живо бельма понатягиваю, куда следует!.. Козел пятнистый!.." Затем Стаса,
видимо, отпустили, потому что вопли пронеслись по коридору, хлопнула
входная дверь, и наступила тишина.
и направился к двери. Сарт встал и пошел за мной.
комната была пуста, и сквозняк колыхал серые лохмотья дыма.
выгнал.
для него сейчас первостепенное значение, - он спросил меня, уважаю ли я
его как личность, и потребовал честного ответа. Ну, я и ответил... честно.
дома... У тебя дурные манеры, Молодой. Бездна не пошла тебе на пользу.
двери, открыл ее, вышел на лестничную площадку и захлопнул дверь за собой.
Не сговариваясь, мы с Момом кинулись за ним, но было уже поздно. С криком:
"И ты, падла!" Стас отвесил Сарту звонкую затрещину.
ступеньках, а над ними возвышался спокойный и по-прежнему бледный Сарт,
невозмутимо разглядывающий шипящего Стаса, который тряс рукой и дул на
покрасневшие, словно обожженные пальцы.
квартиру, но подогреваемый горячим сопением приятелей и тихим аханьем
девочек Стас предпринял вторую попытку. Он прыгнул за стариком, и тут
между Стасом и Сартом очутился Мом. Тощий, нескладный Мом, в своей
дурацкой хламиде и тапочках; и глаза его в этот момент были очень,
невероятно человеческими. Ярость была в них, гнев, злоба была, но
клубящегося черного водоворота не было в глазах пятнистого Мома, когда он
перехватывал запястье Стаса, и пальцы свободной Момовой руки смыкались на
Стасовом брючном ремне.
вырвал отчаянно вопящего Стаса над собой. И в минуту эту не было простой
пьяной потасовки, дешевого взаимного мордобоя, но дикая визжащая Степь и
обугленный Город стояли на лестничной площадке кирпичного четырехэтажного
дома, и кричащий человек бился в их тисках.
опустил охрипшего Стаса и осторожно поставил его перед собой. Мы с Сартом
пошли обратно в комнату. Мом подумал, добавил Стасу две увесистые оплеухи
и тоже последовал за нами.
третий звонок.
аргумент. Мой.
над головой. Мы с Момом повернули головы. Я увидел мальчика лет
четырнадцати, в широких кожаных штанах и клетчатой рубахе. Кажется, это
был я. За спиной мальчика виднелся двор какой-то фермы, и шесть кур рылись
в песке, а рыжий петух огромных размеров снисходительно клевал зерно из
ладони крохотного смешного японца. Это был совершенно неправильный
японец...
заниматься чайной церемонией и каратэ. Так говорил мой отец, еще до ухода
в Сальферну, а мой отец знал обо всем на свете. Задолго до моего рождения
он три года жил на Континенте, и там видел настоящую чайную церемонию,
когда девушки в шуршащих кимоно с драконами разносят зрителям пахнущий
соломой чай, а здоровенные дядьки, голые по пояс, лупят друг друга ногами
по голове. У отца даже сохранился рекламный проспект с глянцевой
Фудзиямой, где говорилось о духе Ямато и "Бусидо-шоу", которое и видел мой
отец вместе с двумя тысячами посетителей Эдо-тауна.
принимался заваривать чай, я подглядывал за ним в надежде увидеть нечто
потрясающее, но минут через двадцать мне до чертиков надоедал его
неподвижный взгляд, уставленный в коричневую пористую чашку, да и места он
выбирал совершенно идиотские - то у крикливого водопада Намба-оу, то в
невообразимой каменной осыпи Белых скал, то еще где-нибудь, где не то что
чай - джин пить противно.
Брамапутрой, купленным по дешевке моим старшим братом, также до его ухода
в Сальферну. Хосита перепрыгивал с ноги на ногу, подолгу застывал, задрав
острое колено к подбородку, и иногда негромко кукарекал, похлопывая
ладонями по тощим ляжкам. А когда Брамапутра сцепился с бойцовым соседским
Джонни и, окровавленный, но гордый, погнал растерзанного кохинхина через
весь двор - нашего японца три дня нельзя было вытащить из курятника. Он
даже спал там, непрерывно смазывая Брамапутру вонючими мазями, принося ему
родниковую воду и угрожающе горбясь при виде побитого Джонни, уныло
выглядывающего из-за изгороди. Клянусь вам, он даже землю начинал рыть
босой ногой, а волосы на круглой голове Хоситы топорщились гребнем, разве
что черным и лоснящимся. Смех да и только - но я быстро отвадил соседскую
мелюзгу, насмехавшуюся над беззащитным японцем.
себе всю наследственную ферму...
фермах ткани и железо, принося с собой все, что когда-либо росло или
бегало в путанице их бурых стволов и лиан. Приход або означал большую
пьянку, бешеный торг на ломаном сленге приграничья и мелкое воровство с
обеих сторон. В результате дикое зверье приобщалось к цивилизации
посредством купленных ножей, а меню местных дебоширов обогащалось вяленым
филе удава, хорошо идущим под мутное бататовое пойло.
менового кредита, но мы обычно отказывались от настойчивых предложений
шамана вернуть долг. Отец всегда говорил, что ушедшие за грань не платят
оставшимся, а как там оно называется - Валгалла, рай или Сальферна... Мой
отец знал про все на свете, и смеялся надо всем на свете, и однажды ушел с
або в Сальферну.
смерти, и это было, пожалуй, единственное, над чем он не смеялся. Отец
ушел за мамой, а брат говорил, что уходит к ним, а я остался, потому что
был слишком мал, чтобы верить в радужный круг, где исполняются просьбы. В
такое можно поверить, когда больше верить не во что, и делать больше
нечего, и ничего не осталось, а у меня осталась ферма, мамина ферма, и
если бы не молчаливый улыбчивый Хосита...
того, как Большой Бен ввалился к нам во двор и принялся орать, тыча мне в
нос перья своего ободранного Джонни. Брамапутра спрятался в курятник и
клюва оттуда не показывал до вечера, я старался не отходить от валявшейся
у забора лопаты, а Хосита поклонился багровому Бену, и потом вскопал ему
весь огород. Почти весь. Особо нежные ростки спаржи он окапывал руками,
тыча в землю растопыренными пальцами и разминая каждый комочек, точно как
наш Брамапутра в поисках червя.
недельной жары все высохло и растрескалось, так что Бен попрыгал на одной
ноге, после притащил мотыгу и отправил японца домой. Бакстеровский пацан,
шалопай и ябеда, завопил что-то вслед про узкоглазых бабуинов, но папаша
неожиданно отвесил ему хорошую затрещину и долго провожал взглядом
подпрыгивающую походку дарового работника.
протиснулся к нам злосчастный Джонни, потерявший хвост и самолюбие, а
Хосита тут же по возвращении поволок корм своему обожаемому петуху, после
чего они на пару с час плясали у сараев, размахивая согнутыми руками и
крыльями и задирая ноги пяткой наружу. Я думаю, Хо не отказался бы от
Брамапутриных шпор, без которых его костлявые пятки выглядели голыми и
нелепыми.
подрядивших Аллана отвести их в заросли. По деревне прошел слух, что гости
собираются в Сальферну, но зная норов або и их отношение к любопытным
чужакам - зная и не желая портить налаженных отношений, все засовывали
язык куда положено и помалкивали.
крайнего веселья, потом один из чужих вытер слезящиеся глаза и кинул
Хосите монету. Тот поднял ее, сдул пыль и вернул владельцу.
Николаев Андрей
Якубенко Николай
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр
Маккарти Кормак
Посняков Андрей