Чтение 27–й страницы книги ~Ожидающий на перекрестках~

не по правилам! - вот городские и спешат предупредить... заботливые люди,
сразу видно, душевные, легкие на подмогу... рыбку бы им, да забыли, ай,
жалость...

...Закатное солнце, вскипая и пузырясь, лениво растекалось по острым
верхушкам колючих елей - я наконец узнал от Таргила, как называются эти
растрепанные деревья - и бор стоял единым монолитом, резной пластиной
черного металла, опущенной в расплавленную лаву драгоценных камней.

И это было красиво.

...Ближе к западному краю опушки, отсчитав три-четыре крохотных бугра
с редким кустарником, расположился хутор - никаких деталей, снова сплошной
контур островерхих черепичных крыш, по которым бродили загулявшие одинокие
искорки; словно огромный ребенок вырезал их из двух листов бумаги - бор и
хутор - и расставил под углом друг к другу для неведомой и таинственной
игры.

И это тоже было красиво.

...Между двумя плоскостями декораций (все выглядело до того
ненастоящим и ирреальным, что я не мог воспринимать происходящее иначе)
растревоженным осиным роем гудело многоголовое и раздраженное существо -
толпа, сбившееся в кучу население Черчекова хутора, человек сорок, и пред
ними торчал вкопанный в землю столб, заваленный вязанками хвороста.

К столбу была привязана маленькая хрупкая фигурка, плохо различимая
на таком расстоянии, и это тоже было красиво.

...А за спинами хуторян, в двух минутах галопа от страшного столба,
на вершине пологого холма стояли два всадника, одним из которых был я, - и
это, несомненно, было очень красиво, только плевать я на это хотел. Руки
мои тряслись, мелкая противная дрожь вцепилась в тело, и липкий озноб
бродил внизу живота.

Там, у столба, еле видимая из-за вязанок, замерла Лайна, Лайна -
Предстоящая Ахайри, насмешливый хрусталь моих ночей, и я, как испуганный
ребенок, повернулся к Таргилу.

- Что ты можешь сделать, Таргил?

- Ничего, - ответил он, и я увидел капельки пота на его переносице. -
Сверх естественное ушло из мира в Дом, и я, Предстоятель Таргил - шут и
шарлатан, а их там внизу - сорок человек, озлобленных и звенящих от
ненависти, как струна, которая того и гляди порвется.

Я снова посмотрел вниз, где Судьба и Время наперегонки стремились к
жуткому живому факелу в надвигающейся ночи.

- Она не может умереть. Предстоящим нет смерти вне их воли и желания.
Вы сами сто раз говорили это при мне...

Я судорожно цеплялся за память, за эти детские слова, но соломинка
трещала под пальцами, и я закоченел в холодном ужасе Таргилова голоса.

- Да, не может. Она будет гореть и жить, жить и гореть... И, может
быть, кто-нибудь дотронется потом до обгорелого корчащегося трупа, чтобы
она смогла передать Дар - и уйти навсегда. Будем надеяться...

Молчание встало между нами, и я почувствовал, как во мне зреет что-то
отрешенное и суровое; и понял безумие Эйнара.

- Твой чернокнижник зажигал огонь на ладони, - тихо произнес я. - Ты
тоже можешь так?

Таргил ошарашенно глянул на меня, потом раскрыл ладонь, и на ней
закачался язычок пламени. Я протянул ему свою руку, Предстоящий как-то
странно причмокнул, и второй огненный лепесток осветил линии моей жизни и
судьбы, без боли вспыхнув в оправе пальцев.

Я сжал руку в кулак, и пламя исчезло. Роа недовольно захрипел и
взъерошил перья, клацая клювом.

- Ты спустишься вниз, Таргил, и незаметно смешаешься с толпой. Что бы
потом ни происходило - молчи и жди. Когда я вскину руки вот так - как чаши
- зажигай свой огонь у меня на ладонях. После сосчитай до пяти и кричи.
Громко кричи, Таргил-Предстоящий, страшно кричи - и беги. Только
обязательно толкни кого-нибудь. Понял? Или повторить?..

Он глядел на меня, как, должно быть, смотрит волк на взбесившегося
кролика.

- Что можешь ты, Сарт, - Таргил выговаривал каждое слово так, словно
это был адский, нечеловеческий труд, - что можешь ты там, где бессилен
Предстоящий?

Я покосился на свою ладонь, где еще недавно горел огонь.

- Увы, Таргил, отец Дома... Где недороги Предстоящие - там в цене
Сарт-Мифотворец. Всему свое время: и силе, и отчаянью, и тому, что пока не
имеет имени.

