Чтение 27–й страницы книги ~Князь Владимир~

Служа наемником, узнаешь многое. Даже не побывав в Риме, хотя мог бы, он уже знал, как в не такие уж и давние времена германцы постепенно вторгались в Рим, служили наемниками, занимали высшие посты. Понял, что точно так получается сейчас и со славянами.

В Царьграде это понимают лучше него. И даже могут видеть когда случится неизбежное, и даже какое племя ворвется в Константинополь. Императоры уже не надеются спасти империю. Они просто пытаются оттянуть неизбежное падение!

Против обыкновения слова Вепря не вылетели из другого уха, застряли. Конь ступал бодро, воздух был свежий, голова ясной, а мысль сверкала острая, как отточенное лезвие дамасской сабли.

Итак, была могучая Римская империя -- светоч мира, самая сильная, самая блистательная и самая лучшая из всех стран и народов. Она своим блеском привлекала иные народы, которые то воевали с нею, то поступали к ней на службу. Нередко -- целыми племенами. На Западе это были германцы, на востоке -- славяне.

Дальше. Германцы вливались в римскую армию с великой охотой и радостью, ибо всякий молодой воин мечтает служить у как можно более знатного и могучего вождя, а где еще более великий вождь, чем римский император? Служили охотно, воевали отважно, поднимались по ступенькам карьеры, начинали командовать такими силами, что в родных племенах не смогли бы и вообразить такую мощь. Постепенно почти вся римская армия превратилась в армию германцев. Римляне к тому времени вовсе утратили воинственный дух, как и дух строителей, инженеров, а защиту своей родины охотно передоверили германцам. И те защищали ее честно. Когда какое-либо германское племя нападало на границы Рима, то защищали ее не только армия, римская армия германцев, но и целые племена дружественно настроенных германцев.

Так же в точности до мельчайших черточек случилось и на востоке. Греческие политики, чиновники и сборщики налогов постоянно жаловались на славянизацию восточной части Римской империи. Пелопонес ославянился настолько, что там возникли целые города славян со своим укладом, не говоря уже о бесчисленных селах. Их было настолько много, что жителям не было необходимости даже знать греческий язык. Вскоре все население Пелопонеса говорило на смеси языков местного населения со славянским, что привело к образованию нового языка, названного новогреческим. Эти новогреки уже не понимают языка чистых греков, не могут читать старые книги греческих авторов.

Трудности управления огромной империей привели тому, что пришлось создать две столицы с двумя императорами: в Риме и Константинополе. А эмблему империи -- орла, начали изображать с двумя головами, т. е., тело империи едино, но у нее две головы, одна зорко смотрит на Восток, другая -- на Запад.

Если совсем коротко, то, чтобы не запутаться, итог таков: Рим, несмотря на защиту германцев, все-таки пал. Взял его и разрушил Аларих, который был из тех германских вождей, что не шел на службу великой империи. Восточная часть империи еще держится, но в ней повторяется все как в зеркале. Славяне составляют значительную часть как населения, так и армии. Во главе эскадр, армий, префектур, имперского суда -- стоят славяне. Более того, славяне то и дело становятся императорами! И не самыми худшими. Достаточно вспомнить того же Юстиниана, бывшего бедного паренька Управду, который сумел даже выбить из Западной части империи германцев, освободил от них Рим, снова воссоединил исполинскую империю в одной руке!..

Но и здесь опасность идет не от этих славян, ибо они защищают Константинополь лучше местных греко-ромеев -- это уже их город! -- а от тех, кто все еще не идет на службу, как не шел Аларих. Чуть ли не единственное такое племя -- русы. Они усиливают натиск год от года. Ими не удается манипулировать как хазарами или печенегами. Они усиливаются на глазах, и в Константинополе даже простой народ уже знает обреченно: гибель их царственному граду и всей империи придет именно от русов...

Конь внезапно заржал, пошел галопом. Ветер засвистел в ушах, плащ за спиной раздулся и затрепетал по ветру. Владимир чувствовал, как лихорадочно бьется сердце.

Кто будет тот воитель, который возьмет на копье гордый Константинополь?

У себя в комнатке, у каждого ипасписта было свое помещение, он снова в задумчивости достал письмо. Писал русский купец Могута, ссылался на родню в Новгороде, которую Владимир знал, подробно рассказывал о спрятанном поблизости сокровище.

Олаф, который беззастенчиво читал через плечо друга, хрюкнул с неудовольствием:

-- Старые сказки... Я наслушался столько о закопанных сокровищах! Ерунда все это.

