Чтение 27–й страницы книги ~Империя зла~

- Один? - не поверил Саид.

- Один, - подтвердил голос.

- Не мерещится? Ничего не накурился?

Он спрашивал ядовито, ибо чтобы попасть к ним, нужно было пройти через раскаленные пески, а там и верблюды падают от зноя. А шурали, судя по словам Хаббара, идет пешим.

- Он один, - равнодушно сказал Хаббар.

- Как далеко?

- Еще несколько шагов, и наступит тебе на голову.

Саид выругался, ухватился за автомат, гаркнул зло:

- Почему не сказал раньше?

- Он без оружия, - последовал ответ. - И в лохмотьях. Еле тащится. Я ж не думал, что ты так страшиться одного измученного русского!

Саид, снова выругавшись, с автоматом в руках вышел из тени. Впереди никого, раскаленные пески тянутся до самого горизонта, но когда начал огибать скалу, увидел тяжело ковыляющего в их сторону человека. Тот сильно припадал на правую ногу, голова была цвета золотого песка, Саида даже передернуло от этого болезненного цвета, ибо здоровый человек черноволос и смугл, а этот мало того, что бел, как рыба, еще и с такой отвратительной кожей, что от настоящего солнца покраснела и вздулась пузырями. Лицо франка от солнечного жара распухло, глаза как щелки, губы почернели и полопались, а кровь уже запеклась на подбородке.

Саид поднял автомат. Щелчок затвора прозвучал как выстрел, сухой и злой, словно на солнцепеке переломили ствол саксаула.

- Стой!

Европеец, не слыша, двигался вперед, как старая заведенная игрушка, что вот-вот сломается. Саида передернуло, когда заметил засохшие струйки крови, что тянулись из ушей русского, теперь он уже не сомневался, что этот шурали - русский.

- Стой, - повторил он.

Ступни русского распухли и почернели, покрытые коркой засохшей крови, но правая нога была сплошным кровавым месивом. При каждом шаге на твердой каменистой земле оставалось красное пятно. На распухшем от страшного жара лице нельзя было разобрать, скривился ли от боли, или же настолько отупел от дикого жара, что в голове ничего не осталось кроме тупого стремления куда-то двигаться.

Саид ткнул русского в грудь автоматом, заставил остановиться. Спросил громко, как у глухого:

- Что ты хотел, франк? Если шел за смертью, ты ее нашел.

А Файзулла добавил с насмешливым сочувствием:

- Да и стоило тащиться так далеко?

Боевики с брезгливым сожалением смотрели на этого больного человека, совершенно не способного, как требуется от любого мужчины, к переходам под жарким солнцам, в ходьбе по горным дорогам. За окровавленными ступнями тянется настолько широкий кровавый след, что у нем уже не должно остаться крови...

Саид тоже смотрел на русского с горделивым презрением. Он был весь как высечен из гранита, ладный и крепкий, с блестящими мышцами, веселый и белозубый, кипящий силой и молодостью.

Рядом стоял, положив руки на ствол автомата Атанбек. Темный, как прогретый солнцем валун, гибкий, как виноградная лоза, что жадно пьет солнце, он стоял красивый и полный сил, вовсе не чувствуя страшного жара, не взмокший, в ладно подогнанном комбинезоне, с засученными рукавами.

- Я искал вас, - прохрипел человек.

Он сделал еще шаг, пошатнулся. Его пересохшие губы, что не размыкались уже неизвестно как долго, лопнули от движений. Темно-красные капли вздулись, но не побежали струйками, а потекли нехотя, толстые, как напившиеся крови пиявки.

Саид понял, что кровь загустела от обезвоживания, этому сумасшедшему осталось жить всего несколько часов.

- Ты нас нашел, - согласился он. - А теперь скажи, зачем искал и - умри.