И на миг мне показалось, что невдалеке сгустился и колыхнулся в
вечернем воздухе силуэт Дома, Дома-на-Перекрестке, и у нас стало одним
зрителем больше.

Я подождал, пока Таргил спустится с холма, привяжет коня у одиноко
растущего дерева и нырнет в людское месиво с равнодушно-заинтересованным
видом случайного проезжающего. Потом взгляд мой выхватил крупного
обрюзгшего мужика с факелом в мощной лапе - по-видимому, это и был Черчек,
глава хутора - и я стал легонько поглаживать Роа по хребту, от хвоста к
затылку.

Беркут встрепенулся и захлопал крыльями. Он вертел головой, не видя
добычи, не понимая, откуда должна взяться дичь, а мои пальцы все
настойчивее говорили алийцу о начале охоты.

Когда возбуждение птицы достигло предела, я успел учесть все, что
нужно было принять в расчет - наполовину скрывшееся за горизонтом солнце,
расстояние от холма до столба и от столба до леса, настроение и
нервозность толпы, где было всего с дюжину мужиков, а остальные - женщины,
старики и дети...

Человек с факелом направился к куче хвороста, и время для раздумий
истекло.

- Роа, - коротко бросил я, указывая на добровольного палача, -
ррай!..

Алиец сорвался с моего плеча и стал набирать высоту.

За мгновение до его охотничьего крика я привстал на стременах и
заорал что было сил:

- А-ХАЙ-РИИИ!!!

Последний звук я провизжал на самой высокой ноте, на которую было
способно мое многострадальное горло.

Черчек чуть не выронил свой факел, и вся его многочисленная родня
немедленно обернулась на крик.

Я отчетливо понимал, что они сейчас должны видеть и чувствовать -
нарушение ритуала, неуверенность и одинокая фигура всадника на холме,
раздражающе неподвижная.

Кроме того, мой вопль хлестнул по и так натянутым нервам толпы, а
резкий поворот голов добавил багровости толстым рожам любителей публичных
сожжений.

Секунду мы смотрели друг на друга, и тут же им пришлось
поворачиваться обратно, поскольку рухнувший с небес Роа вцепился в лицо
Черчека-факельщика, и тот завопил еще похлеще меня, бросив факел и
бестолково размахивая руками.

Я не дал хуторянам времени на осмысление происходящего. Я только
отметил, что мне повезло - факел упал не на хворост, а сразу у ног
перепуганного Черчека, и край его штанины уже начал тлеть - и вонзил шпоры
в бока моей кобылы, донельзя возмущенной таким обращением.

Копыта загрохотали за спинами всполошившихся людей - звук отражался
от глухих стен бора и хутора, и казался раза в три громче, чем был на
самом деле - а у груды вязанок надрывался полуослепший и дымящийся Черчек,
над которым хлопал крыльями взлетевший Роа, и хуторяне завертели головами
туда-сюда, пытаясь уследить за всем одновременно, в результате чего
полностью перестали что бы то ни было понимать.

Это дало мне те две минуты, две шумные бестолковые минуты, и моя
бесящаяся кобыла грудью разделила толпу на две неравные части, а еще через
мгновение мы сбили с ног несчастного Черчека.

Впрочем, мне сейчас было не до жалости.

- Роа, - рявкнул я во всю глотку, поднимая храпящую лошадь на дыбы, -
рри!..

Беркут сложил крылья и упал на мое левое плечо, больно разодрав
когтями кожу и дрожа от охотничьего азарта.

Бросив поводья и пытаясь удержать танцующую лошадь на задних ногах, я
вскинул руки к полыхающему небу. Я молил это небо об одном - чтобы Таргил
не утонул в возникшей суматохе, чтобы он сумел, не забыл...

Он не забыл. И сумел. И два огненных тюльпана расцвели на моих
ладонях.

Толпа замерла. Они глядели против солнца и видели лишь силуэт, контур
черного всадника с горящими руками и призрачной птицей на плече - и им
было страшно.

Пять томительных ударов сердца, пять толчков крови в висках царила
тишина.

И ее разорвал вопль ужаса. Кричал Таргил, и смею заметить, кричал он
отлично - громко, с хрипом, треснувшим фальцетом, точно выдержав
необходимую паузу. И тут же рядом с ним завизжала женщина.

Этого хватило с избытком. Крестьяне ринулись прочь, подальше от
дикого места, от черного всадника, от страшного имени Ахайри, и крик