Чтение 27–й страницы книги ~Жрецы~

выносить.

- А почему бы тебе не пасть на колени, - невинно поинтересовалась
Афина, - и не воздать мне хвалу?

Ификл улыбнулся, огладив ладонями жесткую от морской соли бороду.

- А тебе это доставило бы удовольствие, Промахос? Ты только
представь: ты выходишь из Дромоса во всем великолепии, а я грузно бухаюсь
на колени, обдирая их об острые края ракушек и, еле сдерживаясь, чтоб не
выругаться от боли, ору дурным голосом стертые, как галька, слова!
Достойно ли это тебя; и достойно ли это меня?

Тупым концом копья богиня чертила на песке волнистые линии, явно не
имеющие никакого скрытого значения; чертила и тут же стирала, чтобы
приняться за новые.

- Нет, это не гордость, - Афина обращалась к самой себе, словно на
побережье, кроме нее, никого не было. - Это что-то другое... Что?
Наверное, я должна была бы обидеться или даже разгневаться - а мне приятно
и легко. Почему?

- Потому что ты умна, - серьезно ответил Ификл. - А это то, что
уравнивает...

Сперва он хотел сказать - "богов и людей"; потом - "нас с тобой", но
что-то в лице Афины все-таки остановило его.

- Уравнивает, как и глупость, - вместо этого подытожил он.

И понял, что непринужденная беседа завершилась.

- Иди за оружием, - другим голосом, властным и не терпящим
возражений, приказала богиня, - и не забудь лук со стрелами. Я подожду
тебя здесь. Сегодня великий день, Геракл, день, для которого тебе стоило
рождаться; день Гигантомахии. Семья ударила по Флегрейским полям; мы с
тобой идем следом.

- А мой брат? - чуть набычившись, Ификл смотрел на Воительницу
тяжелым взглядом воина, привыкшего самому выбирать союзников; а не
влажными восторженными глазами собаки, которую наконец-то хозяева взяли на
охоту.

- Я же тебе сказала, что он в безопасности, - удивленно подняла брови
Афина. - И потом: не слишком ли много внимания ты уделяешь ему, если рано
или поздно вам придется расстаться?

- Когда?

- После смерти. Геракл пойдет на Олимп, Ификл - кажется, его зовут
Ификл? - в Аид; Геракл будет принят в Семью, став богом; Ификл же
растворится во мгле Эреба, став тенью.

- Я иду за оружием, - помолчав, ответил Ификл.

Алкид был жив; ранен, но жив.

Этого было достаточно, чтобы спокойно отправляться на Флегры - не во
имя Семьи, но выполняя обещание, данное Ифиту-лучнику.

Остальное не имело значения.

Мелкие ракушки, похожие на распростерших крылья хищных птиц, хрустели
под ногами.

Беспамятство никак не хотело отпускать Алкида, назойливо-монотонно
баюкая его, пеленая мраком и тишиной, подбрасывая на мягких руках, подобно
толстой добродушной мамаше, пытающейся угомонить непослушное чадо; но чадо
упрямо не желало спать, сучило ручками-ножками, барахталось - и
беспамятство, вздохнув, ушло восвояси.

Тепло.

Сухо.

Подозрительных шорохов или нет, или они очень хорошо прячутся.

И не надо быть мудрецом, чтобы догадаться еще с закрытыми глазами: со
времени последних Алкидовых воспоминаний - гром, молния, ливень, камни и
дротики - успело случиться немало всякого.

Так что пора сесть и оглядеться.

Он сел и огляделся, чувствуя в голове болезненный прибой, бьющийся о
берега проклятого Коса.

- Хирон? - негромко позвал Алкид, уже понимая, что ошибся, что это не
пещера на Пелионе, где он не раз бывал в гостях у мудрого кентавра, что
здесь так же тихо и уютно, но не пахнет сушеными травами и кореньями; и,
пожалуй, для Хирона здесь было бы тесновато.

- Очнулся? - поинтересовался участливый старушечий голосок из-за
спины. - Ты уж лежи, милый, лежи лучше, чем скакать-то... а Хирон не
здесь, Хирон далеко, в Фессалии. С чего ему здесь околачиваться, умнику
четвероногому?

Обернувшись, Алкид обнаружил в углу пещеры горбатенькую крючконосую
бабку с удивительно ясными синими глазами - сочетание само по себе
странное и вызывающее недоумение.

- Это, - слова давались с трудом, едва-едва прорываясь сквозь гулкий
прибой внутри черепа, - это ты меня спасла?