-- Ну, горшки с монетами прячут не только в Свионии,-- возразил Владимир. Он в задумчивости почесал нос.-- У нас есть три свободных дня до возвращения Терибула.

Олаф сел, сказал с достоинством:

-- В этом письме ничего не говорится обо мне!

Владимир пожал плечами:

-- Могли предположить, что дикий свеон читать не умеет... и тем более, что он не станет подглядывать в чужие письма.

Олаф налился тяжелой кровью, прорычал угрожающе:

-- Это я дикий? Это я, сын конунга, почти год мну царьградских девок, и все еще неграмотный?

Владимир походил по комнате, шаги все убыстрялись, пока не ощутил, что вот-вот начнет бросаться на стены. Повернулся резко:

-- Едем?

Олаф вытянул ноги на лавку, шпоры оставляли глубокие царапины на полированной поверхности.

-- Нет,-- ответил он твердо.-- Ни за какие мешки золота! Даже за все золото мира. Вечером меня ждет кувшин вина и сладкотелая Елена. Я буду валяться в постели, нежнее которой не бывает, буду мять своими грубыми лапами нежное тело, слышать сладкие стоны. А ты хочешь, чтобы я все это покинул и поехал в холодную ночь, проверять бабьи сказки?

Владимир подумал, кивнул:

-- Ты прав. Забудем об этом.

Рано утром, еще не все звезды исчезли со светлеющего неба, они уже выехали за ворота Царьграда. Стремя к стремени, на отдохнувших конях.

Воздух был чист и свеж, чувствовалось близкое море. Солнце еще только поднималось, накаляя мир там, на востоке, а здесь над остывшей за ночь землей нависало такое же холодное синее небо.

Ехали молча, Владимир подумал смятенно, что даже ради простой прогулки стоило выехать за ворота Царьграда. Он, как прибыл и нанялся на службу, даже самого Царьграда толком не видел. За вечер весь не обойдешь, а дня три кряду подряд еще не выпадало. Сейчас же перед ним начала открываться та часть Римской империи, которую лишь представлял смутно, но не видел!

Страна выглядела созданной богами для себя и своих семей. Потом боги ушли, а может и не все ушли, и эти сказочные края первыми захватили проклятые и хитрые ромеи. А волхвы еще говорят, что Славия, где народились все славянские племена -- это упавший из вирия кусок самой плодородной и богатой земли! И что арии, они же славяне, и есть люди небес, ибо вышли из ария-вирия. Хорошо так говорить, кто дальше своего огорода не ездил! Поглядели бы на эти земли, прикусили бы языки...

Или сказали бы другое, внезапно пришла мысль. Они, люди небес, а живут в северных краях, где зима длится полгода, а здесь гадкие ромешки владеют такими землями! Надоть отнять...

Олаф ехал нахмуренный, мрачно зыркал по сторонам. Его тоже одолевали мысли. Знать бы какие, подумал Владимир. Раньше отважный викинг не очень-то задумывался.

Кони прошли по узкой дорожке вдоль ручья, поднялись на пологий холм. Олаф вскрикнул от восторга, а Владимир задержал дыхание. Это в самом деле страна богов!

В открывшейся долине ярко и сочно зеленела оливковая роща, виднелись крыши крохотных домиков. Между деревьями на веревках сушилось белье. В лужах лежали буйволы. Но на другой стороне долины поднимались белоснежные колонны древних дворцов! Их размеры были огромны, а камень прекрасен и удивителен...

Кони весело сбежали с холма, Олаф пустил своего через заросли, чтобы увидеть древние развалины вблизи. Сохранились остатки стен, величественные толстые колонны, мраморные полы с удивительными рисунками. Солнце играло на цветных изразцах, на остатках стен сохранились даже куски фресок. Сердце Владимира стучало учащенно, а дыхание вырывалось хрипло и мощно, как в битве. Неведомые чувства распирали грудь, он смотрел во все глаза и чувствовал, как наворачиваются слезы. Здесь жили боги и герои, но какие злые силы погубили этот мир?

Впереди слышались тяжелые удары. Они выехали из-за торчащего обломка стены, Олаф внезапно выругался. Два бедно одетых селянина усердно били молотами по лежащей на земле статуе из белоснежного мрамора. У Владимира дух захватило от неземной красоты: женщина и в мраморе сохранила черты, от которых защемило сердце.

