перешла в холмистую равнину, а открытое пространство с низкой травой
сменилось густыми тенистыми рощами, зарослями колючего кустарника,
глубокими оврагами. Дважды пересекали вброд широкие ручьи, распугивали
живность: стадо кабанов, зайцев, видели оленя.
выдержал, спросил раздраженно:
думает, что нас остановил его заслон.
Искателей приключений набежало со всех стран света.
его руках появился лук, а колчан со стрелами он перевесил с седельного
крюка себе за спину, чтобы оперенные концы высовывались над плечом. Томас,
глядя на сумрачного калику, обнажил огромный меч, положил поперек седла и
так поехал, готовый к любым неожиданностям. Чачар пугливо держалась за их
спинами, женским чутьем ощущала нависшую опасность, ее маленькая ладошка
храбро лежала на рукояти большого кинжала.
коня вперед, но вскоре завизжала, резко свернула в сторону. Томас ухватил
меч в правую руку, левой дернул поводья и с боевым воплем помчался, топча
кусты и траву.
костра. Трава вокруг пожелтела, ее вытоптали безжалостно. По ту сторону
костра в несвежих лужах крови лежали три изуродованных тела. Руки и ноги
были туго прикручены к вбитым в землю кольям. Вместо глаз зияли
окровавленные ямы, в них сердито жужжали мухи, дрались, совокуплялись,
спешно откладывали яйца. Лишь у одного глаза уцелели, но казались
неестественно крупными: Томас отшатнулся в ужасе -- веки умело срезаны,
тонкие струйки крови уже засохли на нетронутых щеках.
страшную догадку. Веки срезали, чтобы жертва не закрыла глаза, чтобы
истязаемый видел адские муки своих товарищей. Кожа на их лицах была
содрана, выпукло на сыром красном мясе выступали зеленоватые жилы, тугие
желваки, а сквозь раны в щеке белели зубы. Тучи мух облепляли тела, жадно
сосали кровь и сукровицу. У всех троих были вырезаны срамные уды, одному
их заткнули в рот. У двоих распороли животы, натолкали камней и комьев
земли. Сизые внутренности лежали на траве.
оглянулся на Олега. Тот кивнул снова:
перерезали сухожилия на руках и ногах, но жизнь оставили.
может это... такое жить?
мизерикордию: "кинжал милосердия" -- тонкий нож с узким длинным лезвием,
которым добивали раненых рыцарей через прорезь забрала. Отворачивая лицо
от жалости и отвращения, вонзил лезвие в пустую глазницу, распугав мух,
тело дернулось, издало страшный крик, в раскрытом рту затрепетал залитый
кровью обрезок языка.
узкое лезвие в головы двух оставшихся, причем не смог ударить в уцелевшие
глаза, всадил мизерикордию в висок. Всякий раз тела чуть содрогались, лишь
затем к ним нисходило освобождение от мук.
были темными как ночь:
кого убиваешь?
голосом:
запретить на войне пользоваться луком, особенно арбалетом. Дважды
объявляла эдиктом, что арбалет -- изобретение дьявола. Ведь из арбалета
можно убивать, вообще не глядя противнику в глаза!
воспрепятствовать убийствам вовсе, то надо хотя бы сделать убийства делом
трудным. Обязательно глядя друг другу в глаза...
молчал, старался не оглядываться на изуродованные тела. Калика приложил
ладонь козырьком ко лбу, зеленые глаза поблескивали в тени странными
искорками. Томас косился, чувствуя тревожное напряжение. Калика мало чем
напоминал того изнуренного постами и самоистязаниями отшельника, которого
догнал и защитил от свирепых псов. И совсем не напоминал покорного раба,
каким был в каменоломне... В то же время вроде бы ничего не изменилось,
только нарастил жилистого мяса -- так же немногословен, словно живет и в
этом и в другом мире, даже отвечает невпопад. Но, ведомый чувством дружбы,
взял в свои руки поиск чаши, украденной Горвелем, хотя что, кроме
неприятностей, приносит ему лично? Или калика на их далекой Руси нечто
вроде странствующего рыцаря? Увидел кого-то в беде -- помоги?
Томас оглянулся на распростертые тела:
по-латыни... Лаудетур Езус Кристос...
не подмяла под свой зад весь мир! Эти люди могут быть огнепоклонниками.
появились орлы-могильники. Целая стая кружила, ждала ухода людей. Чачар
вздрагивала, наконец услала коня далеко вперед, там пугливо поджидала
мужчин.
груз. Чачар теперь в страхе всматривалась в любой колыхнувшийся куст и
вслушивалась в разные звуки, без которых не живет степь. Издали донесся
заунывный крик шакала, с другой стороны долины ответил тоскливый вопль,
полный разочарования и бессильной злости.
копьеносцев. Другой дурень ответил, что не видел даже следов.
монаха, который ругался на двенадцати языках, а теперь вот... гм...
человека, что понимает шакалье...
надменно похлопал по рукояти меча:
едва не плавящихся доспехах, наконец, глядя на полуголого калику, содрал
их с себя, но большого облегчения не получил. Особенно страдали от зноя
кони, и Томас, знакомый с бытом местных кочевых племен, предложил:
хоть с закрытыми глазами -- о дерево морду не расшибешь. Ночи яркие,
полнолуние, а луна здесь огромная -- на полнеба! Я раньше думал, что одна
луна и здесь, и над Британией, но теперь своими глазами увидел, что вовсе
нет. Здесь даже звезды крупнее и ярче!
только от жары: как и все обливаясь потом, обнюхивалась брезгливо,
стремглав неслась к любому ручью, обгоняя мужчин, стирала и перестирывала
одежку, подвязывала к поясу пучки травы, что должны были отбивать или хотя
бы поглощать дурные запахи распаренного тела.
разбудил обоих:
коней и отправились по ночному холоду. Над головами выгибался огромный
темный купол с густыми россыпями звезд.
различался самый крохотный камешек, любая малая травинка. Томас с
удивлением увидел, что не они додумались первыми: по степи шмыгали
ящерицы, важно бродили и щипали траву черепахи, дорогу пересекла колонна
крупных черных муравьев: пользуясь прохладой, бережно переносили нежные
молочно-белые куколки -- завернутых в тончайший шелк своих детей, ибо
знойное солнце явно сожгло бы их беззащитные тельца.