головой, -- хорошо хоть
ребра целы остались, и мозги, кажется, все на месте. Садитесь в машину!

-- Зачем?

-- Все вопросы потом. Садитесь! -- В тоне его звучал приказ,
который ослушаться я оказался не в состоянии.

Прямо посередине безлюдной ночной улочки блестела "восьмерка" с
милицейскими опознавательными знаками и традиционным синим "маяком" на
крыше. В машине никого не было -- значит, решил я, Стоеросов приехал
один. Я повиновался и занял место рядом с сидением водителя. Сержант
сел за руль, и легкий автомобиль рванул с места.

-- Куда вы меня везете? -- с тревогой опросил я.

-- Тех троих шалопаев вы, значит, не испугались, -- Стоеросов
усмехнулся и покосился в мою сторону, -- а мне -- блюстителю порядка --
веры у вас нет. Так, что ли? Не волнуйтесь, Николай Николаевич, домой
мы едем, домой. Доставлю вас в целости и сохранности. Тем более, что
вас уже заждались.

-- Кто? Жена?

-- Мария Константиновна останется на ночь у своей сестры, --
бесстрастно произнес сержант Стоеросов.

-- Так кто же? -- удивился я.

На всякий случай я решил порыться в мыслях моего собеседника, но
натолкнулся на непреодолимую стену: мозг сержанта был полностью
заблокирован. Я почувствовал неясную тревогу.

-- Не нужно было вам упоминать про Слона, -- вдруг сказал
Стоеросов. -- И про камешки с кассетой не нужно. Не вашего ума это
дело.

-- А вы откуда... -- у меня аж дух перехватило от неожиданности.
Не мог он этого слышать, не мог!