Олаф рявкнул зло, ладонь звучно хлопнула по рукояти меча:

-- Что творите, сволочи?

Оба крестьянина отшатнулись, со страхом смотрели на огромных воинов, закованных в доспехи императорской гвардии. Оба были в лохмотьях, истощенные, с желтой болезненной кожей. Один простер умоляюще руки:

-- Благородные воины!.. Это же мрамор!.. Мы его разбиваем, толчем и пережигаем в известь... А известь продаем.

Владимир с тоской указал Олафу на другой конец развалин. Там слышались удары. Такой же несчастный оборванец разбивал другую статую.

-- Вы красоту рушите! -- прорычал Олаф. Глаза его налились кровью.-- Да я вас всех!

Он выдернул огромный меч, каких в ромейской стране даже не видели. Селяне попадали на задницы. Один заверещал как заяц:

-- Это же языческие боги!.. А святая церковь велит уничтожать все языческое. Мы делаем еще и богоугодное дело!

-- Безумные,-- сказал Владимир. Рот его наполнился горечью, словно он жевал полынь.-- Или я безумен?

Олаф рычал и порывался рубить и крушить, Владимир удержал. Здесь когда-то обитал древний и прекрасный народ, ибо только прекрасный душой и телом мог создать красоту во всем: от жилища, в котором жил, спал и принимал гостей, до исполинских общественных зданий. Но что стряслось с ним, ибо эти невежественные дикари не вышли из-под земли как ночные чудища, они те же греки!.. Почему одичали? Почему, глядя на прекраснейшие статуи, при взгляде на которые захватывает дух, хочется петь и плакать одновременно, они видят только пригодный для извести камень?

Они ехали до вечера и еще дважды видели развалины прекрасных дворцов, уже наполовину погребенные песком. Среди торчащих прямо из земли мраморных глыб с изумительнейшими барельефами, паслись козы, оставляли россыпь горошка. Лохматый пес гонял кролика.

-- Мир не погиб,-- сказал Владимир наконец.-- Он начинается заново... Из этих невежественных людей боги когда-то создадут такой же прекрасный народ...

-- Если создадут,-- фыркнул Олаф, он был мрачен как туча.-- Не понимаю, зачем всякий раз создавать заново? Оставили бы ту красоту, добавляли бы понемножку... Каков бы мир был сейчас, а?

Владимир пожал плечами:

-- Возможно, в их земли приехали двое из северных земель, позавидовали, вернулись и набрали войско из злых и голодных...

Олаф задумался, внезапно рассмеялся:

-- Ты прав. После нашего налета остались бы вот такие руины. А то и их бы разнесли в пыль! В старину мои предки, говорят, были вовсе звери... Ладно, я тревожусь только, почему твой купец не выкопал все золото сам? Почему предложил тебе, пусть даже за долю?

Не знаю, ответил Владимир про себя тревожно. Наверное, взять его очень непросто. И рискнуть могут только самые отчаянные... или отчаявшиеся. А есть ли более отчаявшийся человек, чем изгнанный князь, который все поставил на кон: и жизнь, и честь и даже любовь -- дабы вернуться и отомстить?

Глава 39

Они ехали неспешно, держась в тени оливковых деревьев, когда впереди послышался конский топот. Олаф сразу насторожился, кони неслись отчаянно, словно догоняли кого-то или же уходили от погони. Донеслось ржание, затем выкрики.

На дорогу впереди выметнулась повозка, запряженная четверкой горячих коней. У Олафа глаза вспыхнули, он теперь начал разбираться в конях, и загорелись еще ярче, когда разглядел повозку: в серебре и золоте, украшенную от дышла до спиц колес!

На облучке отчаянно размахивал кнутом седобородый мужчина. Кони неслись в пене, дико вращали налитыми кровью глазами. В окошко повозки выглянуло бледное личико.

-- Женщина,-- выдохнул Олаф,-- я всегда мечтал спасти женщину... молодую и красивую!

-- И богатую,-- добавил Владимир.-- Ну, тогда я поехал один?

Олаф, не слушая, выхватил меч и помчался наперерез. За повозкой неслись, быстро настигая, шестеро мужчин с саблями в руках. Без доспехов, двое вовсе голые до пояса, только на головах цветные тряпки, грязные и оборванные как все в этой стране, если не считать тех, кто сидит наверху.

-- Водан! -- вскричал Олаф страшным голосом.