Мужчина упал на колени, пошатался, но огромным усилием удержался и так, на коленях, заговорил механическим голосом, хриплым и изломанным зноем и жаждой:

- Я старший сержант подразделения краповых беретов... Петро Данилюк. В моем взводе был Марат Ильясов... мусульманин. Он не ел сало, а я его заставлял... Как заставлял?.. Это в камере пыток можно держаться, когда из тебя рвут мясо раскаленными крючьями.. но не в казарме, когда все спят или идут в город, а ты моешь пол или чистишь отхожее место... Изо дня в день, из месяца в месяц... Я сломил его, он плакал, но ел сало. И я счел, что сделал доброе дело... Но через год вернулся в свой город, где мой лучший друг плюнул мне в лицо...

Все толпились, слушали с жадным интересом, в тишине слышно было только сдавленное от ярости дыхание, щелчки взводимых затворов, да лязг ножей, что выдергивали из ножен. Саид спросил страшным голосом:

- То был мусульманин?

- Нет.

- А кто?

- Мой земляк из Перми. Я ему врезал и перестал с ним общаться, но потом были еще и еще. А мой школьный учитель... я его любил и уважал, закрыл передо мной дверь. Я всем рассказывал, как можно мусульман научить есть сало и сделать их людьми, и как-то один из очкариков ударил меня по лицу. Я нанес удар... и скрылся, потому что за переломанную шею... Но я ощутил что-то... и пришел к одному из тех, кто знает вашу веру... рассказал все... а он мне начал рассказывать, начиная от того, как ваш пророк пас ослов...

Голос его становился все невнятнее, слова давались с трудом. Вязкая кровь безобразными наплывами, похожими на сгустившуюся нефть, застыла под нижней губой, заполнив впадину до подбородка.

Все молчали, даже затворы не щелкали. Впрочем, пули уже были в стволах, а рукояти ножей зажаты в дрожащих от ярости ладонях.

- И как ты оказался здесь? - спросил Саид.

- Я искал вас...

- Зачем?

- Чтобы умереть...

Саид посмотрел на небо, по сторонам:

- Откуда ты пришел?

- Из Карчугера...

За спиной Саида послышался недоверчивый говор. Даже опытный кочевник не решает пуститься в путь через эти гиблые пески без каравана. А этот прошел сам.

Саид перевел взгляд на ноги бывшего сержанта краповых беретов. Теперь, когда тот стоял на коленях, распухшие ступни стали видны во всей своей израненности. Не просто разорваны острыми камнями, а истерты до костей. Он не истек кровью лишь потому, что обезвоженный организм плохо расставался с кровью, она тут же загустевала прямо в ранах, а когда израненными ступнями наступал на острое, камень лишь обагрялся кровью, но на следующем шаге второй камень уже был чист.

Файзулла сказал, блестя живыми глазами:

- У меня есть болеутоляющее! Я сейчас сделаю уму укол.

Саид с неприязнью оглянулся на побывавшего в США:

- Зачем?

Файзулла развел руками:

- Стрелять в человека, это совсем не то, что в русских.

Саид перевел взгляд на русского сержанта. Лицо его было обезображено, превратилось в распухшую маску безобразной красной плоти. Из-под лохмотьев виднелась обгоревшая кожа, волдыри уже размером с крупную гальку, сливаются, плечи и спина похожи на безобразную подушку. На месте глазных ям остались узкие щелки, откуда проглядывали залитые кровью яблоки глаз.

Он медленно вытащил из кобуры пистолет:

- Нет, Файзулла. Он умрет так, как хотел.

Все молчали, отводили взгляды, Ананбек смотрел блестящими глазами. Файзулла предположил:

- А может быть, просто взять его в плен? Он здоровый, может выжить.

Саид покачал головой:

- А потом?

- Потом?.. Не знаю. Теперь у меня нет на него зла... Если такой кусок ишачьего дерьма сумел подняться до такого человека... то, я не знаю... Он разом искупил вину всех русских...

Саид сказал медленно:

- Оставить ему жизнь? И обесценить то, что он сделал?.. Для мужчины дело всегда важнее жизни. Ты слышишь меня, русский?.. Ты выполнил то, что хотел.

В распухшем лице ничего не изменилось, но Саид чувствовал, что в мозгу крапового берета, что держался изо всех сил, отметилось выполнения самого важного за всю жизнь задания, которое он дал себе сам.