Старуха хлопнула пушистыми девичьими ресницами.

- Дел у меня больше нету, как всяких молодцов из дерьма вытаскивать,
- хихикнула она, выудив откуда-то Алкидову одежду и ловко швырнув ее
Алкиду на колени. - Прям-таки сплю и вижу, как такого здоровенного
лоботряса на плечах волоку! Нет уж, это тебя малыш притащил - у него как
забота, так он про Крит и вспоминает, а в хорошие времена и носу не кажет,
шалопай...

- Малыш?

- Это для меня, для старой Дикте [Дикте - гора на Крите, в пещере
которой Рея укрывала младенца-Зевса от Крона, пожиравшего детей] - малыш;
а для всяких - Дий-отец, Зевс-высокогремящий! Понял?

Алкид кивнул, одеваясь. Хитон оказался свежевыстиранным и слегка
влажным, боевые сандалии с бронзовыми бляшками на кожаных ремнях были
очищены от косской грязи, а пояс вообще был чужой.

- Благодарю за приют да ласку, богиня Дикте, - встав, он низко
поклонился старухе.

- Богиня? - удивилась та. - Нет уж, я из первых, из Уранидов -
титанова роду-племени... Ты не гляди, что старая - это я для тебя старая,
от греха подальше-то!

- От какого греха? - усмехнулся Алкид.

- А от главного, - старуха обожгла его синим пламенем молодого
взгляда. - Зевс как тебя доставил, так я гляжу: мужчина видный, молодой,
небось, очухаешься и приставать станешь - а тебе покой нужен, еще уморю
тебя до смерти! Вот облик-то и сменила, для безопасности... тут Зевс над
тобой убиваться стал: как же, дескать, без Геракла на Флегры идти?! Семья
с Гигантами схватилась, а здесь главный союзник без сознания валяется!

Алкид вздрогнул.

Пещера вдруг показалась западней, хитроумной ловушкой, из которой нет
выхода.

- Ты лежишь, - продолжала меж тем Дикте, - малыш чуть не плачет,
вдруг девка эта влетает, с копьем, чуть глаз мне не выколола! Афина
Промахос, значит... И давай отцу рассказывать: Геракл Кос взял,
Эврипила-басилея убил, так что не того ты, папаша, спасал! Ну, малыш себя
по лбу хлоп, дочку за шиворот - и помчались, как оглашенные... а тебя мне
оставили. Подлечи, говорят, и пускай валит на все четыре стороны!

Дикте резко замолчала.

И почти сразу же в пещеру шагнул высокий воин, снимая глухой
конегривый шлем.

Серебряные львы с поножей гостя оскалились в лицо старухе; одинокая
седая прядь упала воину на глаза, он отбросил ее и в упор посмотрел на
застывшего Алкида.

- Ты помнишь меня? - ясно и звонко прозвучал вопрос.

- Да, - Алкид нарочито медленно потянулся, словно после долгого сна,
- я помню тебя, Арей-Эниалий. Когда-то я отказался быть твоим возничим.

- Зато сегодня я пришел наниматься к тебе в провожатые, - Арей
выхватил из ножен меч с рукоятью из слоновой кости и швырнул оружие
Алкиду; тот поймал его на лету.

- На Флегры? - негромко спросил Алкид.

- На Флегры.

- А ты уверен, Эниалий, что я пойду драться за Семью?

- Уверен. Я догадываюсь, что у тебя есть и помимо Семьи веские
причины участвовать в Гигантомахии; но одну из них я знаю наверняка.

- Какую?

- Твой брат уже на Флеграх.

И Арей вышел из пещеры, даже не оглянувшись, чтобы проверить, следует
ли за ним Геракл.

Над Флегрейскими Пустошами опасливо вставало солнце.

...Сегодня тот, второй, словно что-то предчувствуя, не подавал
признаков жизни, спрятавшись в самом дальнем уголке сознания или даже еще
глубже, в темных запутанных галереях его внутреннего Тартара, куда Эврит
не смел заглянуть - и бывший басилей Ойхаллии, бывший глава Салмонеева
братства, бывший Одержимый Эврит-лучник, а теперь герой Тартара все с тем
же именем, потому что Гигантом он не звал себя никогда, и Одержимые-няньки
к этому уже привыкли...

Еле-еле вспомнив, о чем он только что думал, Эврит наконец вздохнул
полной грудью и огляделся по сторонам более-менее осмысленным взглядом.