Викинг был похож на разъяренного бога войны, но всадники не сбавили бешеного бега, только двое чуть подали коней в его сторону. Владимир быстро выхватил лук, торопливо набросил и натянул тетиву, пальцы привычно выхватили стрелу.

В проносящегося мимо всадника попасть непросто, хотя мог бы попытаться, но колени так же привычно удержали коня на месте, давая четверке проскочить мимо, затем пустил коня вдогонку. Теперь перед ним маячили четыре спины, и здесь не промахнулся бы даже неумелый.

Олаф орал и сыпал руганью, рубил страшно, сам едва не падал с коня от богатырских ударов. Оба разбойника пытались достать его саблями, на их лицах были злоба и презрение к человеку, орудующему таким диким оружием, как меч. Меч -- это всего лишь символ власти, но драться удобнее хоть саблей, хоть топором, хоть шестопером...

-- Получи! -- орал Олаф.-- Ну же, не убегай!

Его великанский меч не однажды спас ему жизнь, потому что был на локоть длиннее сабель, но удары сыпались как град, с плеча слетела железная пластина, на груди сильный удар выбил целый ряд металлических бляшек Кончик сабли задел его кисть, алые капли брызнули на гриву коня. Олаф ревел как разъяренный медведь, в седле вертелся как вьюн, а удар, который обрушил на разбойника, был достоин сына конунга.

Длинный меч достал в шею, прошел через грудь и выскользнул у пояса. Левая половина упала с коня, а на седле некоторое время еще сидело безголовое однорукое туловище, из которого брызгала кровь и лезли, шипя и вспучиваясь, сизые внутренности.

Первый разбойник побелел, застыл, словно замороженный, таких ударов он еще не видывал. Олаф быстро развернулся и красиво ударил снова. Он жалел, что повозка унеслась, красивая и молодая не увидит, что второго он разрубил еще краше: до пояса так, что половинки упали по обе стороны коня, а лезвие меча скрежетнуло о седло, едва не разрубив и бедное животное.

С окровавленным мечом он поскакал вдогонку за повозкой. Один разбойник с двумя стрелами в спине лежал поперек дороги, второго Олаф увидел на обочине, третий уже повернул коня и мчался прочь, из плеча торчало белое перо, а поводья он неловко держал в левой руке. Самым смышленым оказался четвертый: дал деру сразу, от него осталось только удаляющееся к оливковой роще облачко пыли.

Повозка наконец остановилась. Кони едва не падали, захлебывались в желтой пене. Бока ходили ходуном, хрипели. Чернобородый возница повернулся к подоспевшему Владимиру. Глаза его со страхом и восторгом смотрел на могучего воина:

-- Мы... благодарны!.. Кто вы, доблестные?

Владимир коротко поклонился:

-- Мы двое -- ипасписты. Наши боги вовремя вывели нас на эту дорогу.

-- Ваши боги... Вы не христиане? -- чернобородый оглянулся на стук копыт. Забрызганный кровью Олаф был великолепен с огромным мечом в могучей руке.-- Гипербореи? Тогда все понятно. Наши гвардейцы не бросились бы так безрассудно на помощь... да и не сумели бы против шестерых... Меня зовут Калоир, я везу племянницу Хрихоспора... впрочем, вам это незачем знать...

Дверца открылась, девушка ступила на подножку. Олаф тихонько ойкнул. Она была в самом деле молода и красива, к тому же, судя по одежде, богата. Настолько, что Владимир сразу ощутил что они оба одеты просто, покрыты грязью и пылью.

-- Калоир,-- сказала девушка, в то время как ее глаза были на могучих воинах,-- объясни героям, как нас найти. И дай им денег.

Чернобородый ухмыльнулся, полез за мешочком с деньгами. Олаф хмуро посмотрел на Владимира. Тот в ответ оскалил зубы. Калоир бросил мешочек Олафу. Олаф, всегда голодный на деньги Олаф, взвесил на руке, улыбнулся довольно, развязал, вытащил оттуда монетку, а мешочек бросил обратно Калоиру:

-- Это на сдачу!

Он тронул коня, гордо проехал вперед. Спина его была выпрямленной, сверкающие, как расплавленное золото,-- волосы красиво падали на широкие плечи. Владимир покосился на вытянутые лица Калоира и его повелительницы, пустил коня за Олафом.

Сзади послышались восклицания. Владимир догнал, спросил насмешливо:

-- Ну как тебе молодая и красивая? И богатая, как ты хотел!

-- Даже чересчур,-- ответил Олаф зло.-- Нас за людей не считают!