Саид поднял пистолет, темное дуло смотрело прямо в лоб истерзанного человека. Все видели, как черные безобразные губы дрогнули, пытаясь раздвинуться в улыбке. Грудь приподнялась, кожа с сухим треском лопалась, из поврежденных пузырей потекли струйки мутной сукровицы. Затем он с облегчением выдохнул.

Сухо щелкнул выстрел. Русский все еще стоял перед ними на коленях, во лбу образовалась темная дыра шириной в палец, но кровь не плеснула алой струей, человек уже был больше чем наполовину мертв, и просто диво, что сумел дойти и сказать.

- Похоронить под этой скалой, - распорядился Саид. - Отныне это скала Праведного Русского. Положить на могилу камень, высечь письмена... Салют из всего, что у нас есть.

- Салют? - переспросил один из бойцов, что пришел сражаться за веру Аллаха из далекого горного племени. - Что это?

- Их обычай, - ответил Саид мрачно. - Так хоронят героев.

Джордан с сожалением посмотрел на распростертое тело, затем перевел взор на часы на запястье, где таймер предостерегающе попискивал:

- Ого!.. Пара выступать.

- Нет, - отрезал Саид. - Земля твердая, как камень. Копать придется штыками. И подготовить камень... Файзулла, возьми динамит, отколи во-о-он ту глыбу. Положим ему на могилу.

Файзулла с изумлением посмотрел на сурового Саида:

- Это нас займет до ночи! А нам нужно быть на ударной позиции в четыре утра!

Саид отрубил:

- Мы его похороним.

Файзулла вскрикнул, попятился. Его отодвинул и выступил вперед Джордан:

- Ты что, не понимаешь?.. Вам заплатили такие деньги, чтобы перехватили тот самолет!.. Я не должен был этого говорить, это сверхсекретно, но на том самолете прилетит русский президент! Лично. Он заключает с арабами какой-то страшный договор... весь мир наш полетит вверх тормашками! Это единственная возможность уничтожить его одним выстрелом!

- Мы должны похоронить русского, - отрубил Саид.

- Но весь мир...

- Весь мир в руке Аллаха, - бросил Саид высокомерно. - Кто мы, чтобы спорить с ним?

Джордан в бессилии огляделся по сторонам. Лица моджахедов были суровыми и мрачными. Черные глаза недобро блестели из-под черных бровей. За спиной у каждого "стингеры" новейшей модификации, от которых не уйти ни одному самолету. А в руках короткие автоматы, готовые к бою.

- Ты не понимаешь, - закричал он зло. - Только в том месте самолет пройдет над самыми горами... в досягаемости даже для пистолетного выстрела! Одной ракетой разнесем в клочья, а у нас их восемь!.. Неужели ты не хочешь уничтожить самого главного русского?

- Хочу.

- Но ты этому грязному русскому... этому!.. даешь возможность спасти русского президента!

Саид сказал высокомерно:

- Ты, получивший образование в США, знаешь ли, что когда говорит сам Аллах, внимают даже горы и моря, не только люди?

Он смотрел на безобразное тело, распухшее от жары так, словно уже разлагалось, подумал внезапно, что русский и не должен быть красив, они все безобразны, но настоящему мужчине не обязательно быть красивым. Этот вот, к примеру, прекрасен. И десять тысяч гурий уже ждут его очищенную душу в священной джанне.

А смутное чувство, что этот русский нанес его отряду поражение гораздо более ощутимое, чем все танковые армии СССР, медленно разрасталось и разрасталось.

Глава 48

Ночь нависла над южным морем черная и глубокая, какой не бывает ни в России, ни в США. Даже звезды пылали немыслимо яркие, блистающие. Там, в северных широтах видели только отдельные звезды, здесь их целые звездные рои, блистающие, заливающие водный мир странным нечеловеческим светом.

Угрюмые громады из стали полуметровой толщины застыли в темной воде, подсвеченной только тропическими рыбами, похожие на допотопные гигантские чудовища, увязшие в прозрачном чистом янтаре.

В темном небе загадочно поблескивали звезды. Тихо, слышно было, как плещет далеко внизу волна о борт. Корабельные орудия недвижимо смотрели исполинскими жерлами в ту сторону, где находилась американская эскадра, а корабельные ракеты время от времени начинали беспокойно двигаться, острые носы отслеживали невидимые глазу истребители в стратосфере, которые наивно полагали, что находятся вне досягаемости русских ракет.