-- А разве мы люди? -- сказал Владимир.-- Мы -- наемники. Нанялись за деньги. Мне, к слову сказать, деньги очень нужны.

-- И мне нужны,-- огрызнулся Олаф.-- За деньги я готов убить, зарезать, вбить в землю по уши... Даже закопать живьем. Но когда мне бросают как псу кость...

У нас еще есть то, подумал Владимир, чего нет у ромеев. Они гордости не ведают, им поступок невежественного викинга кажется диким. Даже мне. Ведь я, наверное, взял бы... Или не взял? Хорошо, что деньги бросили Олафу!

Они въехали в небольшой городок. Солнце еще висело над краем земли, воздух был горячий. Прохожих почти не было, появятся с заходом солнца. В такую жару сидят дома или собираются в харчевнях неспешно выпить кислого вина и посплетничать.

Постоялый двор выглядел запущенным, как все в империи, но у коновязи стояли оседланные кони.

В харчевне было с десяток столов, старых и пощербленных, стулья и лавки, даже два кресла, явно украдены из более богатого дома. Из открытой двери кухни несло запахи пригорелой каши и жареного мяса. Среди двух десятков местных крестьян, что расположились на весь вечер, не столько пьют и едят, сколько сплетничают и коротают время. Владимир заметил и двух-трех мужчин, что отличались от местных как одеждой, так и поведением.

Олаф подозвал хозяина, велел:

-- Принеси-ка нам...

-- Пива,-- сказал Владимир быстро. И добавил укоризненно.-- Как быстро ты забываешь родные обычаи!

Олаф оскорбленно дернулся:

-- Вольдемар, вино я однажды и дома пробовал! А здесь его целые бочки!

Хозяин кивнул благожелательно:

-- Сорок бочек только в моем подвале. К тому же у меня лучшее вино в округе.

-- Пива,-- сказал Владимир твердо. Олаф начал краснеть от гнева, и Владимир добавил быстро.-- А вино возьмем с собой на ночь. Здесь есть свободные комнаты?

-- Для солдат базилевса у меня есть отличные покои,-- заверил хозяин.

-- Подашь туда два кувшина лучшего вина,-- сказал Владимир.-- Но сейчас нам нужно пиво, мясо... найдешь гречневой каши?

-- Гречневой? А что это?

-- Ладно, давай что есть, а то начнем грызть стол.

Хозяин покосился на белые и острые, как у волков, зубы варваров, слышно их по грубой речи, даже улыбаются по-волчьи, поклонился и отступил задом, словно боясь повернуться спиной.

Пиво принесли настолько дрянное, что даже Владимир пожалел о своем заказе. Олаф рассматривал обитателей харчевни с явным намерением подраться. Владимир заставил себя отхлебнуть теплого пойла, ему было не по себе от пристального взгляда широкого в кости человека, черноусого и со сросшимися на переносице бровями. Он сидел близко к двери. За тем же столом были еще пятеро, но Владимиру показалось, что по крайней мере двое пришли с этим человеком, но виду не показывают. Человек опускал взор всякий раз, когда Владимир поворачивал к нему голову, не подозревая, что тот продолжает рассматривать его в полированном металлическом кувшине.

-- Что-то никто не показывается,-- пробурчал Олаф.-- Ты уверен, что твой купец отыщет тебя именно здесь?

-- Он так написал... Постой, сейчас что-то будет.

В харчевню вошел еще один посетитель, высокий мускулистый мужчина в запыленном плаще. Под плащом позвякивало железо легкого доспеха. Он занял место за свободным столом, заказал вина и сыра. Черноусый сказал громко:

-- Вот и явился предатель и вор!.. А вы говорили, что его совесть загрызет!

Один за столом поддержал:

-- Да, он мало похож на загрызенного...

Мужчина в плаще медленно встал, лицо его побагровело. Широкими шагами он направился к говорившим. Владимир увидел, как за двумя столами сразу четверо напряглись, бросили ладони на пояса. У каждого висели тяжелые ножи. Олаф подобрал ноги под себя, насторожился. Не глядя друг на друга, оба уже разделили: двое под правой стеной -- забота Владимира, под левой -- Олафа.

-- Ты, тварь низкорожденная,-- сказал тем временем мужчина в плаще четко и раздельно,-- если ты готов отвечать за свои слова, то обнажи оружие!

Он отступил и выдернул из ножен длинный узкий меч с изогнутым лезвием. Черноусый поднялся неторопливо, так же неспешно потащил из ножен синеватое лезвие:

-- Я готов. Наш городок только вздохнет...