Под палубой было тихо, только чутье подсказывало, что корабельные механизмы не спят, трудятся, часть из них держит корабль в постоянной готовности к бою, а другая отслеживает каждого на палубе американских кораблей, будь он за пультом ракет "земля-воздух" или отправился помочиться с борта. А командир корабля, что жутко перекосил рожу и с наслаждением копается то носу, то в ушах, то чешет между большими пальцами ног, уверен, что в темноте его не видит даже штурман в двух шагах, и не подозревает, что у русского наблюдателя зудят руки продать эти фото в их же газеты, заработать и получить одновременно немалое удовольствие.

Командир эсминца "Стерегущий" Анатолий Рыбаков всю ночь наблюдал за американской эскадрой. Сперва по приборам, наконец, утомившись, вышел на палубу. От необъятных просторов воды веяло грозным покоем.

Он услышал странный звук, вслушался, сердце затрепетало. До слуха внезапно донесся шелест парусов, настоящих полотняных, которых никогда не видел и не слышал, затем плеск воды о деревянный борт...

Повернулся в ту сторону, отшатнулся, а сердце застучало часто и сильно. Вдали неслышно скользил призрачный корабль под всеми парусами! В высоком деревянном борту чернеют открытые люки, видны круглые жерла, это же чугунные пушки, которые ядрами!..

Плеск воды становился все слышнее, хлопанье парусов, и странная неземная музыка, от которой запело в груди, глаза защипало, но все же рассмотрел надпись на борту корабля-призрака - "Стерегущiй". Вода за кормой бурлит, красавец фрегат старого флота, возможно, погибший в этих водах сотни лет тому, спешит на помощь своим потомкам!

- Худяков, - сказал он хрипло и не узнал своего яростного голоса, - малый впедед!

- Товарищ командир!

- Самый малый, - распорядился он. - Выдвинь корабль на полкорпуса и застопори машины. А там посмотрим.

Призрачный корабль шел на столкновение с американским флотом. Сквозь него просвечивали звезды.

Из машинного отделения голос прозвучал с заминкой, сразу посуровевший:

- Товарищ командир! Вы же знаете, если произойдет сближение хоть на дюйм...

Рыбаков сказал с наигранной веселостью:

- Это если приблизятся они! Но ты ж видишь, они как мухи в патоке.

- И что же?

- Придвинемся ближе.

- Мы нарываемся, чтобы шарахнули?

Рыбаков ответил бесшабашно:

- А шарахнут, так шарахнут. Главное, чтобы мы успевали ответить. А мы успеем пальнуть изо всех орудий и пусковых установок прежде, чем нас накроет... Но сдается мне, что не случится, не случится.

К Стоуну ворвался командир корабля:

- Русский корабль выходит на ударную позицию!

Стоун сорвался с койки, он спал одетым, даже не обругал дурака, какая ударная позиция, она сейчас у всех ударная, бегом поднялся наверх.

Вдвоем, замерев, они смотрели, как в ночи эсминец русских медленно, очень медленно выдвигается вперед, сам пересекая черту, которую обозначил русский командующий флотом.

- Что он хочет? - спросил командир дрогнувшим голосом.

Стоун посмотрел с ненавистью, словно тот был виноват, стиснул зубы, заставил себя дышать глубоко и ровно, чтобы кровь не била в голову волнами как при шторме.

- Давно он так?

- С середины ночи, - поспешно ответил командир корабля. - Слегка выдвинулся, постоял, снова выдвинулся на треть корпуса. Теперь снова...

Стоун сказал с ненавистью:

- Этот мерзавец, вопреки приказу своего же командующего, провоцирует нас на огонь!

- Но, - сказал командир несчастным голосом, - хоть мы и не откроем огонь, но он, оказавшись так близко, сможет нас обвинить, что это мы придвинулись под покровом ночи. Сам ударит мз всех орудий... и - начнется!

Стоун буркнул:

- Что начнется, то скоро кончится. Современный бой длится всего несколько минут. А то и секунд.

Но сам ощутил, что прозвучало фальшиво. Все-таки там на побережье Флориды его ждет шикарная вилла, приобрел удачно, а у русского командира одни дыры в карманах, терять нечего, со злости только ищет повод!

А когда нет, придумывает.

На тротуарах пламенели свежие пятна крови, но народ ходил группками пьяный от счастья, бабахал по окнам. На площади Ногина толпа собралась, как на концерт Мадонны. Массивное здание Политехнического музея окружили кольцом в несколько тысяч человек. Передние ряды счастливо палили по зияющим дырам на месте окон, а остальные поднимали стволы вверх и пуляли в синее безоблачное небо.

Из музея почти не отстреливались, но из толпы по темным провалам стреляли все равно часто, охотно и беспорядочно.

С грохотом подошли танки, глупо и бесцельно взяли древнее здание в кольцо. Я насчитал двенадцать серо-зеленых стальных чудовищ, Длинные стволы, похожие на трубы для перекачки нефти, мертво смотрели на музей, крышки люков задраены наглухо, даже пулеметные гнезда словно заварены электросваркой.

На джипе, сопровождая танки, прибыл Яузов. Бинты уже сняли, но на мощной носорожьей фигуре не сказалось, все такой же массивный, грузный, С подкреплением появились снайперы, я видел их сгорбленные фигуры на башнях танков. Похоже, в патронах их не ограничивали, потому что винтовки с непомерно уродливыми стволами время от времени дергались, я слышал сухие щелчки, едва слышные на фоне привычного городского шума.

При виде меня, Яузов вскинул брови, оглядел с головы до ног. Зато вроде бы ничуть не удивился, увидев рядом со мной красавицу княгиню. Она светло улыбнулась министру обороны, он поклонился, что-то пробурчал, снова поклонился, все же ошарашенный, не зная как держаться, наконец повернулся ко мне:

- Вы хоть знаете, кто ими руководит?

- Черногоров, - ответил я.

Он помрачнел:

- Черногорова ищут... Найдут, никуда не скроется. А там в музее этот горластый!

- Который?

- Тот, что все на митинги народ поднимал. Анчуткин!.. Да, тот самый... Нет, здесь его депутатская неприкосновенность не спасет...

- Жаль, - сказал я искренне. - Он в самом деле никаких благ для себя не выгадывал.

Стелла сказала негромко:

- О чем вы говорите, когда люди стреляют в историческую ценность? Вы знаете, сколько этому музею лет?

Яузов искоса посмотрел на нее, вздохнул. Похоже, на языке что-то вертелось, но не сказал, красивым женщин все позволено, даже больше, чем Юпитеру.

- Как остановить, - сказал я трезво. - Джинна выпустили из бутылки... Правда, этот джинн и спутал карты как Пентагону... или кто из них там посылал своих коммандос в Кремль... ЦРУ, госдепартаменту... так и нам. С таким чертом из бутылки сладить трудно. Но зато он на нашей стороне!

Черт из бутылки, заполнив всю площадь так, что теперь уже и танки в нем утопали как зеленые кустики роз среди половодья, постреливал по окнам, иногда в какой-нибудь части выстрелы превращались в шквальные: с тот стороны кто-то из осажденных осмелился выстрелить в ответ.

К Яузову подбежал молоденький офицер в форме танкиста:

- Товарищ главнокоманедующий!.. Только что сообщили, что русский президент прибыл в тамошний аэропорт. После парадной встречи отбыл в резиденцию. Несмотря на события в России, как он заявил, сперва подпишет все договора, завершит встречи, и только тогда вернется.

Яузув кивнул:

- Похоже, не сомневается в нас. Черт, знал бы, что нас уже было повязали как кроликов?

Я удивился:

- И вас?

- Меня нет, - сказал он, морщась, - но если власть сменить молниеносно, а в стране тишь да гладь, то армии, вроде бы, незачем покидать казармы. Расчет был на этом! А если бы большинство из членов прежнего правительства продолжало работать... Понимаете?

Я кивнул:

- Понимаю. Но, к счастью, народ такой правильности не понимает.