Он бросил по сторонам быстрые взгляды. Их мечи взвились в воздух, но еще до того как зазвенела сталь, Владимир и Олаф вскочили, развернулись спина к спине. Четверо, сидевшие по разные стороны харчевни, не бросились на помощь, как подумал сперва Владимир, в руках были метательные ножи!

Владимир выхватил меч и с криком: "Слава императору!" бросился на своих, а Олаф, видя что не успевает, рывком поднял стол и швырнул в другую сторону. Послышался двойной стук: два ножа ударились о летящий на них дубовый стол, затем там был грохот, крики, стоны. Олаф с наслаждением прыгнул всем своим немалым весом сверху перевернутого стола. Из-под широкой столешницы донесся хрип и хруст костей.

Двое с ножами в руках, посмотрели выпученными глазами на Владимира, мигом скользнули под стенами в разные стороны и выскочили -- один через кухню, где послышались проклятия и звон посуды, другой прыгнул в окно.

-- Люди базилевса! -- крикнул кто-то.

Схватка на мечах замерла. И для человека в плаще вовремя, ибо еще двое с саблями начали заходить с двух сторон. Сейчас же все четверо оглянулись на солдат императорской гвардии, в нерешительности опустили оружие. Владимир сказал строго:

-- Именем императора!.. Прекратить, иначе продолжите в тюрьме.

-- На плахе,-- поправил Олаф весело.

Чернобородый с показной неохотой бросил меч в ножны:

-- Мы ничем не нарушили законы Божественного императора.

Человек в плаще люто оглянулся на ипаспистов, лицо его было перекошено злостью. Меч он все еще держал наготове, словно намеревался драться уже не только с тремя, но и с солдатами императора. Стоны и грохот привлекли его внимание, из-под стола выполз один, голова была в крови. Второго вытащили за ноги, был в беспамятстве. Глаза плащеносца расширились. Он с недоумением взглянул на довольного, как слон, Олафа, поколебался, кивнул с нерешительной благодарностью, убрал меч.

Владимир кивком пригласил Олафа за собой. Вышли на крыльцо, оставив тяжелые запахи скверно приготовленной еды и плохого вина. Олаф зло сопел, Владимир внезапно засмеялся:

-- Дралось десять человек! Мечи, сабли, швыряльные ножи... И ни одного убитого!.. Что с миром делается? Теперь я вижу, что Царьград падет с таким слабым народом.

Олаф прорычал:

-- Я знаю, почему паду я!.. Спасая того дурака, мне пришлось опрокинуть стол с моим пивом!.. Я не успел даже лизнуть!

-- Видишь, как хорошо,-- сказал Владимир серьезно,-- что мы заказали пиво, а не хорошее вино?

Олаф подозрительно нахмурился:

-- Почему?

-- Ты бы вовсе от горя помер!

Олаф пожал плечами:

-- Я бы не стал переворачивать стол.

Они стояли на крыльце, прислушиваясь к конскому ржанию на конюшне, голосам во дворе, на улице. Ночь была ясная, звездная. Таких огромных и ярких звезд Владимир никогда не видел на своей северной родине. И небо не бывало таким угольно черным.

Он вздохнул:

-- Пойдем, Олаф. Ночью люди с таким как у тебя слабым здоровьем должны спать.

-- Какие мы молодцы,-- пробормотал Олаф.-- Мы только проехали городские ворота, а уже успели обрести полдюжины врагов! Надеюсь, это еще не все...

-- Не понравился этот с черными усами?

Олаф зябко передернул печами:

-- Он мне будет сниться!.. Надеюсь, я его больше никогда не увижу. Разве что в кошмаре. У него яд стекает с зубов по бороде, а глаза как острия стрел...

-- Не поминай черта,-- посоветовал Владимир.

-- Почему?

-- А то придет.

-- Я не верю ни в сон, ни в чох!

Они вернулись через зал, где уже не осталось следов разгрома. Все ели и пили, позабыв про ссору. Владимир на ходу кивнул белому, как мрамор, хозяину:

-- Не забудь, кувшин вина в нашу комнату!

-- Два! -- крикнул Олаф.

-- Два,-- кисло согласился Владимир.

Они поднялись на второй этаж. Коридор был неширок, а в том конце стоял человек со сросшимися на переносице бровями. Рука Олафа дернулась к мечу. Черноусый протестующе выставил руки: